Силвия Плат - Под стеклянным колпаком
— Войдите! — Голос пациентки был резок и насмешлив.
Я приоткрыла дверь и сунула голову в щелку. Огромная, сильно смахивающая на лошадь деваха сидела у окна, повернув голову к двери. На лице ее играла широченная улыбка.
— Эстер! — Ее голос звучал так, как будто она только что на предельной скорости пробежала добрую милю и остановилась всего мгновение назад. — Как приятно видеть тебя! Мне сказали, что ты тут живешь.
— Джоан, — сказала я чуть ли не автоматически. И затем, смутясь и не веря собственным глазам, повторила: — Джоан?
Джоан улыбнулась еще шире, явив миру свои огромные сверкающие зубы, которые невозможно ни забыть, ни с чем-нибудь другим спутать.
— Она самая. Я так и думала, что это будет для тебя самым настоящим сюрпризом.
16
Палата, в которую поместили Джоан, со своим шкафом, письменным столом, ночным столиком, креслом и белым одеялом, на котором была выведена огромная синяя буква «С», оказалась сестрой-двойняшкой моей собственной. Я подумала, что Джоан, прослышав о том, куда я попала, решила улечься в больницу просто так, своеобразной шутки ради. Тогда становилось понятно, почему она объявила медсестре о том, что мы с ней приятельницы. Мы были едва знакомы, но сильно недолюбливали друг дружку.
— Как ты сюда попала?
Я взгромоздилась на ее кровать.
— Прочла о тебе.
— Что-что?
— Прочла о тебе и убежала из дому.
— Ну-ка, объясни поподробней.
Я старалась не выйти из себя.
— Ну что ж. — Джоан откинулась в обитом цветастым ситцем больничном кресле. — Я устроилась на лето поработать у руководителя какой-то организации, вроде масонской, знаешь ли, только это были не масоны. И мне там было чудовищно скверно. У меня были такие судороги в ногах, я практически не могла передвигаться — а в последние дни мне пришлось приходить на работу в резиновых сапогах, потому что туфель я носить не могла, — и ты можешь представить себе, как это отразилось на моем настроении…
Я решила, что Джоан либо совершенно спятила — отправляться в резиновых сапогах на работу, это ж только представить, — либо намерена выяснить, в достаточной ли мере спятила я, чтобы в такую чушь поверить. Да ведь вдобавок ко всему судороги бывают только у стариков и старух. Я выбрала такую тактику: я делаю вид, будто поверила, что она рехнулась, и воспринимаю ее россказни, втайне подсмеиваясь над ними.
— А я без туфель всегда паршиво себя чувствую, — произнесла я с двусмысленной улыбочкой. — У тебя что, так болели ноги?
— Ужасающе. А мой шеф — он только что расстался с женой — не развелся, это в их организации запрещено, а расстался, — мой шеф приставал ко мне, буквально проходу не давал, и каждый раз при этом у меня начинали ужасающе болеть ноги, просто ужасающе, а стоило мне усесться за письменный стол, его приставания возобновлялись еще с большим жаром, и еще ему хотелось передо мной выплакаться… облегчить, так сказать, душу.
— Так почему же ты не ушла оттуда?
— Ну, можно считать, я как раз ушла. Я взяла на неделю бюллетень. Я не выходила на улицу. Я никого не видела. Я спрятала телефон в ящик письменного стола и не отвечала на звонки… И тогда мой врач направил меня к психиатру. В эту, знаешь ли, большую больницу. Мне было назначено на двенадцать часов дня, и я была в преотвратном состоянии. И вот, представляешь, в полпервого выходит его секретарша и объявляет, что психиатр ушел на обед. И спрашивает, намереваюсь ли я его дожидаться, и я говорю, что намереваюсь.
— Ну, и как он, вернулся?
Джоан докладывала мне с таким волнением, что трудно было оставаться в убеждении, будто вся эта история высосана из пальца, поэтому я решила не прерывать ее, чтобы выслушать, о чем она расскажет дальше.
— И вот, представляешь, я решила покончить с собой. Я сказала себе: если этот чертов доктор мне не поможет, тогда все — крышка. И знаешь, секретарша провела меня по какому-то длинному коридору и, когда мы уже подошли к нужной двери, повернулась ко мне и сказала: «Вы не возражаете, если доктор побеседует с вами в присутствии нескольких студентов?» Ты только себе представь такое! Я ответила: «Нет, не возражаю» — и вошла, и на меня сразу же уставились девять пар глаз! Девять пар! Восемнадцать глаз! Понимаешь, если бы эта секретарша сразу сказала мне, что их там окажется девять человек, я бы с ходу повернулась и пошла прочь. Но в самом кабинете убегать уже было поздно. И к тому же я в тот день была в шубе…
— В августе?
