Люси Монтгомери - Аня из Авонлеи

— Конечно! — воскликнули девочки в один голос.

— Тогда садитесь поудобнее и кушайте, — сказала мисс Лаванда с улыбкой. — Шарлотта, садись в конце стола, будешь накладывать курицу на тарелки. Как это оказалось кстати, что я сделала бисквитные пирожные и пончики. Конечно, было глупо делать это для воображаемых гостей… Я знаю, Шарлотта Четвертая так и думала. Правда, Шарлотта? Но видишь, как все удачно сложилось!.. Разумеется, ничего все равно не пропало бы, потому что за несколько дней мы с Шарлоттой Четвертой при наших прекрасных аппетитах все съели бы, но бисквит — не из тех вещей, которые от времени становятся лучше.

Это было веселое и незабываемое чаепитие, а когда оно завершилось, они вышли в сад, лежащий во всем великолепии огненного заката.

— Ax, мисс Лаванда, у вас здесь прелестнейший уголок, — сказала Диана, обводя восхищенным взглядом холмы и долины.

— А почему вы назвали его Приютом Эха? — спросила Аня.

— Шарлотта, — сказала мисс Лаванда, — пойди в дом и принеси маленький жестяной рожок, который висит над полкой с часами.

Шарлотта Четвертая убежала вприпрыжку и вскоре вернулась с рожком.

— Затруби, Шарлотта, — приказала мисс Лаванда.

Шарлотта послушно затрубила — раздался резкий скрипучий звук, за которым последовало мгновение тишины… и потом с лесистых холмов из-за реки пришло множество сказочных отголосков, сладких, нежных, серебристых, как будто все горны «эльфландии» трубили на закате. У Ани и Дианы одновременно вырвался возглас восторга.

— Теперь смейся, Шарлотта. Смейся громче.

Шарлотта, которая, вероятно, послушалась бы свою хозяйку, даже если бы та велела ей встать на голову, вскочила на каменную скамью и громко и от души расхохоталась. Из-за реки вернулось многоголосое эхо, как будто целая толпа эльфов, укрывшихся в лиловом сумраке чащи леса, передразнивала этот смех.

— Всем очень нравится мое эхо, — сказала мисс Лаванда, как будто эхо было ее личной собственностью. — Я и сама люблю его. Эхо — совсем неплохое общество, если иметь хоть немножко воображения. В тихие вечера мы с Шарлоттой Четвертой часто сидим здесь и развлекаемся с ним. Шарлотта, отнеси рожок в дом и аккуратно повесь на место.

— Почему вы называете ее Шарлоттой Четвертой? — спросила Диана, которую уже давно мучило любопытство.

— Просто чтобы не путать ее с другими Шарлоттами, — сказала мисс Лаванда серьезно. — Все они так похожи, что не отличить. Ее зовут совсем не Шарлотта. Ее зовут… дайте подумать… как же это? Кажется, ее зовут Леонора… Да, Леонора. Видите ли, дело обстоит так. Когда десять лет назад умерла моя мать, я не могла оставаться здесь одна, но я также не могла платить жалованье взрослой служанке. Поэтому я взяла к себе маленькую Шарлотту Боуман. Она жила со мной и помогала мне по хозяйству, а я кормила и одевала ее. Ее действительно звали Шарлоттой; это была Шарлотта Первая. Когда она появилась у меня, ей было тринадцать, а в шестнадцать она уехала в Бостон, так как там можно устроиться лучше. Тогда ко мне перешла жить ее сестра. Ее звали Джульетта — у миссис Боуман слабость к вычурным именам, — и она была так похожа на Шарлотту, что я продолжала называть ее Шарлоттой, а так как она не возражала, я перестала даже пытаться вспомнить ее настоящее имя. Это была Шарлотта Вторая, а когда и она ушла, появилась Эвелина и стала Шарлоттой Третьей. А теперь у меня Шарлотта Четвертая, но когда ей исполнится шестнадцать — сейчас ей четырнадцать, — она тоже захочет уехать в Бостон… и что я тогда буду делать, даже не знаю. Шарлотта Четвертая — младшая дочка Боуманов… и лучшая. Другие Шарлотты всегда давали мне понять, что считают глупым с моей стороны воображать то, чего нет на самом деле, а Шарлотта Четвертая никогда этого не делает, хотя, быть может, втайне и разделяет их мнение. Но мне неважно, что люди думают обо мне, если только они не дают мне это понять.

— Нам пора идти, — с сожалением сказала Диана, глядя на заходящее солнце, — иначе нам не добраться до фермы Кимбелов засветло. Мы чудесно провели время, мисс Льюис

— Не навестите ли вы меня еще раз? — попросила мисс Лаванда.

Высокая Аня обняла рукой маленькую мисс Лаванду.

— Обязательно, — пообещала она. — Теперь когда мы нашли вас, мы будем злоупотреблять вашим гостеприимством. Да, пора идти… "мы должны оторваться друг от друга", как всегда говорит Пол Ирвинг, когда приходит в Зеленые Мезонины.

