Пэлем Вудхауз - Том 6. Лорд Эмсворт и другие

— Ты очень симпатичный!

— Возможно. Но ее — не стою. Она — это ангел, спустившийся тихим утром в сады старого замка, к лаврам и розам.

— Хьюго! Вот не знала, что ты еще и поэт!

— Тут станешь поэтом. Ты бы ее видела!

— Ты ее очень любишь?

Хьюго пылко хлебнул шампанского и выкатил глаза, словно служил в джазе у Леопольда.

— Безумно. А когда я вспомню, что я ее обманул…

— Обманул?

— Еще нет, но сейчас обману. Сейчас меня соединят с замком, и я скажу, что вот-вот лягу спать. Понимаешь, Миллисент не всегда правильно реагирует. Если что-то дойдет до ее перламутровых ушек…

— Понимаю. Ронни — такой же. Хьюго удивился:

— Ронни?

— Да.

— У него перламутровые ушки?

— Нет, он ревнует. Он просто взовьется, если узнает, что мы здесь были.

— Не узнает!

— Конечно. Потому я тебя и попросила: не говори ему.

— Кто, я? Мой девиз — молчание и тайна. Слава Богу, Миллисент никто не скажет. А, вон идет добрый вестник! Готово? — спросил он мальчика, подходившего к столу. — Ну, я недолго. Не скучай.

— Постараюсь, — сказала Сью.

Проводив его взглядом, она стала смотреть на пары. Глаза у нее сияли, щеки алели, и Перси Пилбем, притаившийся неподалеку, думал о том, что не видел ее такой красивой. Пропетляв между теми же парами, он сел на пустой стул. Некоторые просят разрешения у дамы; некоторые — но не все.

— Добрый вечер, — заметил Пилбем.

Сью оглянулась и увидела очень неприятного человека, сгустившегося из воздуха.

— Разрешите представиться, — сказал он, — Пилбем.

В этот самый миг Роналд Овербери Фиш в изящнейшем, но не вечернем костюме оглядывал ресторан пламенным взором.

Ронни добирался так долго до Лондона потому, что сперва что-то испортилось в машине, пришлось гнать ее обратно, чтобы шофер лорда Эмсворта все починил, а потом, у Оксфорда, он менял шину. К дому, где жила Сью, он подъехал, когда они с Хьюго входили в ресторан.

Двери она не открыла, и, жалея о том, что не послал телеграмму, Ронни собрался было пойти в свой клуб «Трутни», как вдруг увидел Бетфорда, привратника.

— Здрасс, мистер Фиш, — сказал Бетфорд, и Ронни ответил: «Здрасс». Они обменялись мнением о погоде, а потом привратник произнес роковые слова: — Мисс Браун ушла в ресторан, к какому-то Марио.

Он рассказал все — как звонил мистер Кармоди, как он случайно услышал…

— Марио? — уточнил Ронни. — Спасибо, Бетфорд. Марио, а? Ясно.

Итон и Кембридж хорошо тренируют своих сынов. Привратник ничего не понял. Не ведая о том, что участвует в новом «Отелло», он вернулся к котлетам с картошкой, а Ронни, дрожа с головы до ног, направился к ресторану.

Шекспир был прав, когда сравнил ревность с зеленоглазым чудищем.[47] Входя к Марио, Ронни ощущал сперва жару, потом холод, и швейцар, напомнивший ему о вечернем костюме, шел на риск — страховая компания поджала бы губы.

К счастью, Ронни ничего не слышал. Он вглядывался в зал.

— На балконе много места, сэр, — подсказал служитель, все еще играя с огнем. На сей раз Ронни что-то расслышал, но не понял, а тут черные фраки и яркие платья заслонили от него столики. Он кинулся в толпу, наступая мужчинам на ноги, распугивая женщин.

Казалось бы, дальше некуда — но, обнаружив Сью, он понял, что это не так. С ней был не Хьюго, с ней был отвратительный субъект, по-видимому, взбивший волосы. Тут у Ронни в мозгу лопнула какая-то пружина.

Официант, проходя мимо с подносом, заметил, что обычный костюм — это балкон.

— Там очень много места, сэр, — прибавил он со всей приветливостью.

Ронни добрался до стола. Пилбем говорил в это время о тех цветах. Вероятно, чтобы на него не смотреть, Сью отвела взор. От того, что она увидела, совесть мгновенно очнулась. Мало того — она стала живее, чем прежде.

— Ронни! — вскричала Сью.

Она вскочила. Поднялся и Пилбем. Официант с подносом напомнил Ронни про костюмы и балкон.

Ронни молчал. Было бы лучше, если бы молчала и Сью; но она сказала:

— Мистер Фиш, мистер Пилбем.

Только звонок перед матчем тяжеловесов принес бы такие плоды. Тело, одетое фланелью, пронзила судорога. Пилбем? Хьюго и то достаточно, но какой-то Пилбем! Нет, тот самый, с цветами. За столиком! Ну, знаете!

