Вильям Теккерей - Ярмарка тщеславия
И когда широкие двери банкирского дома «Халкер, Буллок и К°» закрылись за мистером Седли, кассир мистер Квил (чье человеколюбивое занятие состоит в том, чтобы выдавать хрустящие банковые билеты из ящика конторки и выбрасывать медной лопаточкой соверены) подмигнул мистеру Драйверу, конторщику, сидевшему справа от него. Мистер Драйвер подмигнул в ответ.
— Не выгорело, — шепнул мистер Драйвер.
— Да, дело дрянь! — сказал мистер Квил. — Как позволите уплатить вам, мистер Джордж Осборн?
Джордж живо рассовал по карманам кучу банковых билетов, и в тот же вечер в офицерском собрании он рассчитался с Доббином, вернув ему пятьдесят фунтов.
И в этот самый вечер Эмилия написала ему нежнейшее из своих длинных писем. Сердце ее было преисполнено любви, но все еще чуяло беду. «Почему мистер Осборн так мрачен? — спрашивала она. — Не вышло ли у них чего-нибудь с ее отцом? Бедный папа вернулся из Сити таким расстроенным, что все домашние за него в тревоге», — словом, целых четыре страницы любви, опасений, надежд и предчувствий.
— Бедняжка Эмми… милая моя маленькая Эмми! Как она влюблена в меня, — говорил Джордж, пробегая глазами ее послание. — Черт возьми, до чего же голова трещит от этого пунша!
В самом деле — бедняжка Эмми!
Глава XIV
Мисс Кроули у себя дома
Около того же времени к чрезвычайно уютному и благоустроенному дому на Парк-Лейн подъехала дорожная коляска с ромбовидным гербом на дверцах, с недовольною особою женского пола, в зеленой вуали и локончиках, на заднем сиденье, и с величественным слугой на козлах — очевидно, доверенным лицом своих господ. Это был экипаж нашего друга мисс Кроули, возвращающейся из Хэмпшира. Стекла кареты были подняты; жирная болонка, чья морда и язык обычно высовывались в одно из окошек, покоилась на коленях недовольной особы. Когда экипаж остановился, из кареты был извлечен объемистый сверток шалей, — для чего оказалась необходимой помощь нескольких слуг и молодой леди, сопровождавшей эту груду одежды. Сверток содержал в себе мисс Кроули, которая была немедленно доставлена наверх и уложена в постель, в спальне, надлежащим образом протопленной для приема болящей. За докторами для мисс Кроули были разосланы гонцы. Врачи явились, посовещались, прописали лекарства и исчезли. Молодая спутница мисс Кроули по окончании консилиума вышла к ним, выслушала наставления, а затем употребила по назначению противогорячечные средства, прописанные учеными мужами.
На следующий день из Найтсбриджских казарм прискакал капитан лейб-гвардии Кроули. Его вороной взрыл копытами солому, разостланную перед домом страждущей тетушки. Капитан с большим участием расспросил о здоровье своей любезной родственницы. По-видимому, имелись основания для самых худших опасений: он нашел горничную мисс Кроули (недовольную особу женского пола) необычайно сердитой и удрученной; мисс Бригс, компаньонку тетушки, он застал всю в слезах, одиноко сидящей в гостиной. Мисс Бригс поспешила домой, услышав о болезни своего любимого друга. Она хотела лететь к ее ложу, к тому ложу, которое она, Бригс, так часто оправляла в часы болезни. Но ее не допустили в апартаменты мисс Кроули. Какая-то чужая подавала ей лекарства, чужая из провинции, какая-то противная мисс… Тут слезы прервали речь компаньонки, и она спрятала свои оскорбленные чувства и свой бедный старенький красный носик в носовой платок.
Родон Кроули послал сердитую горничную доложить о его приезде, и новая компаньонка мисс Кроули, живо спустившаяся из спальни больной, протянула маленькую ручку капитану, предупредительно поспешившему ей навстречу, смерила презрительным взглядом растерявшуюся Бригс и, поманив за собой молодого гвардейца, увела его вниз, в пустынную теперь парадную столовую, видевшую в своих стенах столько званых обедов.
Здесь они беседовали вдвоем минут десять, обсуждая, несомненно, симптомы болезни старой хозяйки дома, К концу этой беседы резко зазвонил звонок в столовой, и на него немедленно отозвался мистер Боулс, величественный дворецкий мисс Кроули (который — разумеется, случайно — оказался у замочной скважины и простоял у двери в течение большей части разговора). Капитан вышел из дому, покручивая усы, и вскочил на своего вороного, рывшего копытами солому, к восхищению маленьких сорванцов, собравшихся на улице. Он взглянул на окна столовой, сдерживая лошадь, которая выкидывала курбеты и красиво приплясывала на месте. На одно мгновение в окне показалась молодая особа, но затем ее фигурка исчезла, — без сомнения, она удалилась наверх и опять приступила к выполнению трогательных обязанностей милосердия.
