Джон Стейнбек - Неведомому Богу. Луна зашла
Полдень миновал; тень выстроившихся в ряд деревьев перешла за скалу и скрылась на другой стороне круга. По поляне разлилось умиротворение. «Я пришёл вовремя, — сказал себе самому и скале Джозеф. — Мы переждём, скрывшись здесь от засухи». Через некоторое время голова его склонилась на грудь, и он заснул.
Солнце скользнуло за холмы, пыль спала, и прежде, чем он проснулся, наступила ночь. В свете звёзд с гор на охоту спустились совы, и бриз, который всегда сопровождал вечер, заскользил по холмам. Проснувшись, Джозеф посмотрел в чёрное небо. Сон моментально улетучился из его сознания, и он узнал окружающую местность. «Произошла, однако, какая-то странная вещь, — подумал он. — Теперь я здесь живу». Дом на ферме внизу, в долине, больше не был его домом. Ему надо было спуститься с холма и поскорее вернуться назад, под защиту поляны. Разминая свои затекшие во время сна мускулы, он встал, затем не спеша пошёл прочь от скалы, а когда достиг прохода, стал идти осторожно, думая, что может разбудить землю.
На этот раз в домах не было огней, которые бы указали ему путь. Он шёл, руководствуясь своей памятью, и увидел дома, только подойдя к ним. Оседлав свою лошадь, он навьючил на неё одеяла, тюк с зерном, беконом, тремя окороками и большой мешок с кофе.
Наконец, крадучись, он направился назад, ведя в поводу нагруженную лошадь. Дома уснули, по земле шелестел ночной ветер. Один раз он услышал, как в кустах ходит какой-то большой зверь, волосы у него на голове встали дыбом от страха, и прежде, чем двинуться дальше, он подождал, пока шаги не замерли, удаляясь.
В неверном свете восходящего солнца он добрался до поляны. На этот раз лошадь, преодолевая препятствия, не артачилась. Джозеф привязал её к дереву и накормил из торбы отборным ячменём, затем вернулся к скале и расстелил одеяло рядом с наполнившейся подпочвенной водой ямой, которую он вырыл. Когда он улёгся спать под защитой скалы, забрезжил восход.
Высоко в небе лохматый кусок облака нёс в себе огонь невидимого солнца, и, глядя на него, Джозеф уснул.
24
Хотя время, складывая из недель месяцы, повернуло на осень, летняя жара сохранялась и спадала в течение дня так медленно, что смены сезона не ощущалось. Давно исчезли голуби, стаями кружившиеся над водой, а дикие утки, которые по вечерам носились в вышине, отыскивая пруды, где можно было отдохнуть, нехотя улетали и, ослабев, опускались на иссушенные поля, чтобы поутру присоединиться к какой-нибудь другой стае. После того, как в ноябре похолодало, и наступила, как казалось, настоящая зима, земля стала сухой, как трут. Даже горы очистились от высохшего лишайника.
Жаркие недели тянулись одна за другой, а Джозеф жил в окружении сосен и ждал зимы. Его новая жизнь сформировала новые привычки. Каждое утро он приносил воду из глубокой широкой ямы, которую он вырыл, и поливал поросшую мхом скалу, а вечером поливал скалу снова. Мох откликался; он был гладким, густым и зелёным. Ничего другого зелёного цвета не было во всей округе. Приблизившись почти вплотную, Джозеф рассматривал мох, стремясь убедиться в том, что на нём не появилось никаких признаков высыхания. Ручей всё мельчал, но с приходом зимы воды стало достаточно, чтобы орошать скалу влагой.
Раз в две недели Джозеф верхом отправлялся в Нуэстра-Сеньора за съестными припасами. В начале осени он обнаружил там ожидавшее его письмо.
Томас сообщал только: «Трава здесь есть. Мы потеряли три сотни голов скота по дороге. Потеря большая. С Рамой и детьми всё в порядке. Из-за засухи плата за выпас очень высока. Дети купаются в реке».
В посёлке Джозеф разыскал Ромаса, который скупо поведал ему про переход через горы. Он рассказал о том, как коровы одна за другой падали на землю и, когда их понукали, не поднимались, а только устало смотрели в небо. По словам Ромаса, у них совсем не оставалось сил. Заглянув им в глаза, он выстрелами добивал обессиленных животных; утомлённые глаза замирали, стекленея, но не меняли выражения. Мало кормов, мало воды — и стада заняли всю дорогу, по которой передвигались. Жившие вдоль неё фермеры были весьма недовольны. Они дозорами охраняли свои участки и убивали каждую скотину, пытавшуюся проникнуть за изгородь. Дороги были завалены покрытыми пылью тушами, и в воздухе все время стоял запах гнилого мяса. Боясь, как бы детей не стошнило от вони, Рама завязала им лица мокрыми носовыми платками. Количество миль, которое проходили ежедневно, становилось всё меньше и меньше, усталый скот отдыхал всю ночь, не находя корма. Поскольку поголовье сокращалось, назад отослали одного погонщика, потом ещё одного, но Ромас с ещё двоими оставался до тех пор, пока поредевшее стадо, напрягшись из последних сил, не дотянулось до реки и, подогнув копыта, не завалилось, чтобы отдохнуть и отъесться за ночь. Ромас улыбался, когда бесстрастным голосом рассказывал об этом. Закончив доклад, он быстро зашагал прочь, бросив через плечо: «Ваш брат со мной расплатился», — и скрылся за дверями салуна.
