Дин Лин - Солнце над рекой Сангань
Ху Ли-гун, словно угадав мысли Вэнь Цая, сказал ему:
— А ведь мы, пожалуй, не сумели бы справиться с этим делом так, как Жэнь.
Вэнь Цай, конечно, мог утешать себя тем, что сбор и продажа плодов — дело чисто хозяйственное. Это не политика! Жэнь, в конце концов, простой крестьянин. И все же Вэнь Цай должен был признать, что крестьяне отлично работают, умеют организовать свой труд; пришлось сознаться и в том, что сам он далек от крестьян. Но он не дал себе труда задуматься, объясняется ли это его превосходством над ними или же просто оторванностью от масс.
Вэнь Цай и Ху Ли-гун пробыли в саду недолго и вернулись в кооператив, чтобы провести беседу с арендаторами.
Весь день в саду было все так же шумно и весело, а когда солнце стало клониться к западу, прибрели, опираясь на палки, даже старухи. Небывалое, неслыханное дело! Бедняки отобрали сады у богачей, сняли плоды и увезли в город на продажу! Люди все прибывали. Даже самые робкие, заглянув сюда лишь из любопытства, увлеченные зрелищем общего труда, также принимались за работу. Кто, захваченный стремительным потоком, станет бояться пены? Каждый готов был внести свою лепту, не хотел оказаться в хвосте. Всех бедняков в деревне охватило воодушевление. Чжао Дэ-лу, Чжан Юй-минь и другие активисты сияли от радости: им удалось настоять на своем, авторитет их возрос, вся деревня одобрила их решение! Это служило хорошим предзнаменованием. Теперь они твердо верили, что справятся с земельной реформой. Никто из них уже не ждал в будущем каких-либо серьезных препятствий.
ГЛАВА XXXVIII
Первая победа
На другое утро Го Фу-гуй, позавтракав, отправился к старому Ханю, во дворе которого должны были собраться арендаторы Цзян Ши-жуна. Они как будто все поняли, что накануне говорил Вэнь Цай, решили все вместе отправиться к помещику и потребовать у него документы на владение землей. Между тем из девяти арендаторов на сборный пункт пришло только трое. Прождав с полчаса, они пошли по домам звать остальных.
Го Фу-гуй арендовал у Цзян Ши-жуна десять му неорошаемой земли и платил ему четыре даня зерна в год. Из-за этой непосильной арендной платы у него с помещиком часто подымались споры. В лучшие годы земля едва приносила четыре с половиной-пять даней. Если бы Го Фугуй не ходил на поденщину, у него не хватило бы даже на воду. Сколько раз собирался он отказаться от этой земли! Но найти другой участок было нелегко. Иной помещик, глядя на крепкое сложение Го Фу-гуя, и рад бы взять его в арендаторы, но у Го Фу-гуя не было денег на залог за землю, и дело срывалось. Он надеялся, что по реформе арендуемый участок отойдет в его собственность, что у него, наконец, будет своя земля под ногами — она прокормит его. Если в первое время немного потерпеть, затянуть потуже пояс — ведь он молод и силен, — года через два он добавит к своему участку еще один-два му. Тогда уж не будет заботы о завтрашнем дне. Работы он не боялся, всем сердцем тянулся к земле и готов был отдать ей все свои силы.
Го Фу-гуй первым бросился на поиски остальных арендаторов, так не терпелось ему получить от помещика документ на землю — документ, которого он и в глаза не видал и от которого зависела вся его жизнь.
Понемногу арендаторы собрались. Почти все они были молоды, а Ван Синь-тяню едва исполнилось семнадцать лет. Три старика, хотя и не выказывали страха, вели себя сдержаннее других.
После беседы с Вэнь Цаем они были готовы идти к помещику, но выражали опасения, что он не отдаст им документов. Цзян — человек ловкий, умеет и поговорить и делишки свои обделывать. Недаром и при японцах в старостах держался.
Чжан Юй-минь, боясь, что арендаторы не справятся с этой хитрой лисой, тоже напомнил, что Цзян Ши-жун заставил шаманку Бо пустить слух о том, что в Пекине объявился дракон-император; подсылал свою жену с подарками к жене Чжао Дэ-лу.
Вэнь Цай пристально вглядывался в лица арендаторов.
— Вы все еще боитесь бывшего старосты? — допытывался он.
— С тобой мы ничего не боимся, — хором ответили ему.
Председатель Крестьянского союза Чэн Жэнь в назидание арендаторам рассказал историю Хоу Чжун-цюаня.
В прошлом году, когда порешили рассчитаться с помещиком Хоу Дянь-куем и стали делить его землю, деревенские власти заставили пойти к помещику и бедняка Хоу Чжун-цюаня, хотя тот приходился помещику родней. Уклониться было невозможно — и Хоу Чжун-цюань поплелся туда один.
Помещик, лежавший на кане, окликнул его:
— Кто там?
— Это я, дядя! — отозвался Хоу Чжун-цюань.
