Мартин Нексе - Дитте - дитя человеческое
Йохансены жили еще беднее обитателей Сорочьего Гнезда, в гости приходили в начищенных деревянных башмаках и в синих рабочих платьях, только что выстиранных. Питались они всю зиму только селедкой да картошкой, и Дитте всегда радовалась возможности угостить их хорошенько — хлебом с салом, с копченой и с жареной колбасой и таким крепким домашним пивом, что оно вышибало пробки из бутылок.
V
БРОДЯЖКА
Ларс Петер поил из колоды своего коня. И тот напился так, что бока у него раздулись. Они только что вернулись из поездки, из настоящей поездки, оба усталые и довольные.
Случалось, что Живодера разбирала такая тоска, что он запрягал Большого Кляуса и отправлялся в путь. И бывало, что дорога помогала ему забыть все заботы и горести, она манила его все дальше и дальше, так что ему иногда приходилось заночевать где-нибудь и вернуться домой лишь на другой день. Большой выручки он из такой поездки не привозил, но кое-что все-таки она давала и, главное, унимала его тревогу на долгое время.
Так было и на этот раз, и Ларc Петер стоял у колоды, погруженный в мысли о том, как хорошо все-таки снова очутиться дома и найти все в полном порядке. Надо теперь положить конец этим припадкам бродяжничества, — хозяйство требует, чтобы человек отдавал ему себя всего, без остатка.
Поуль и Эльза, сразу завладев отцом, шмыгали между его широко расставленными ногами, которые в их глазах были массивными столбами, описывали восьмерки, обходя один столб и обвивая руками другой, и распевали. Иногда они продолжали свои упражнения и между передними ногами Большого Кляуса, который тогда осторожно переступал с копыта на копыто, будто опасаясь придавить детишек. «Динь-динь-дон! Колокольный звон!» — пели малыши, радуясь, что могут во весь свой рост проходить меж ногами у Ларса Петера.
Дитте вышла из кухонной двери с корзинкой на руке.
— Опять задумался, отец! — окликнула она его, смеясь. — Берегись, не наступи на ребят!
Ларс Петер встрепенулся и пригладил взъерошенные вихры детей.
— Ты это куда собралась?
— В лавочку кое-что купить.
— Пусть бы Кристиан сбегал. У тебя и без того дел много.
— Он еще из школы не вернулся. Может быть, встретится мне по дороге.
— Как, не пришел еще? Ведь скоро ужин! — И Ларc Петер оторопело глядел на Дитте. — Или опять бродит по дорогам?
Дитте решительно тряхнула головой.
— Нет, я думаю, его оставили отсидеть после уроков.
Но я, наверно, встречу его. И очень кстати. Он поможет мне донести покупки! — И она весело прибавила: — Он такой сильный!
Но не так-то легко было заговорить Ларсу Петеру зубы. А он-то только сейчас благодарил судьбу за то, что, вернувшись домой, нашел все в полном порядке, и обещал себе самому положить конец этой своей тяге к бродяжничеству, — и вдруг! Мальчишка бродяжит, в этом нет сомнения. По глазам девчонки можно было это понять. Вот, значит, какого наследства могли ожидать от него дети, которых он так любит! Они унаследуют его пороки! Он ради детей собирался побороть свою беспокойную натуру, но она уже дает себя знать в них. Словно нож повернули у него в открытой ране, ударили в самое сердце!..
Ларс Петер отвел коня в стойло, не снимая узды, и дал ему овса. Если парнишка скоро не вернется, придется выехать, поискать его — Ларсу Петеру уже случалось колесить со своим конягой в таких поисках целую ночь. А Дитте однажды с ног сбилась, разыскивая мальчишку; тот в это время преспокойно разъезжал в телеге вместе с отцом, которого подкараулил на дороге и уверил, что сегодня у них в школе занятий не было. Ларc Петер и взял его с собой в поездку. Вот какой продувной мальчишка! Настоящий бродяга!
Дитте, добежав до зарослей ивняка, спрятала там свою корзинку, чтобы не таскаться с нею. Про покупки она упомянула нарочно, чтобы отец ничего не заподозрил, она собралась искать Кристиана. Неподалеку, у проезжей дороги, стоял дом, где жили знакомые Дитте школьники. Она зашла туда и узнала, что Кристиан в школе сегодня не был. Она так и предчувствовала, — очень уж трудно было сегодня утром выпроводить его в школу! Пожалуй, лежит теперь где-нибудь в поле под терновым кустом, голодный, измученный. Это похоже на него — лежать до тех пор, пока или не умрет от голода, или его не найдут.
Дитте бегала по полям наугад туда и сюда, всюду расспрашивая, не видал ли кто ее братишку.
— Это мальчишку из Сорочьего Гнезда? — восклицали люди. — Да, у него такая уж беспокойная кровь!