Кто же была эта молодая женщина, хотелось бы мне знать? Вечером в малой столовой был подан скромный обед на две персоны (тем временем миссис Феркин, горничная миледи, бросилась в опочивальню хозяйки и все хлопотала там, пока, за временной отлучкой самозванки, место оставалось свободным), и новая сиделка уселась с мисс Бригс за мирную трапезу.
Бригс от волнения не могла проглотить ни кусочка. Молодая особа с отменным изяществом разрезала курицу и так отчетливо попросила подливки из яиц, что бедная Бригс, перед которой находилась эта великолепная приправа, вздрогнула и после неудачных попыток удержать в руке непослушную соусную ложку снова впала в состояние истерики, разразившись рыданиями.
— Может быть, вы дадите мисс Бригс стакан вина? — обратилась молодая особа к мистеру Боулсу, величественному дворецкому.
Тот подал вино. Бригс машинально схватила стакан, судорожно проглотила вино, тихо постонала и принялась ковырять вилкой курицу.
— Мне кажется, мы обойдемся и без любезных услуг мистера Боулса, — заявила молодая особа с величайшей мягкостью. — Мистер Боулс, сделайте милость, мы позвоним, когда вы нам понадобитесь.
Боулс отправился вниз, где, между прочим, накинулся с самыми страшными ругательствами на ни в чем не повинного лакея, своего подчиненного.
— Какая жалость, что вы принимаете все это так близко к сердцу, мисс Бригс, — сказала молодая леди спокойным, чуть насмешливым тоном.
— Мой бесценный друг так болен и не же-е-е-е-лает видеть меня! — воскликнула мисс Бригс в неудержимом порыве горя.
— Она вовсе не так плоха. Утешьтесь, дорогая мисс Бригс. Она просто объелась, вот и все. Ей уже гораздо лучше. Скоро она выздоровеет. Она ослабела от банок и лекарств, но теперь ей станет легче. Прошу вас, утешьтесь и выпейте еще вина.
— Но почему же, почему она не хочет меня видеть? — захныкала мисс Бригс. — О Матильда, Матильда, после двадцатитрехлетней привязанности так-то ты платишь своей бедной, бедной Арабелле?
— Не проливайте столь обильных слез, бедная Арабелла, — заметила ее собеседница с легкой усмешкой. — Она не хочет вас видеть только потому, что вы будто бы не так хорошо за ней ухаживаете, как я. Мне же не доставляет никакого удовольствия просиживать без сна все ночи. Я хотела бы, чтобы вы меня заменили.
— Разве я не дежурила у этого дорогого ложа в течение многих лет? — возопила Арабелла. А теперь…
— А теперь она предпочитает других. Знаете, у больных людей бывают подобные фантазии, и им приходится потакать. Когда она поправится, я уеду.
— Никогда, никогда! — воскликнула Арабелла, с остервенением вдыхая из флакона нюхательную соль.
— Никогда не поправится или я никогда не уеду? Что вы имеете в виду, мисс Бригс? — спросила ее собеседница с тем же вызывающим добродушием. — Вздор! Через две недели она будет здоровехонька, и я уеду к своим маленьким ученицам в Королевское Кроули и к их матери, которая больна гораздо серьезнее, чем наш друг. Вам нечего ревновать ее ко мне, дорогая моя мисс Бригс. Я бедная молоденькая девушка, без единого друга на свете и никому не делаю зла. Я не хочу оттеснить вас и лишить благосклонности мисс Кроули. Она позабудет меня через неделю после моего отъезда, а ее привязанность к вам создавалась годами. Пожалуйста, налейте мне немного вина, дорогая мисс Бригс, и давайте будем друзьями. Право, я нуждаюсь в друзьях!
В ответ на этот призыв миролюбивая и мягкосердечная Бригс безмолвно протянула сопернице руку, но с тем большей остротой почувствовала свою обиду и стала горько сетовать на непостоянство Матильды. Через полчаса, когда обед окончился, мисс Ребекка Шарп (потому что, как ни странно, таково было имя той, которую до сей поры мы изобретательно называли «молодой особой») отправилась снова наверх в покои своей пациентки и с самой изысканной вежливостью выпроводила оттуда бедную Феркин.
— Благодарю вас, миссис Феркин, так будет хорошо. Как чудесно вы все делаете! Я позвоню, когда понадобится.
— Благодарю вас! — И Феркин сошла вниз, охваченная бурей ревности, тем более опасной, что ей приходилось таить ее в своей груди.