Кулаки сжались сами собой. Итон куда-то делся, равно как и Кембридж. Ронни вдохнул воздух так громко, что человек за соседним столиком ткнул вилкой не в мусс из цыпленка, а в свой подбородок. Официант, решивший, что у Ронни неладно со слухом, сообщил погромче насчет вечерних костюмов и утешил, прибавив, что можно пойти на балкон.

Он и спас Перси Пилбема. Комар отвлекает тигра; так и здесь. Ронни чувствовал, что кто-то жужжит над ухом, когда надо заняться другим делом. Со всей широтой своей натуры он ткнул его локтем в жилетку. Раздался треск, заглушивший все усилия Леопольда. Человек за соседним столиком с огорчением заметил, что теперь еще пошел стеклянный дождь. Остальное вполне охватит слово «скандал».

Ронни и команда Марио представляли разные школы мысли. Для Ронни что-то значил только Пилбем, мерзавец из мерзавцев, и он собрал все силы, чтобы пробиться к столику. Для команды были важнее разбитые бокалы. Официант поднялся, они — нет, и вряд ли хоть один из них остался целым. Метрдотель, подобный богу в «Илиаде», спустившемуся с облака, пытался объяснить это Ронни; ему помогали словом и жестом официант А и официант. Б.

Ронни не привлекал отвлеченный диспут. Он пнул в жилетку метрдотеля, официанта А — в бок, к официанту Б только прицелился, но тут подошло подкрепление. Со всех концов зала к нему устремились официанты В, Г, Д, Е, Ж и 3, не говоря о прочих. Пилбем исчез за их толщей, и Ронни был так занят, что этого не заметил. Он достиг того состояния, которое любили викинги, называвшие его «берсерк»,[48] тогда как малайцы—«амок».

Многого хотел Роналд Фиш за свою жизнь. В детстве он мечтал стать машинистом. В отрочестве предпочел поприще игрока в крикет. В молодости пытался наладить ночной клуб. Сейчас, на двадцать шестом году, все это было забыто. Он хотел одного: сокрушать официантов. Чем и занялся.

Время ускорило свой бег. Официант В, неосмотрительно схвативший его за рукав, отскочил, прижимая руку к правому глазу. Официант Г, человек семейный, благоразумно отошел, что-то говоря по-итальянски. А вот официант Д умело двинул Ронни подносом, на котором стоял omelette aux champignons,[49] и, когда боец пошатнулся, вперед вышел человек в униформе, почти полностью скрытый усами. Каждый, кого выбрасывал швейцар, помнит, что это такое.

Данный швейцар, долго служивший в армии, отличался деревянным лицом и мускулами кузнеца. Человек дела, а не слов, он молча вошел в сердце вихря и, когда Ронни схватился за стул, чтобы сподручнее было драться, ударил его в нос. Сказал он при этом: «Хо!», после чего обнял Ронни и отнес к дверям, в которые входил высокий, широкий, неспешный полисмен.

Через несколько минут Хьюго Кармоди поднялся на второй этаж и с интересом увидел, что одни официанты массируют себе руки и ноги, другие — поднимают столики, а самый джаз играет как-то тихо, словно очень перепугался.

— Эй! — сказал Хьюго. — Что случилось? Сью затравленно смотрела на него.

— Уведи меня домой, — сказала она. Хьюго удивился.

— Домой? Так рано?

— Хьюго, пожалуйста!

— Что ж, дело твое, — согласился он. — Сейчас заплачу, и пошли. По дороге расскажешь, что тут у вас стряслось. Нет, нет! — сказал он, гордясь своей проницательностью. — Что-то стряслось, я вижу!

Глава пятая

ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК

Закон Британии неумолим. Побуждения ему не важны; дела — вот его арена. Разбитая любовь не искупает разбитых бокалов, раненое сердце — раненых пальцев. Представ наутро перед судьей по обвинению в бесчинствах, равно как и в сопротивлении полисмену П. Дж. Мергатройду, находившемуся при исполнении служебных обязанностей, Роналд Фиш смирился. Он не воззвал к небу, потрясая кулаками, ибо опыт, дорого оплаченный в студенческие дни, научил его: если ты попал в клещи закона, называй фальшивое имя и полагайся на судьбу.

Поэтому незадолго до полудня Эдвин Джонс (вилла «Настурция», Криплвуд), обедневший на пять фунтов, ехал в такси со своим другом по фамилии Кармоди, чтобы склеить разбитое сердце и начать новую жизнь.

Джонс молчал, Кармоди был оживлен.

— Красота! — говорил он. — Я на него смотрел и думал: «Четырнадцать суток». И что же? Ты на свободе, в газетах — ни слова. Победа!

— Плевал я на газеты, — сказал Ронни.

— Ну, ну! А славное имя Фишей?

— Что мне до него?

Хьюго огорчился. Такая мрачность, думал он, недостойна виллы «Настурция».

— Чего ты разохался? Все в порядке. Что случилось, в конце концов? Бедная маленькая Сью…