Артур Шницлер - Тереза
— Всегда веселится, — заметил Рихард, — и при этом вбил себе в голову, что он меланхолик.
Навстречу им попалась молодая пара. Девушка, хорошо одетая и смазливая блондинка, окинула Рихарда таким одобрительным взглядом, что Тереза невольно почувствовала себя польщенной. От реки, что протекала неподалеку, веяло сыростью. Тропка становилась все уже и наконец совсем исчезла: им приходилось отводить ветви руками, чтобы продвигаться вперед. Один раз Сильвия громко крикнула Терезе: «A la fin je voudrais savoir, où ces deux scélérats nous mènent!»[2]
Тереза перестала понимать, где они находятся. Река поблескивала сквозь камыши и ивы, а потом вновь скрывалась в излучине. Откуда-то издалека донесся длинный свисток паровоза, где-то рядом на мосту прогрохотал поезд. У Терезы было такое чувство, словно все это уже однажды было в ее жизни, только она не знала — где и когда. Сильвия и ее спутник исчезли из виду, однако был слышен их смех, потом — все глуше — вскрики наигранного сопротивления, хихиканье, тихие стоны. Тереза провела рукой по своему испуганному лицу. Рихард улыбнулся, взглянул на нее, бросил на землю сигарету, затоптал окурок, схватил Терезу в объятья и поцеловал. Потом поднял, крепко прижал к себе, вошел подальше в камыши и вместе с ней опустился на землю. Она вновь услышала смех Сильвии, причем весьма близко, что ее очень удивило. Она в ужасе подняла глаза на Рихарда и энергично помотала головой. Его лицо показалось ей темным и чужим. «Нас никто не видит», — сказал он, и она вновь услышала голос Сильвии. Та что-то спрашивала у Терезы, бесстыдное и наглое. Что она себе позволяет, подумалось Терезе. И внезапно, лежа в объятиях Рихарда, услышала свой ответ, услышала свой собственный голос, произносивший слова, почти такие же наглые и бесстыдные, как сказанные Сильвией. Что это со мной? — подумала она. Рихард ласково убрал ладонью влажную прядь с ее лба и зашептал ей на ухо нежные и страстные слова. Где-то вдали прогрохотала телега. Река, которой не было видно, странным образом отражалась в темно-голубом небе над Терезой…
Когда они позже вновь вышли на узкую тропку в зарослях, она преданно прижималась к человеку, которого три часа назад знать не знала и который теперь стал ее любовником. А он говорил о посторонних вещах.
— Скачки наверняка только что кончились, — сказал он. — Я первый раз в этом году пропустил их.
А когда она, словно обидевшись, взглянула на него снизу вверх и спросила: «И тебе жаль?» — он погладил ее по голове, поцеловал сочувственно в лоб и проронил: «Глупая девочка».
Они вышли из зарослей на открытое пространство и вскоре, подойдя поближе к широкой проезжей дороге, увидели в клубах пыли проносящиеся мимо коляски и кареты. Потом подошли к тому месту на берегу, где был привязан их «челн», и вернулись тем же путем, каким прибыли. Тереза поначалу опасалась, что увидит во взгляде Сильвии скабрезный или грубый намек, однако была приятно удивлена, заметив, что Сильвия держалась серьезнее и спокойнее, чем обычно. Ее дружок начал плести что-то насчет совместной поездки, которую они вчетвером совершат летом. Однако все они понимали, что это всего лишь пустая болтовня, и Рихард не отказал себе в удовольствии неодобрительно отозваться о поездках вообще. Неудобства, неизбежно связанные с любым изменением места пребывания, представлялись ему невыносимыми. От незнакомых лиц его душа выворачивалась наизнанку, а когда блондин на это возразил, что тот и своим друзьям-приятелям никогда не выказывает особой симпатии, Рихард спокойно с этим согласился. Сильвия, потупясь, заметила, что все-таки бывают минуты, ради которых стоит жить. Рихард только пожал плечами. В сущности, это ничего не меняет. Все печально, тем более красота. А поэтому любовь — самое печальное в жизни. Терезу поразила правота его слов. Она вздрогнула и почувствовала, что у нее на глаза навернулись слезы. Рихард прикоснулся к ее лбу узкой прохладной ладонью. Когда «челн» еще скользил по водной глади, до них донеслись грохочущие раскаты военного оркестра. Смеркалось. Они вышли на берег и вскоре опять попали в толчею. По широкой проезжей дороге нескончаемой чередой все еще тянулись экипажи, музыка в исполнении полудюжины оркестров гремела со всех сторон. Все рестораны под открытым небом были переполнены. Обе парочки удалились подальше от шума и миновали ту скромную закусочную, в которой Тереза много-много лет назад сидела то ли в роли принцессы, то ли в роли придворной дамы — не то с шутом, не то с призраком. Она сразу узнала официанта, который сновал от столика к столику, и удивилась, что он за столько лет ничуть не изменился, точно был единственным из смертных, которому не дано было стареть. Может, все это сон, мелькнуло у нее в мозгу. Она быстро взглянула на своего спутника, словно хотела удостовериться, что рядом с ней не Казимир Тобиш. И еще раз оглянулась на официанта, который носился между столиками с развевающейся салфеткой под мышкой. Сколько воскресений минуло с тех пор, подумала Тереза, сколько пар нашли друг друга, сколько так называемых часов блаженства, сколько подлинного горя, сколько детей появилось на свет, удачных и нет. И вновь с горечью осознала всю бессмысленность своей судьбы и всю непостижимость жизни. А молодой человек рядом с ней — не был ли он, как ни странно, первым, кто смог бы понять, чем сейчас полнилась ее душа, и даже, вероятно, все уже знал, хотя она не сказала ему ни слова? И она почувствовала, что он, кому она отдалась в первые часы знакомства и кто, она уверена, вовсе не презирал ее за это, показался ей душевно ближе и роднее, чем когда-либо был Альфред или кто-то другой.