— Ну, понимаешь, это был такой холодный, дождливый день, и я подумала, все-таки впервые иду к психиатру… Ну, сама понимаешь. Так или иначе, этот психиатр всю дорогу не сводил глаз с моей шубы, и я совершенно ясно представила себе, о чем именно он подумал, когда я завела речь о том, что мне положена студенческая скидка. Он-то рассчитывал на нормальный гонорар. И тут у него в каждом глазу зажглось по серебряному доллару. Ну ладно, я рассказала ему, уж сама толком не помню о чем, — о судорогах, и о телефоне в ящике письменного стола, и о том, как я собираюсь покончить с собой, — и потом он попросил подождать в соседней комнате, пока он не обсудит мой случай со студентами. А когда он пригласил меня в свой кабинет, знаешь, что он мне заявил?
— Что?
— Он сложил руки на груди, и поглядел на меня, и сказал: «Мисс Джиллинг, мы решили, что вам необходима групповая терапия».
— Групповая терапия?
Я почувствовала, что мой вопрос звучит фальшиво, как эхо, но Джоан не обратила на это никакого внимания.
— Именно это он и сказал. Представляешь себе: я хочу покончить с собой, а мне предлагает поболтать об этом с целой кучей совершенно незнакомого мне народу, причем добрая половина из них столь же безумна, как я сама, или еще хуже.
— Чушь какая-то. — Вопреки собственным намерениям, я относилась к ее рассказу со все большим интересом. — Это просто бесчеловечно.
— В точности так я ему и сказала. Я немедленно отправилась домой и написала этому доктору письмо. Я написала ему изумительное письмо на тему о том, что человек с его моральными принципами просто не имеет права заниматься тем, что ему кажется помощью страждущим.
— А он тебе ответил?
— Не знаю. Как раз в тот самый день я прочитала о тебе.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, о том, как полиция сперва решила, будто ты уже умерла, ну, и все остальное. Где-то тут у меня есть все вырезки.
Она поднялась из кресла, и меня обдало резким лошадиным запахом, у меня даже в ноздрях засвербило. Джоан была чемпионкой колледжа по прыжкам через «коня», и я решила, что в этом наверняка есть и что-то большее, во всяком случае, я не удивилась бы, узнав, что она спит в стойле.
Джоан порылась в раскрытом чемодане и извлекла оттуда пригоршню газетных вырезок.
— Вот, погляди-ка.
На первой из вырезок была помещена большая фотография девицы с черными, провалившимися глазами и с черными губами, разъехавшимися в нелепой ухмылке. Я не могла понять, где они сумели отыскать такое страшилище, пока не заметила блумингдэйлских сережек и блумингдэйлского ожерелья, сиявших на этой кромешно-черной фотографии, как крупные, ненатурально крупные, фальшивые, вроде елочных, звезды.
ПРОПАЛА СТУДЕНТКА КОЛЛЕДЖА, МАТЬ В СМЯТЕНИИ
В заметке, помещенной под фотографией, сообщалось, что эта девица исчезла из дому 17 августа, в зеленой юбке и белой блузке, оставив записку о том, что она отправляется на длинную прогулку. «Когда к полуночи мисс Гринвуд не вернулась домой, значилось в заметке, ее мать обратилась в городскую полицию». На следующей фотографии мы с матерью и с братом были изображены втроем. Мы сидели во дворике нашего дома и улыбались. Я не могла взять в толк, кто и при каких обстоятельствах ухитрился нас заснять, пока не заметила, что у меня на снимке шаровары и белые тапочки, и вспомнила, что так я одевалась тем летом, когда работала в огороде и что как-то раз к нам заехала Додо Конвей и сделала несколько семейных фотографий. «Миссис Гринвуд попросила о публикации данного снимка в надежде на то, что его появление в газете придаст ее дочери решимости вернуться домой».
ОПАСНОЕ СНОТВОРНОЕ ИСЧЕЗЛО ИЗ ДОМУ ВМЕСТЕ С ПРОПАВШЕЙ СТУДЕНТКОЙ
Темный, явно сделанный ночью снимок, изображающий дюжину людей в лесу. Их лица выглядят на нем как луны. Сперва я решила, что люди, идущие по краям живой цепи, смотрятся как-то странно и больше похожи на карликов, но потом я сообразила, что это не люди, а собаки. «Служебные собаки мобилизованы на поиски пропавшей студентки. Сержант полиции Билл Хайндли настроен пессимистически».
ПРОПАВШАЯ СТУДЕНТКА НАЙДЕНА! ОНА ЖИВА!
На последней из фотографий несколько полицейских втаскивают нечто бесформенное в карету скорой помощи. Нечто завернутое в одеяло, нечто длинное и, даже на взгляд, нелепое. Из свертка высовывается похожая на капустный кочан голова. И тут же рассказывается, как моя мать отправилась в подвал, чтобы заняться еженедельной стиркой, и вдруг услышала какие-то жалкие всхлипы, доносящиеся из вентиляционного люка, о котором все давно уже забыли…