Дитте бежала дальше, сколько хватало сил. Ноги подкашивались, она падала, но вскакивала и снова мчалась дальше. Нечего было и думать вернуться домой без мальчишки. Отец так огорчится!.. Да и мальчугана жалко. Ее детское сердце сжималось от опасения, что ему придется провести ночь под открытым небом.
От одного проезжего Дитте узнала, что какой-то мальчишка лет семи-восьми шатался внизу у Болота. Она кинулась туда и увидала Кристиана около хижины одного из поселенцев. Он ревел благим матом. Хозяин хижины держал его за шиворот, а кругом собрались люди.
— Ты, видно, ищешь преступника? Вот он, пойман, — самодовольно проговорил поселенец. — Ребятишки говорят, что он отлынивает от школы. Ну, думаю себе, лучше сцапать молодчика, чтобы совсем не заблудился или не наделал беды людям.
— Да он же смирный мальчик, хороший, — обиженно сказала Дитте. — И никому зла не сделает.
Она отвела руку хозяина и по-матерински прижала к себе мальчугана.
— Ну, перестань же реветь, — сказала она, обтирая брату мокрое лицо своим передником. — Никто тебе ничего не сделает.
Поселенец смущенно усмехнулся и громко заговорил:
— Зло злу рознь! А кто же, как не бродяги, учиняют тут поджоги, нападают на беззащитных женщин? А начинают-то все, небось, такими же вот!
Но Дитте с Кристианом были уже далеко. Она вела его за руку и отчитывала:
— Вот сам теперь слышишь, что люди говорят! И ты хочешь стать таким бродягой? Ты об отце-то подумал? Как ты его огорчаешь! По-твоему, у него мало горя и без того?
— А мать-то… могла бы и не делать такого!.. — сказал Кристиан и опять заплакал.
Он был совсем измучен, и, как только они пришли домой, Дитте заботливо уложила его в постель, напоила горячим чаем из бузины и обвязала ему горло отцовским шерстяным носком с левой ноги, как полагалось.
Вечером она обсудила с отцом происшествие. Мальчик бредил, у него был жар.
— Это все негодные ребятишки виноваты, — возмущалась Дитте. — Будь я там, я бы уж не дала его в обиду.
— Да зачем мальчишка принимает их болтовню так близко к сердцу? — пробурчал Ларc Петер. — И тебе ведь приходится терпеть то же самое.
— Ну, я девочка, мальчики куда обидчивей! Я просто отругиваюсь, а Кристиан, если рассердится по-настоящему, так и слова выговорить не может. А те орут, хохочут над ним хором, пока он не схватится за свой деревянный башмак и не кинется их колотить.
Ларс Петер молча слушал.
— Лучше бы нам перебраться отсюда, — проговорил он наконец.
Кристиан быстро свесил с постели ноги и крикнул:
— Да, да! Далеко-далеко!
Слова отца насчет переезда он все-таки, значит, расслышал.
— Уедем в Америку! — успокоила его Дитте и бережно уложила опять. — Закутайся хорошенько и спи, чтобы выздороветь к отъезду.
Мальчик поглядел на нее широко открытыми простодушными глазами и послушался.
— Просто стыд и срам! Мальчонка-то ведь вовсе не плохой, — зашептал Ларc Петер. — И способный. Как он здорово соображает своим умишком, вникает во всякое устройство. Лучше другого взрослого умеет управляться и с телегой и с лошадью. Только бы не унаследовал от меня бродяжьего зуда!
— Ну, это пройдет! — сказала Дитте. — Ведь и я тоже убегала когда-то.
Через день Кристиан был уже на ногах и бегал, распевая, по двору. В школу сообщили, что он заболел, поэтому мальчик мог побыть дома день-другой. Он весь сиял от радости. Отец как-то привез среди прочего хлама ход от детской коляски; Кристиан завладел им и решил смастерить тележку для малышей. Сестренка и братишка с интересом следили за его работой. Поуль без умолку болтал и пытался помогать, то и дело совал всюду свои ручонки и все портил. А сестренка Эльза все время стояла в стороне и молча глядела большими задумчивыми глазами.
— Все-то она задумывается, крошка, — говорила про нее Дитте. — О чем, бог весть!
Самой Дитте мечтать некогда было, она с утра до вечера должна была приглядывать за хозяйством. Жизнь уже взвалила ей на плечи суровый долг взрослого, и она выработала в себе какую-то особую силу и устойчивость, необходимые для борьбы с обстоятельствами. В чужих глазах она была настоящей хозяйкой, но жалевшей своих сил, да и детей она могла отшлепать, когда это необходимо. Но, несмотря на свою внешнюю строгость, Дитте обладала нежной детской душой, полной глубоких и сильных переживаний, которых она не поверяла другим.
