Юрий Рытхеу - Айвангу
Раулена уже поднялась и возилась в чоттагине, разжигая костер. Алеша еще на восходе солнца убежал на лагуну ловить бычков – канаельгинов.
Из чоттагина доносился треск горящих дров и запах дыма.
Вдруг послышались какие-то взволнованные голоса, и распахнулась дверь.
Испуганным голосом Раулена произнесла:
– Полундра твой… Громук застрелил!
Айвангу быстро оделся.
На берегу лагуны столпился народ. Люди молча расступились, пропустив Айвангу. Собака лежала на боку, вытянув лапы. На голове зияла черная рана, и кровь запеклась в шерсти. Тут же рядом валялась разорванная свинья. Рядом на корточки присел Громук и пальцем трогал ее розовую кожу.
– Что ты сделал с моей собакой?
Громук поднял глаза на Айвангу.
– Погляди, она задрала мою свинью. Ты знаешь, сколько стоит моя свинья в военное время?
– Ты бы сказал мне, я бы заплатил.
– Тебе за год не заработать столько денег.
С громким плачем прибежала жена Громука, растолстевшая Тамара Борисовна.
– У, ироды! Задрали свинью, дикари проклятые!
Стоявший в толпе Лев Васильевич взял за плечи рыдающую женщину, повернул ее обратно и сказал ей:
– Немедленно уходите отсюда!
– Как вы разговариваете с моей женой! – вскипел Громук и двинулся на Льва Васильевича.
– Тогда сами скажите, чтобы она убиралась отсюда, пока цела! – крикнул Лев Васильевич. В эту минуту он совсем не напоминал интеллигента.
Айвангу ничего не слышал. Он гладил рукой окровавленную шерсть собаки и приговаривал:
– Убили тебя, мой друг… Ноги мои отрубили…
– Подумаешь, пес! – бросил Громук. – Вон их тут сколько бегает! Выбирай любую.
Айвангу медленно двинулся на Громука, который все еще стоял над разорванной свиньей и продолжал сокрушаться, стараясь вызвать сочувствие толпы.
Громук вздрогнул, поднял голову и вдруг закрылся руками.
– Айвангу! Ты чего? А?
– Много я видел плохого, – спокойно сказал Айвангу, – но из людей ты – худший.
Айвангу положил Полундру на нарту, сам впрягся и повез друга высоко в гору, где и похоронил его, завалив камнями. Он просидел до вечера на камне, глядя вниз на морской простор, на лагуну, на яранги, черневшие камнями на косе. Как же жить с людьми, которые вот так спокойно могут убить существо, живущее с ними? Может быть, он зря сердится? Это просто – убить. Ведь где-то далеко отсюда лишают жизни не собак и свиней, а людей, у которых есть родные – матери и отцы, жены и дети, братья и сестры.
Только поздно вечером Айвангу спустился вниз и пошел прямо на полярную станцию. В окно он увидел незнакомого человека.
– А где Гена Ронин?
– Гена уехал на фронт, – ответил новый радист и радушно пригласил: – Да вы заходите. Мне Гена о вас много рассказывал и просил меня, чтобы я вам всегда ловил радиостанцию «Пасифик» и давал слушать музыку. Ведь вы Айвангу?
– Да, это я, – ответил Айвангу, тронутый до глубины души заботой друга.
Радист положил наушники на стол и поднялся. Что-то треснуло, как в будильнике, и он, прихрамывая, подошел.
Айвангу посмотрел на лицо радиста. Оно было в шрамах.
– Вы оттуда? – спросил он. – С фронта?
– Да, – ответил радист. – Ранили меня в ногу. Отрезали.
– Значит, вы ходите на протезе? Если вам не трудно, покажите. Мне так хочется взглянуть на него…
Айвангу увидел искусственную ногу с ремешками и какими-то пружинами. Он даже потрогал ее, чтобы окончательно убедиться, что радист его не обманывает.
– Ведь быть хромым – это совсем другое дело, чем быть безногим! – крикнул Айвангу восторженным голосом. – А мне могут сделать такой же?
– Думаю, что могут.
– Но протезы, наверное, делают только тем, кто потерял ноги на войне?
– Не думаю.
– Даже если мне придется ждать до конца войны, я потерплю, верно?
Радист сел опять за стол. Айвангу умоляюще посмотрел на него и попросил:
– Я очень прошу вас, походите еще немного по комнате. Радист улыбнулся, поднялся и несколько раз прошелся от стены до стены. Потом включил большой приемник и настроился на волну музыкальной радиостанции.
– Сегодня не надо музыки, – сказал Айвангу. – Я пойду и расскажу всем, что люди научились делать искусственные ноги.
Первым попался навстречу Рыпэль. Старик шел в глубокой задумчивости.