— А, ты! Что тебе надобно?
— Да так просто, повидаться пришел, — и тут же, взяв метлу, он принялся подметать двор.
— У тебя, видно, еще совесть осталась, а я думал, что и ты пришел счет предъявлять. Счеты сводить будем на том свете, у властителя ада Яня. Там видно будет, что кому причитается. Ты вот должен мне десять тысяч. Но мы одна семья — как-нибудь сочтемся, не первый десяток лет знаем друг друга.
— Да что там… Да чего там… — тянул Хоу Чжун-цюань, — какие там счеты…
Так ни с чем и ушел он от дяди.
На улице к нему кинулись с расспросами:
— Ну как, покончил с помещиком?
— Покончил… Еще десять тысяч за мной осталось…
И когда Крестьянский союз выделил Хоу Чжун-цюаню полтора му, он тайком вернул эту землю помещику.
Закончив рассказ, Чэн Жэнь обвел всех взглядом и сказал:
— Хоу Чжун-цюаня не исправит и могила. Но вы, надо думать, не окажетесь такими дураками.
— Нет, мы не такие трусы, — рассмеялись ему в ответ. — Посмешищем не станем!
Несмотря на явную готовность арендаторов идти к помещику, Вэнь Цай тревожился за них и, чтобы придать им мужества, вдруг напустился на них, разыгрывая помещика:
— Эй, вы, зачем пришли?
Го Фу-гуй сразу понял игру.
— Мы пришли рассчитаться с тобой.
— Рассчитаться? Отлично! Ха-ха! А ну, вспомни, как брал ты у меня землю в аренду? Десять му неорошаемой! Ты ли выпрашивал ее у меня? Или, может быть, я заставил тебя силой? Мы с тобой как будто точно обо всем договорились, а потом еще прописали все черным по белому: каждый год ты платишь мне четыре даня зерна. Сколько же зерна задолжал ты мне за аренду? А теперь хочешь рассчитаться? Ну что ж, верни мне долг, а там видно будет. Не желаешь больше работать — так и быть, распрощаемся. Не найду я, что ли, охотника на свою землю! Земля-то, в конце концов, твоя или моя?
— А земля, по-твоему, сама родит хлеб? — вмешался Ван Синь-тянь.
— А когда ты был старостой, ты забрал себе материю, которая нам полагалась, помнишь ты это, Цзян Ши-жун? — подхватил Го Фу-гуй. — Кто этого не знает! А когда я чинил у тебя крышу, как ты со мной расплатился? Уговор был по одному шэну пшена в день. А ты что заплатил? За месяц с лишним — десять шэн. Припомни, так это было?
— Было, ну и что же? — все еще играя помещика, ответил Вэнь Цай. — Разве материя не пошла на палатку для бога земли, когда ставили спектакль в его честь? На чорта она мне нужна, эта ткань! И когда ты чинил у меня крышу, я тебя не обидел. Разве то, что ты съел за месяц, в счет не идет? Еще до ухода японских дьяволов, в позапрошлом году, вы уже приставали ко мне… Я отдал вам все, что с меня требовали. До каких же пор вы будете издеваться над человеком? И я ведь кое-что сделал для Восьмой армии.
Последние слова вызвали общую ярость. Все зашумели.
— Вот как! Это мы над тобой издевались? Сколько было у тебя земли, столько и осталось. Без наших трудов ты не оброс бы жиром. Не отдашь нам документов на землю — не видать тебе завтрашнего дня…
Так кричали они, перебивая друг друга, пока вдруг не заметили, что Вэнь Цай и все активисты смеются, и не расхохотались сами.
— Здорово ты сыграл помещика, — сказал один из арендаторов. — Точь-в-точь Цзян Ши-жун! А ведь с такой тварью трудно бороться.
— А что вы сделаете, — спросил Вэнь Цай, — если жена Цзяна выбежит к вам с плачем, как жена помещика Ли?
— Кто станет обращать внимание на эту Рваную Туфлю, — послышалось в ответ. А Го Фу-гуй рассказал еще один случай из своей жизни.
— В тот год, когда Рваная Туфля только пришла к помещику, она позвала меня в дом ворочать жернова. Я не посмел отказаться. Смолол пшеницу, а она еще проса прибавила. Уже стемнело, когда я все убрал, отвел в конюшню осла, подсыпал ему корма и собрался домой. Только тогда эта дрянь предложила мне чашку рису. Но не успел я и присесть, как явился хозяин. Еще в дверях он обрушился на меня:
— Зачем ты ходишь сюда, когда меня дома нет? Хозяйка моя приглянулась? Смотри у меня, как бы тебя на каторжные работы не послали! — А женщина слушала и молчала, будто не она меня на работу поставила. И что я ни говорил в свою защиту, он не верил. Я откупился от него только тем, что привез ему два раза уголь из Нижних Садов. Вот бы с кем посчитаться! Избил бы ее, сколько бы ни плакала! Уж поверьте моему слову!
