Эрве Базен - Счастливцы с острова отчаяния
Хью очутился в бунгало, построенном из готовых, еще не оштукатуренных, снабженных внутри водонепроницаемыми панелями блоков, на фоне которых выделялась сто раз виденная обстановка: рекламные плакаты, гарнитур из восьми предметов и стулья, по случаю прихода гостей притащенные от соседей. Сестра Ульрика Джэсмин Раган, два года назад вышедшая замуж за Эдди Лазаретто, радушно рассаживала на них приглашенных и разливала чай с молоком в чашки из японского фарфора, которые продавались в местном магазине и стояли без блюдец на неизменной клеенке в крупную клетку. Хозяева, Хью вместе с сопровождающими, старики Нед, Бэтист и Симон, молодые люди Ральф, Поль, Мэтью, Билл, Рут, Бланш — народу вполне хватало, и кое-кому пришлось стоять. Каждый был обстоятельно представлен по имени, фамилии и всем своим «должностям». Этот хитрюга Поль, черт его побери, вернулся на остров техническим инструктором. Мэтью не зря работал монтажником близ Кэлшота. Совсем неожиданным оказалось назначение Билла, как и Артура, помощником здешнего радиста. Во всем этом было, конечно, много дилетантства, правда, исполненного энтузиазма и желания изменить традиционный образ островитянина — мастера на все руки, который может рассчитывать лишь на себя одного. Угощались бутербродами с американской консервированной ветчиной. Из вежливых предварительных разговоров Хью узнал, что в «деле с ветчиной» замешан искусственный спутник, который в прошлом году наблюдали с Тристана. В уплату за это просыпалась манна небесная консервов. А в воздухе или, точнее, почти над самой землей витала надежда, что когда-нибудь другой спутник — либо русский, либо американский, но обязательно носитель изображений — принесет на Тристан немыслимое пока телевидение!
— Ну что, — предложил Джосс, — начнем!
— Давай, — ответил Симон, — потом я тебя сменю.
— Мистер Фокс, — сразу же начал Джосс, — могу я попросить вас сесть между моим дядей и мной. Да, вот сюда, под торшер. Остальные сядут кружком. Мы хотим изложить вам нашу «систему». Правда, это не означает, будто мы принимаем себя слишком всерьез…
Он пытался улыбаться. Его распирало желание выглядеть серьезным, хотя он, наоборот, боялся это обнаружить.
— Вы хорошо сделали, что посмотрели колонию пингвинов. Вам известно, что мы всегда жили как бы по «пингвиньему праву». Легенда гласит, что гнездо пингвина — это его переходящая по наследству собственность до тех пор, пока он его занимает. Для нас дом, поле суть те же гнезда, и это легко понять: ведь коттедж строится с помощью всех, услуга за услугу, а клочок земли больного или старика обрабатываем мы. Если у нас есть собственные орудия труда, свои стада, свой баркас, то они принадлежат всей семье или общине, как пай компаньонов.
— Если я правильно понимаю, — перебил Хью, — вы хотите сказать, что ваши обычаи уже действовали в том смысле, что вы называете «системой»?
— Верно, — ответил Симон. — Честно говоря, она не записана ни в каком документе. Но все обстоит так, словно остров является кооперативом, который использует девяносто пять процентов территории, соседние острова, прибрежные воды и все то, что на суше или на море находится в общественном пользовании. Кооператив самоуправляющийся, скажете вы, потому что Совет действительно и муниципальное собрание, и парламент, и профсоюз, и комитет по управлению.
— Случай, в самом деле совершенно особенный, чтобы служить примером! — вставил Хью.
— Кто же говорит о примере? — возразил Симон. — Мы не сомневаемся, что можно добиться большего. По-моему, мы проявили лишь немного здравого смысла, стремясь примирить два требования: первое, очень старое, запрещавшее нам принимать ваш образ жизни, второе, совсем новое, вынуждающее нас преодолеть нашу отсталость. В сущности, простой и почти решенный вопрос оснащения острова техникой только обострил проблему душевного равновесия, которое мы настойчиво стремимся сохранить.
— Постойте! — заговорил Хью. — Если бы Англия не проявила добрых чувств, если бы лангусты не продавались на твердую валюту, если бы вы не занимали такое удобное географическое положение, позволяющее использовать ваши метео— или радиостанции, если бы продажа филателистам марок и конвертов специального гашения не приносила доход, дающий святому Альбиону возможность содержать на Тристане свой персонал, неужели, по-вашему, вы бы еще жили здесь?
— Ну и что? — спросил Симон. — Даже те, кто всегда хотят остаться чистыми, не без пятен.
— Не упрекайте нас в тех маленьких преимуществах, что смягчают трудности нашей изолированности! — проворчал из своего угла Нед.