– Дед! – остановил его Айвангу. – Я только что видел человека, у которого нет ноги. От колена нет. Совсем нет. И все же он ходит не хуже тебя. Потому что у него искусственная нога.
– Русские все могут, – ответил Рыпэль. – Революцию сделали, кино сделали. Говорят, что фашистов победят. И победят! Ногу сделать для них – это проще простого. Я уверен, что есть такие искусственные ноги, на которых человек бегает, в Кытрыне я видел человека, у которого все зубы вместе с челюстями были искусственные. Он вынимал их на ночь, как снимают одежду.
Айвангу подумал, что старик, как всегда, выдумывает, и с укоризной произнес:
– Я тебе настоящую новость говорю.
Честно говоря, он не очень верил в существование протезов, хотя о них упоминал сам доктор Моховцев. Но теперь дело другое – он видел искусственную ногу своими глазами!
Встретился Мынор.
– Через комсомол добьемся, чтобы тебе такие ноги сделали, – горячо возразил он, когда Айвангу высказал опасение, что протезы будут давать только тем, кто потерял ноги на войне. – Главное, надо дождаться победы. Сейчас неудобно просить.
– Ты, пожалуй, прав, – подумав, согласился Айвангу. – Искалеченных войной много, и на всех, наверное, не хватает протезов. Ведь оторвать ногу легко, а попробуй приделать. Подожду.
Дома он поделился радостью с Рауленой. У нее заблестели глаза, и она недоверчиво спросила:
– Ты будешь ходить, как все люди?
– Я добьюсь этого.
Он вошел в отцовский полог и вынес оттуда парусный корабль из моржовой кости.
– Этот корабль будет моим.
– А зачем тебе эта игрушка?
– Да ты посмотри, кто стоит на капитанском мостике! – Айвангу поднял модель шхуны так, чтобы жена видела маленькую фигурку на капитанском мостике.
– Кто это?
– Это я стою, – с шутливой серьезностью сказал Айвангу. – Когда-то мой отец мечтал, что я буду капитаном шхуны.
Раулена в замешательстве посмотрела на мужа… Что с ним? Утром убили любимую его собаку, и он так переживал, что казалось, печали у него хватит на несколько дней… А тут кто-то рассказал сказку об искусственных ногах, и он уже загорелся. Почему он не такой, как все? Вот жена Кэлеуги сколько накупила на сданную пушнину шелку, а Айвангу не берет ни копейки за своих песцов. Говорит: «Война». Будто он один воюет…
– Айвангу, – позвала она ласково.
– Что, Раулена?
– Я хочу купить материи на новую камлейку.
– Хорошо. Вытопим жир, сдадим в факторию, на эти деньги и купим.
– У тебя есть четырнадцать песцовых шкурок, которые ты еще не сдал, – напомнила Раулена.
– Мне надо еще выделать их как следует.
– За шкурки можно купить столько материи, что ее хватит не только мне, но и тебе, сыну Алеше, отцу и матери твоей Росхинаут, которая все штопает и штопает свою старую камлейку.
– Есть люди, которые живут хуже нас.
– Где они, хуже нас живущие?
– В Ленинграде. В других городах, где побывали немцы. Я хочу помочь этим людям. Так велит мне мое сердце.
9В начале зимы сорок четвертого года по радио получили сообщение, что в Тэпкэн идет американский пароход с продуктами, которыми он снабдит не только Тэпкэн, но и окрестные селения. Пароход ждали со дня на день. Каждое утро кто-нибудь из охотников поднимался на Дежневскую гору и оттуда обозревал горизонт в поисках заветного дымка.
Пароход появился на горизонте, когда его перестали ждать: на северной половине моря уже показалось «белое небо» – предвестник близких льдов.
– Американцы идут! – громко выкрикивали мальчишки на берегу в ожидании, когда спустят катер с корабля.
Действительно, это были стопроцентные американцы. Они жевали резинку и курили сигареты «Кэмэл», небрежно выбрасывая окурки в воду.
Знающие разговор американских людей – Кавье и Сэйвытэгин – болтали с прибывшими и первыми удостоились угощения американским табаком и виски – огненной водой, пахнущей так же, как водка.
По ярангам ходили американские матросы, пытаясь на табак и виски выменять пушнину. Они немало удивились, получив стойкий отказ. Когда же им разъяснили, что тэпкэнцы отдают песцов в фонд обороны, они сначала удивленно пожимали плечами, что-то лопотали по-своему, но, разобравшись, уважительно протянули:
– О-о-о! – и роздали табак и виски бесплатно.
Из Кытрына прибыл представитель Чукотторга и, взяв q собой переводчиком Сэйвытэгина, отправился на пароход. Оттуда он вернулся расстроенный.