Они поужинали в одном из тихих ресторанчиков под открытым небом. Тереза пила больше, чем обычно, и вскоре ощутила себя такой усталой, что веки сами собой опускались, а болтовня остальных доносилась до ее слуха откуда-то издали. Ей ужасно хотелось по дороге домой сказать или хотя бы намекнуть своему кавалеру, какие мысли бродили только что в ее голове. Но возможности для этого не представилось. Все разом поднялись со своих мест, завтра утром в четыре их полк выступал на большие маневры, на ближайшей стоянке экипажей обеих дам посадили в открытую коляску — Рихард заранее расплатился с возницей — и назначили следующую встречу на воскресенье через две недели. Рихард галантно поцеловал Терезе руку, промолвив: «Я надеюсь увидеть тебя еще раз»; она посмотрела на него испуганными глазами, его же глаза оставались холодными и невидящими.
На обратном пути, когда они ехали по вечерним улицам, Сильвию внезапно прорвало и она обрушила на Терезу признания, о которых та не просила. Тереза молча слушала ее вполуха, от сегодняшнего дня у нее остался горький привкус, и она вспоминала о своем новом любовнике с таким душевным теплом, словно они расстались навеки и он был уже где-то далеко-далеко от нее.
71Несколько дней спустя пришло письмо от господина Мауэрхольда, в котором он просил ее «срочно приехать». Она уже три недели не видела Франца и сильно разволновалась. Господин Мауэрхольд принял ее по-дружески, но был явно смущен. Его жена робко молчала. Наконец он объявил, что по семейным соображениям они с женой должны уехать из Вены и поселиться в небольшом городке в Нижней Австрии, поэтому он вынужден просить Терезу отдать мальчика на воспитание кому-нибудь другому. Тереза облегченно вздохнула. Она сказала, что, вероятно, Францу будет полезно вновь покинуть большой город и жить в маленьком поселке и она готова и после переезда оставить его у теперешних опекунов, поскольку ему, очевидно, так хорошо у них живется. Тут Мауэрхольды совсем смутились, и она поняла, что от нее кое-что утаили. После ее настойчивых требований объяснить, в чем дело, она наконец узнала, что Франц недавно совершил небольшую кражу у них в доме. Когда эти слова были сказаны, жена чиновника, до тех пор молчавшая, не смогла больше сдерживаться. Эти небольшие кражи, мол, не самое страшное. Мальчишка так безобразно ведет себя, и у него столько дурных привычек, что она лучше не будет об этом говорить. И в школе на него тоже жалуются. А компанию он водит с самыми отпетыми ребятами по соседству и до глубокой ночи шляется по улицам, так что и представить себе нельзя, куда это со временем приведет одиннадцатилетнего мальчишку. Тереза сидела понурившись, словно виноватая. Ну конечно, она понимала, что при этих обстоятельствах она не может настаивать на своем предложении и хочет лишь подождать, пока мальчик вернется из школы, чтобы тут же забрать его с собой. Господин Мауэрхольд, обменявшись взглядами с женой, осторожно заметил, что особой срочности нет, несколько дней с этим можно и подождать, они готовы подержать мальчика у себя, пока Тереза не найдет для него нового жилья. Тереза удивилась, заметив, что у этого доброго человека на глазах выступили слезы. И он же еще и принялся ее утешать: некоторые подростки, в этом опасном возрасте вроде бы законченные негодяи, потом становились вполне приличными людьми. Время, когда Франц должен был вернуться из школы, давно миновало. И Тереза, отпросившаяся у хозяйки всего на несколько часов, не могла больше ждать. Она поблагодарила господина Мауэрхольда, пообещала немедленно заняться поисками жилья для Франца и ушла. По дороге домой она немного успокоилась и решила с кем-нибудь посоветоваться, что ей теперь делать. Но с кем? Может, поделиться с матерью? Или написать Альфреду? Да что они могут посоветовать, а тем более чем помочь? Ей придется все решить самой и самой же все исполнить.
