Юзеф Крашевский - Сумасбродка
Старуха посмотрела на Мадзю.
— Нет, дитя мое, будет лучше, если ты останешься дома. Поверь мне и не спрашивай больше.
Мадзя, которой было страшно и горько отпускать свою опекуншу одну, с плачем бросилась к ее ногам.
— Милая моя пани, — восклицала она, рыдая, — не щадите вы меня, не жалейте ангельским своим сердцем. Я все знаю… Я уже давно ношу в себе эту боль… Позвольте мне отслужить за измену той, неблагодарной…
Тут уж они обе дали волю слезам. Пани Эльжбета еще колебалась, брать ли Мадзю с собой, хотела уберечь ее от тяжелых впечатлений, но, сколько она ее ни гнала, девушка стояла на своем, Наутро ксендз Затока, которого пригласили отслужить молебен, застал старушку побледневшей, несколько подавленной, но мужественно выдержавшей удар судьбы.
Когда молебствие кончилось, она увела ксендза к себе, чтобы поверить другу дома свое горе. Тот, едва услышав первые слова, тихо прервал ее.
— Я уже все знаю, не надрывайте вы себе сердце; знаю, плачу и молюсь… Бог даст, еще спасете эту душу…
Старушка тряхнула головой.
— Я еще сама не решила как быть, что стану делать. Удастся ли мне вырвать его из рук этой несчастной? Должна ли я во имя исправления постыдного шага уговаривать его жениться на женщине, которая никогда не сумеет стать достойной женой и матерью? По закону, как и по совести, он должен был бы вести ее под венец… А что будет дальше?
Ксендз Затока долго не отвечал:
— Бог подскажет, — прошептал он наконец, — но хватит ли у вас сил?
— Я почерпну их в любви сына, — торжественно ответила пани Эльжбета. — Один господь ведает, что станется со мной потом, но, пока я не исполню свой долг, силы не оставят меня. Отче, — добавила она, — вся моя надежда на провидение. Нет, не останется мой сын глух к голосу матери и вернется домой. Дорог он мне будет как никогда, но, увы, это уже не прежний мой сыночек, на котором никогда не было ни пятнышка… Замарали мне его злые люди, для того, видно, чтобы мы смирили свою гордыню, меньше кичились своей добродетелью. Будь благословенно имя божие, даже когда господь карает и бичует детей своих.
Грустный был этот выезд из дому и путешествие нелегкое, а прибытие в Киев так взволновало мужественную старуху, что она тряслась, словно в лихорадке, и Мадзе первым делом пришлось уложить ее в постель.
Теперь надлежало обдумать средства, с помощью которых пани Эльжбета могла бы вернуть сына в Замилов. Она еще не решила, призвать ли его к себе или взять да и вторгнуться на «чердачок» в то время, когда там находится Эварист, обрекая себя тем самым на неизбежную и неприятную встречу с Зоней, о дерзком характере которой была наслышана.
Уложив бедную трясущуюся старушку, Мадзя, которая не могла усидеть в комнате, изнемогавшая от беспокойства, усталости, беспрерывных слез и головной боли, выбежала за ворота заезжего дома на Подоле, где они остановились.
Был весенний вечер, и все живое пользовалось хорошей погодой. На улицах толпились люди, Мадзя провожала их осоловелыми от боли глазами.
Вдруг она вздрогнула и в первую минуту чуть не бросилась назад, в ворота. В двух шагах от нее стояла Зоня. В элегантном весеннем пальто и шляпке полумужского фасона, какой она всегда носила, со свежим и румяным лицом, с веселыми глазами. Узнав сестру, она вскрикнула.
Может быть, счастливая судьба подстроила эту встречу, мелькнуло у Мадзи в голове, с тем, чтобы уберечь пани Эльжбету от лишнего огорчения. Она осталась стоять на месте, меряя Зоню неприязненным взглядом. Та, нисколько не смутившись, подошла и положила руку ей на плечо.
— Мадзя? А ты что тут делаешь?
— Я? — ответила девушка с возмущением. — Это тебя, неблагодарная, недобрая Зоня, должна я спросить, что ты делаешь. Боже мой, что ты сделала?
— Я? — повторила Зоня, надменно кривя губы. — Я скажу тебе, что делаю: мы с Эваристом любим друг друга, и я живу с ним как жена с мужем. Если ты думаешь, что ты или кто бы то ни было своим приездом расстроите этот союз душ и сердец, вы ошибаетесь. Вам не удастся оторвать от меня Эвариста, и я его не отпущу.
— Неужели ты потеряла всякий стыд? — крикнула Мадзя.
— Стыд? Не понимаю, чего мне стыдиться. Стыдно отдаваться не любя, но мы любим друг друга!
Мадзя закрыла глаза, а Зоня со сверкающим взором язвительно продолжала:
— О, я знаю, ты хотела бы нас разлучить, потому что сама влюблена в него и надеешься, покорная добродетельная набожная воспитанница Дорогубов, на честь зваться его женой. Выбей это себе из головы!