— Я журналист, — сказал Хью. — Я ни в чем вас не упрекаю, а констатирую факты. Сегодня мощь кавалерии святого Георгия выражается в лошадиных силах, и я отлично представляю, как она галопом мчится сюда с дьяволом за спиной, который скажет вам: а теперь, дети мои, потребляйте!
— Я этому дьяволу дам ногой под зад! — решительно заявил Бэтист.
— Согласен, что избыток — от лукавого, — сказал Симон. — Но разве вы не видите, что мы живем, придерживаясь именно культа необходимого?
— Пока живете! — отпарировал Хью, очень довольный тем, что раззадорил собеседников. — Но что будет завтра? Разве вчерашний избыток не есть сегодняшнее необходимое?
— Вовсе нет! — вмешался в разговор Джосс. — Когда электрическая лампочка сменяет керосиновую, а трактор — вола, речь идет о новом необходимом, которое превосходит прежнее, отжившее свое. Однако норковые манто, бриллианты, икра навсегда останутся излишними.
— И к тому же бывают временные излишества, — сказал Симон. — Я имею в виду то необходимое, которое пока имеют не все. Если бы кто-нибудь один стал пользоваться этим, то это означало бы привилегии и несправедливость.
— Вы поднимаете здесь красный флаг! — воскликнул Хью.
— Здесь, — мягко возразил Симон, — поднят флаг, запрещающий в жизни несправедливость.
— Наше единственное преимущество перед вами, — пояснил Джосс, — сводится к тому, что мы здесь, все вместе, очень долго подыхали с голоду, к тому, что тристанец, если он осмелится наслаждаться своим избытком, должен будет прятаться.
— Короче, — продолжал Симон, — вернемся к «системе». Свои лангусты мы продаем связанной с нами контрактом фирме, которая получает прибыли. Но мы, не получающие прибыли, по оптовым ценам покупаем и перепродаем в нашем магазине продукты, одежду, разные товары, которые мы большинством голосов решили приобрести. Кажется, это глупо! Однако действует подобно фильтру.
— А свобода? — спросил Хью. — Если мне захочется купить себе что-нибудь этакое…
— Покупайте, — ответил Бэтист. — Но только по личному заказу. Оплачивайте розничную цену и расходы по доставке, которые будут не так уж малы, ведь ближайший универмаг в двух тысячах миль.
— Ваши аргументы обезоруживают! — выдохнул обескураженный Хью.
Вот и все, что он мог ответить. Он смотрел своими голубыми глазами на округлые, невозмутимые лица членов этой довольной собой братской общины, которые подавляли его своими улыбками.
— Лучше скажите, что мы не хотели оставаться безоружными, — продолжал Симон. — Но возвращаюсь к вашему вопросу: что будет позднее? И отвечаю: наша изолированность защищает нас от роскоши, делая ее никчемной. А также наш склад ума: достаточно, чтобы каждый из нас был сыт, одет, обучен, имел орудия труда и равные шансы на работу. Даже если мы, больше производя, захотим жить лучше, то не сможем этого сделать. Лангусты не неисчерпаемы и уже склонны уменьшаться в размерах. Мы должны быть осторожнее, и, говоря между нами, вы поступили бы правильно, последовав этой сдержанности. Излишек есть излишек. Тяжело, если вдруг начинает чего-то не хватать, тогда как избытком понемногу пользуется каждый. Кто действительно наслаждается жизнью, мистер Фокс? Объевшийся и голодный ею не наслаждаются. Жизнью наслаждаются по контрасту, то есть сдержанно. Удивительно, до какой степени у вас развит вкус к излишествам. А значит, к бесполезному! У нашего врача, например, есть пневматический штопор, который, кстати, больше не работает, нечем перезаряжать. Там, где врач видит забаву, я вижу отказ от усилий. Все это я нахожу оскорбительным для рук.
— Но соблазнительным для ума, — возразил Хью. — Это все нечто другое. Своего рода преодоление жеста. Вы меня понимаете? Вас не страшит отсутствие честолюбия?
— Я скорее думаю, что у нас с вами разные о нем понятия, — продолжал Симон. — Прогресс вам нравится именно тем, что странного, необычного он приносит, и каждый из вас, возбуждаясь, стремится перещеголять другого. Мы же словно косяк рыб, который поднимается вместе с приливом. Старому учителю вроде меня здесь всегда было легко учить людей значению коллектива. Все остальное на Тристане в самом деле не имеет значения. Деньги являются просто единицей измерения. Мода бессмысленна: дойдя сюда, она устареет. Здесь нет хозяев: результат труда в твоих руках, и закон этот одинаков для всех…