— Пол Ирвинг? — Голос мисс Лаванды чуть дрогнул. — Кто это? Я не знала, что в Авонлее есть кто-то с такой фамилией.

Аня смутилась и с досадой подумала о своей неосторожности. Она забыла о давнем романе мисс Лаванды, когда имя Пола сорвалось у нее с языка.

— Это один из моих маленьких учеников, — объяснила она, помедлив. — Он приехал в прошлом году из Бостона и живет у своей бабушки на прибрежной дороге.

— Это сын Стивена Ирвинга? — спросила мисс Лаванда, склоняясь над клумбой с цветами, имя которых носила. Лица ее не было видно.

— Да.

— Я хочу подарить вам, девочки, по букету лаванды, — сказала мисс Лаванда весело и беззаботно, как будто не слышала ответа на свой вопрос. — У нее чудесный запах, вы согласны? Моя мама очень любила эти цветы. Это она разбила эти клумбы. До замужества мама жила в Восточном Графтоне. Мой отец влюбился в нее с первого взгляда, когда приехал однажды погостить к ее родителям. В комнате для гостей простыни пахли лавандой, а он всю ночь лежал без сна и думал о ней. С тех пор он тоже очень полюбил этот запах и поэтому дал мне такое имя… Не забывайте обо мне, приходите поскорее снова. Мы будем ждать вас, Шарлотта Четвертая и я.

Она отворила перед ними калитку под елями, и девочкам показалось, что лицо ее вдруг стало старым, безжизненным, утомленным. Ее прощальная улыбка была по-прежнему чарующей, и была в этой улыбке все та же неистребимая молодость, но когда у первого поворота дорожки девочки оглянулись, они увидели, что она сидит на старой каменной скамье под серебристым тополем в центре сада, устало склонив голову на руку.

— Она так одинока, — заметила Диана мягко. — Мы должны почаще приходить к ней.

— Я думаю, ее родители дали ей единственно правильное и подходящее имя, — сказала Аня. — Если бы они оказались столь слепы, что назвали бы ее Элизабет, или Нелли, или Мюриэль, люди все равно стали бы называть ее Лавандой. Это имя приводит на ум старомодную любезность и "богатый шелковый убор"… а мое имя отдает лишь хлебом с маслом, лоскутным покрывалом и вечными домашними заботами.

— О нет, я так не думаю, — покачала головой Диана. — Твое имя кажется мне по-настоящему величественным, как имя королевы. Но я полюбила бы даже имя Керенгаппух, если бы тебе довелось носить такое. Сам человек украшает или делает безобразным свое имя просто тем, что он — это он. Прежде я считала имена Герти и Джози по-настоящему красивыми, но с тех пор, как узнала Герти и Джози Пай, просто не выношу этих имен.

— Это чудесная мысль, Диана, — сказала Аня с восторгом. — Жить так, чтобы украсить свое имя, даже если само по себе оно не было красивым… Пусть в представлении людей это имя станет символом чего-то светлого и приятного, чтобы они уже никогда не думали о самом этом имени. Спасибо тебе, Диана.

Глава 22

То да сё

— Значит, вы пили чай у Лаванды Льюис, — сказала Марилла на следующее утро за завтраком. — И как она выглядит теперь? Я думаю, она очень изменилась с тех пор, как я видела ее в последний раз… Это было лет пятнадцать назад в графтонской церкви. Дэви, если тебе нужно то, что ты не можешь достать, попроси, чтобы тебе передали, а не распластывайся на столе. Ты хоть раз видел, чтобы Пол Ирвинг вел себя так, когда приходил к нам пить чай?

— Но у Пола руки длиннее моих, — заворчал Дэви. — Они у него росли целых одиннадцать лет, а мои — только семь. И к тому же я просил, но вы с Аней так заняты разговором, что не обратили внимания. И к тому же Пол приходил к нам только на чай, а за чаем гораздо легче быть воспитанным, чем за завтраком, потому что вечером не бываешь и вполовину таким голодным, как утром. От ужина до завтрака ужасно долго приходится ждать. И к тому же, Аня, эта ложка ничуть не больше, чем была в прошлом году, а сам я теперь гораздо больше.

— Конечно, я не знаю, как выглядела мисс Лаванда пятнадцать лет назад, но не думаю, что она сильно изменилась, — сказала Аня, налив Дэви не одну, а две ложки кленового сиропа, чтобы умиротворить его. — Волосы у нее снежно-белые, но лицо почти девичье. У нее прелестные карие глаза — удивительно теплого оттенка и с чуть заметными золотистыми искорками, а голос ее напоминает и белый атлас, и журчание ручья, и волшебные колокольчики — все вместе.

— В молодости ее считали красавицей, — заметила Марилла. — Я никогда не была с ней близко знакома, но она мне нравилась, хотя уже тогда поговаривали, что она странная. Дэви, если я еще раз тебя на этом поймаю, будешь есть отдельно, после всех, как француз.