Слов Мадзя не нашла, лишь вскрик ужаса вырвался у нее в ответ.
— Я давно знаю, — продолжала Зоня, — давно чувствую твою любовь к нему. И что из того? Он тебя не любит и не полюбит. Поищи себе другого.
— Зоня, ты сходишь с ума, — прервала наконец Мадзя. — Богом клянусь, что не думала и не мечтала о таком замужестве, никогда не чувствовала себя достойной. Смилуйся — не надо мной, я все снесу, но над несчастной матерью.
— А, и эта приехала, — живо откликнулась Зоня, — хочет устроить мне сцену?
Мадзя смолкла.
— Отлично, — заметила Зоня, — я не намерена избегать встречи, напротив! Жду! Станем друг против друга с открытым забралом. Будь уверена, я не сбегу, не устыжусь, не сделаю ничего, что могло бы лишить меня столь драматического эпизода в моей жизни.
Мадзя остолбенела.
— Заклинаю тебя, — воскликнула она, оттягивая сестру в сторону, — избавь мою бедную опекуншу от этого ужасного переживания, оно может убить ее. Объясни Эваристу, спрячься — кто знает? Может, удастся вымолить у пани Эльжбеты прощение и… я не знаю! Может, он женится на тебе.
Зоня слушала с любопытством, попеременно то гневным, то насмешливым.
— И не подумаю просить прощения, потому что не чувствую себя виноватой. Прятаться, упрашивать… какое унижение! Что до женитьбы, еще вопрос, согласилась ли бы я на это? Вы люди из другого мира, а я язычница и вольное дитя природы…
Помолчав, она переспросила с прежним оживлением:
— Значит, здесь твоя старуха? Говори!
Мадзя ответила безмолвным кивком.
— Вот и хорошо, все выяснится и решится раз и навсегда. Терпеть не могу игры в прятки и тайн, это недостойно уважающего себя человека.
Она обернулась к пораженной сестре, посмотрела на нее с презрительной улыбкой и, не прощаясь, быстро зашагала прочь.
Глядя на Зоню, легко было догадаться, что ее поглотили какие-то мысли, она шла неровным шагом, натыкалась на открытые двери лавок, не замечала толчков прохожих. Вдруг этот бег с препятствиями прекратился, Зоня, очевидно, под влиянием нового соображения замедлила шаг и стала озираться по сторонам, как бы ища кого-то. Издали она увидела Комнацкого, который хотел было пройти незамеченным, но Зоня кивком подозвала его к себе и ждала.
— Мой Эварист тоскует, ему скучно без вас, — сказала она мягко, — зашли бы как-нибудь к нам, а если я у вас в немилости, так к нему. Например, завтра утром. По некоторым соображениям, ваше присутствие для меня крайне желательно, так что очень прошу вас. Не ради себя — ради Эвариста. Приходите же, пожалуйста.
Трудно было отказать в такой просьбе; Эвзебий поклонился и буркнул, что готов служить.
Зоня все тем же медленным шагом пошла дальше; вместо того чтобы направиться прямо домой, она явно выбирала людные улицы, где надеялась встретить знакомых.
Увидев Зориана, которого теперь даже словом редко дарила, так что тот и подступиться не смел, Зоня дала ему знак подойти.
— Что ж это вы, свою великую любовь ко мне сменили на ненависть, да? — начала она не без кокетства.
— Я? Откуда вы это взяли? — удивился Зориан.
— В таком случае почему вы никогда не показываетесь у нас? Знаю, вы с Эваристом не жалуете друг друга, но я вовсе не обязана разделять его капризы. Мне нужны люди, я люблю общество, могли бы и вы навестить меня как-нибудь.
— Ах, Зоня! — восторженно воскликнул пылкий молодой человек, только и мечтавший о возобновлении былых отношений. — Зоня! Позволь мне называть тебя по-старому! Если б ты знала, как горяча моя любовь, которой ты пренебрегла, ты давно бы сжалилась надо мной.
— О какой любви ты говоришь, — прервала его Зоня, — было время, когда ты мне нравился и я думала, что смогу тебя полюбить, но тогда я не знала, что ты перешел в турецкую веру и завел себе целый гарем… А я сердцем ни с кем не умею делиться, я слишком горда для этого.
— Это была клевета! — воскликнул Зориан, ударяя себя в грудь.
— Оставь! Это твоя натура, бороться с которой я не намерена, и вообще все это прошлое. Потому ты и можешь прийти побеседовать со мной. Знаешь что? Завтра утром, прямо ко мне на чердачок, ладно?
— Королева! Ангел! — крикнул восхищенный Зориан. — Прикажи, и ради тебя я готов броситься в огонь и воду!
Зоня с состраданием улыбнулась.
— Разве можно такого красивого мальчика подвергать подобным испытаниям, — сказала она, — киевские ведьмы убили бы меня. До свидания, до завтрашнего утра.