Коммунисты - Луи Арагон
* * *
Уже накануне жители стали покидать Овилье. Многие подчинились приказу об эвакуации нехотя. И даже сегодня утром несколько коммерсантов, которые имеют свои машины и поэтому еще 13 мая успели увезти семьи вглубь страны, вернулись в Овилье, чтобы уладить дела, а кое-кто с намерением вообще остаться в городе.
Однако просторный рынок под высокой черепичной крышей на каменных столбах, примыкающий вплотную к мэрии, попрежнему забит женщинами, детьми, стариками. Одни из них пришли из восточных районов департамента, другие с севера, из Бельгии. Все голодные, усталые, испуганные. В ротной канцелярии, разместившейся напротив мэрии в большом доме, который хотя и сохранил вывеску «Пивоваренный завод», но уже давным-давно превращен местным фермером в сарай, газеты были получены, как обычно, утром. Сюда-то и зашел Бальпетре, попрежнему квартировавший в помещичьем доме из белого камня. В столовой он застал Лурмеля и Гайяра, погруженных в чтение газет.
— В сущности, мы даже не имеем представления о том, что творится, — сказал капитан де Бальпетре. — Ни малейшего представления не имеем…
Если бы не трагическое зрелище потока беженцев, если бы не опустевший после эвакуации город, война и здесь, в Овилье, казалась бы им такой же далекой, как на днях в Вервене или прошлой зимой в Мюльсьене. Вчерашние газеты описывали бои в Голландии и упоминали об атаках на канале Альберта… Лейтенант Лурмель пожал плечами: — Как хотите, а все это несерьезно. Нам сообщают, что в Париже закрываются кафе и театры, и почему-то считают необходимым присовокупить, что то же самое делается и в Берлине. В газетах только и разговору, что о пятой колонне; Кериллис все не унимается. Радио попрежнему сообщает, что форты Льежа держатся.
Гайяру досталась какая-то вечерняя газетка. В ночь с 12 на 13 мая в Париже были воздушные тревоги… Он подумал об Ивонне: каково-то ей в тюремной камере слушать завывание сирен и мучиться мыслью, что дети одни, без матери, без отца… Две трети полосы было посвящено теме: «Необходимо серьезно относиться к воздушным тревогам», и тут же давались советы: «Прежде чем спускаться в убежище, оденьтесь соответствующим образом. Рекомендуем захватить с собой фляжку с водой, чаем или слегка подслащенным кофе. Ни в коем случае не берите вина и других спиртных напитков… сохраняйте спокойствие и не слушайте никого, кроме официальных лиц, уполномоченных инструктировать вас…»
По радио передавали песенку: «Старушки наши на подбор, к веселью склонны до сих пор…»
— Если им нужна война, — сказал Лурмель, — пусть сами и воюют. Но мы-то чего ради киснем здесь, господин капитан? То ли дело сидеть сейчас дома, как по-вашему? Напрасно мы не ушли вместе с гражданским населением…
Бальпетре ответил не сразу. У него с утра ныло от ревматизма плечо, и поэтому он слушал болтовню Лурмеля рассеянней, чем обычно, и в то же время более снисходительно. Впрочем, его и самого чрезвычайно удивляло скопление людей в их округе; речь шла не только о Рабочих полках, которые больше не работали, как, например, их собственный полк, но также и о саперах, которые тоже уже не вели саперных работ. В прошлую войну было не так много саперов, как нынче.
— Создается впечатление, — сказал он, — что у нас избыток людей и мы просто не знаем, куда их девать. Посмотрите-ка, сколько одних саперных полков. Похоже, что просто хотят отделаться от известного числа граждан, ну и сунули их в армию… пусть, дескать, под ногами не болтаются. В ту войну пехота сама прекрасно справлялась со всеми саперными работами. А тех, которым поручали саперные работы, мы называли «окопавшимися». Сейчас за восемь месяцев никто не потрудился обучить саперов военному делу. Поручили бы мне, я бы из них в месяц настоящих вояк сделал, вместо того чтобы дурака здесь валять. Впрочем, все упирается в снаряжение…
— А не кажется ли вам, господин капитан, — сказал Гайяр, — что ваши рассуждения применимы и к нашему Рабочему полку? — Лурмель расхохотался. — Вы же знаете, дорогой Гайяр, — возразил Бальпетре, — что нашим людям даже нельзя дать в руки оружие.
Разговор происходил за завтраком. В комнату вошел денщик капитана и отдал честь. В чем дело? Капрал Пилон приехал на мотоцикле, говорит, привез пакет от господина майора… Входите, входите, Пилон, выпейте стаканчик. Пилон хоть всего-навсего капрал, но у майора на положении доверенного лица.
Майор Мюллер срочно требовал лейтенанта Робера Гайяра в Мон-Иде, где помещался его КП.
— Странно, — сказал Бальпетре, передавая конверт Гайяру. — Мюллер требует лично вас. Насколько я понимаю, вы подчинены непосредственно мне… Разве что… Вы сами-то не знаете, в чем дело, лейтенант?
В первую минуту Гайяр смешался, но тут же оправился и заявил, что не имеет ни малейшего представления. — «Срочно», понимаете, Гайяр?
Когда Гайяр вышел из комнаты, Бальпетре взглянул на Лурмеля, который молча собирал разбросанные по столу газеты. — А вы, Лурмель, что по этому поводу думаете? Даже здесь, на фронте… — Ну, какой это фронт, не надо преувеличивать. Вернее сказать — прифронтовая полоса.
В небе кружили самолеты. Утром поблизости бомбили железнодорожную станцию. И Лурмель добавил: — А как по-вашему, господин капитан? Эвакуация населения — это мера военного характера и имеет в виду облегчить наши действия, или, в самом деле, это значит, что немцы приближаются? Булочник мне говорил, что лично он ни под каким видом не тронется с места…
Бальпетре пожал плечами. Впрочем, он почти не слушал Лурмеля: срочный вызов Гайяра в Мон-Иде не выходил у него из головы.
* * *
Вернувшись во Флоренн, генерал Мартен застал у себя на КП командира 1-й танковой дивизии генерала Брюно. Тот опередил свою дивизию, о которой только и говорили все эти дни; в ней насчитывалось сто пятьдесят танков новейшего образца.
Но последние подразделения дивизии едва-едва выступили из Шарлеруа, а вышедшие ранее еще в пути. Впрочем, Брюно не известили, что он отныне находится в распоряжении «Аристотеля», ему требуется личное подтверждение Корапа. А телефонная связь между «Аристотелем» и Шимэ прервана. В таком случае Брюно поедет сейчас во 2-й корпус и будет звонить от генерала Буффе — словно дело происходит где-нибудь в кабачке и, если