У Джозефа, слушавшего отчёт, всё внутри заныло от тупой боли, и он был рад, когда Ромас ушёл. Забрав припасы, он поскакал назад, в укрытие. Никогда ещё не видел он такой высохшей земли, пересечённой длинными изломанными линиями трещин. Он ехал, не чувствуя прикосновений ломкого кустарника. Его сознание превратилось в пыльную дорогу, на которой умирал обессиленный скот. С грустью пришлось ему узнать, что на защищавшие его сосны ополчился новый враг.
Подлесок на поляне был теперь лишён признаков жизни, но прямые стволы деревьев по-прежнему охраняли скалу. Засуха уже начала неспешно распространяться по поверхности земли, губя все низкие вьющиеся растения и кусты, но корни сосен, проникшие к подножью скалы, всё ещё получали немного воды, а иголки были всё ещё тёмно-зелёного цвета. Попав на поляну, Джозеф потрогал скалу, желая убедиться, что на ней есть влага, и внимательно обследовал ручей. В тот раз он впервые сделал отметки уровня воды, чтобы можно было определить, как быстро ручей обмелеет.
В декабре ударил злой мороз. Солнце, всходя, весь день оставалось красным, а северный ветер ежедневно волнами налетал на округу, наполняя воздух пылью и обрывками сухих листьев. Джозеф спустился к домам и взял палатку для ночлега. Пройдя мимо притихших домов, он запустил ветряную мельницу и мгновение слушал, как она волнами гнала воздух к соснам, а затем повернул рукоятку, которая остановила лопасти. Не оглядываясь на дома, он поехал по косогору и немного сократил путь, обогнув могилы у подножья холма.
Днём он увидел шапки тумана над западной грядой. «Надо съездить к старику, — подумал он. — Он мне многое мог бы рассказать». Но мысли его смешались. Он боялся, как бы мох не увял совсем, и поэтому знал, что не может покинуть скалу. Вернувшись назад, на молчаливую поляну, он установил палатку, отвязал ведро и пошёл поливать скалу водой. Что-то случилось. Уровень опустился от вбитых им в качестве отметки колышков на целых два дюйма. Где-то под землёй засуха напала на источник. Джозеф наполнил ведро и выплеснул его на скалу, а затем ещё раз наполнил ведро. Вскоре ямка опустела, и ему пришлось ждать полтора часа, пока пересыхающий источник наполнил её снова. Впервые его охватила паника. Он заполз в небольшую пещеру и заглянул в щель, из которой медленно капала вода, а потом, весь мокрый от собравшейся в пещере влаги, выбрался наружу. Усевшись рядом с ручьем, он наблюдал за тем, как яма наполняется водой. Ему подумалось, что ток воды заметно уменьшается, когда он смотрит на него. Ветер нервно теребил верхушки сосен.
«Она победит, — громко сказал он. — Засуха войдёт в нас». Он испугался.
Вечером, выйдя на тропинку, он посмотрел на солнце, садящееся за Пуэрто-Суело. Застилая море, поднялся туман и скрыл солнце. В тот холодный зимний вечер Джозеф набрал охапку сухих сосновых веток и мешок шишек для вечернего костра. Ночью он разжёг огонь возле ямы с водой, так что его свет падал на узкую струйку потока. Закончив свой скудный ужин, он лёг, подложив под голову седло, и стал наблюдать за водой, медленно стекавшей в углубление. Порывы ветра спали, сосны притихли. Джозефу было слышно, как со всех сторон, ведя разведку по краям, на поляну, скользя по превратившейся в шелуху поверхности земли, вползает засуха. Он слышал, как стонет сопротивляющаяся засыханию земля, когда засуха распространяется по ней. Тогда он встал, опустил ведро под текущую воду, и каждый раз, когда оно наполнялось, выливал его на скалу и присаживался, ожидая, когда ведро наполнится снова. Казалось, что с каждым разом промежуток времени, за который наполнялось ведро, увеличивался. В воздухе в поисках какой-нибудь мелкой живности беспрерывно кружили совы. Тут Джозеф услышал тихие медленные удары по земле. Вслушиваясь, он затаил дыхание.
«Вот она взбирается на холм. Она придёт этой ночью».
