Иван Гончаров - Том седьмой: Очерки, повести, воспоминания
– Все скажу.
187
– Говорите: мы слушаем.
– Я не вам, я самому автору скажу.
– Что скажете?
– Все, что здесь происходило и что говорили о его романе…
– Нельзя: мало ли что тут говорили. Он обидится.
– Вы не знаете его, а еще друзья! Все скажу, что делали и говорили…
– Все?
– Все, даже и про ананас с дыней не забуду!
– Скорей! скорей! кончим их…
– Некогда, смотрите, на дворе день!
Все оглянулись к окнам. Майское утро превозмогало, даже сквозь густые занавесы, блеск свечей.
Кряков вдруг встал с места и скорыми шагами подошел к хозяину, вместе с студентом.
– Прощайте, мне пора! – сказал он, – спасибо вам! Прекрасный вечер! Мне очень весело было… Ужин отличный, и вино тоже.
Все смотрели на него с улыбкой. Хозяин, Сухов, генерал окружили его. Прочие сидели.
– Не хотите ли рюмку на прощанье? – сказал хозяин.
– Хоть стакан, с удовольствием!
Ему подали вина.
– За ваше здоровье! Благодарю! Я очень доволен вами! очень!
Все хохотали.
– А мы-то вами как! – сказал Сухов. Уранов пожимал ему обе руки.
– Нам надо вас благодарить! Вы доставили нам так много удовольствия… – говорил он.
– В самом деле? Ну, я рад! Прощайте и вы все, – сказал он прочим собеседникам, – я на вас не сержусь, господа!
Общий хохот был ему ответом.
– II ne manquait que ça! Est il drôle!1 – раздалось среди смеха в другом конце стола.
– Право, не сержусь! ни на кого! даже и на вас! – обратился он к Красноперову. – И на ваше превосходительство тоже! – обратился он к генералу. – Дайте руку!
188
– Вы очень добры! – сказал генерал и весело хлопнул рукой по его ладони.
Красноперов надулся. Хохот так и гудел.
– Что же вы смеетесь? – упрекнул Кряков. – Скажите им, что это неучтиво! – обратился он к Чешневу, – вы мне дали урок в учтивости, а они вон что! Смейтесь, когда уйду!
Но у всех лица так и сияли от смеха.
– Dieu, dieu, dieu, dieu! – повторял гость в конце стола.
– Я сам приеду к вам с визитом благодарить вас за посещение! – сказал хозяин.
– Хорошо, хорошо! очень рад! Славная мысль! буду ждать вас! – отвечал Кряков. – Зачем с визитом, да еще благодарить? Просто так приезжайте! Не обманите!
Уранов молчал и в недоумении поглядывал на него.
– И мне позвольте покороче познакомиться с вами и просить вас когда-нибудь сделать мне честь пожаловать ко мне! – сказал Сухов. – Я приеду к вам вот с Григорием Петровичем…
– Буду ожидать; что ж, я рад!.. И вас всех прошу: милости просим ко мне, кому угодно…
Все смеялись.
– Я теперь в Павловске! – прибавил он.
– На даче? Где же вас там найти? – спросил с улыбкой Сухов.
– Вот он знает! – отвечал Кряков, указывая на молодого Уранова. – С ним приезжайте! вот бы в четверг: там музыка в этот день… Право!
– Где же мы вас там, на музыке встретим? – спросил Уранов с улыбкой.
И все улыбались.
– Да, хоть на музыке, а потом ко мне…
– Прощайте, прощайте, не поминайте лихом! – твердил он, обходя стол. Чешневу он молча подал руку и крепко пожал ее; тот отвечал ему тем же и с каким-то состраданием посмотрел ему вслед. – Теперь, кажется, мало таких, – заметил он тихо соседу, – это один из последних могикан!
– И этот, я думаю, тоже, – отвечал тот тихо, указывая глазами на Красноперова.
Кряков все прощался.
189
– Et vous, là-bas sans rancune!1 – сказал он вдруг, подходя к концу стола, откуда раздавались французские фразы.
– Tiens! il parle correctement!2 – заметили там.
Потом он остановился около Лилиной.
– Прощайте, барыня! – сказал он, – я и на вас не сержусь; видите, какой я добрый! – Хохот возобновился. – Докажите же и вы доброту: дайте мне руку на прощанье! не бойтесь, я не укушу!
Все с любопытством и смехом смотрели на них обоих. Лилина робко и нерешительно положила свою руку на его ладонь, особенно когда увидела, что у него рука была чистая и из рукава виднелись манжеты безукоризненной белизны.
– Не сердитесь? нет? – спрашивал он, держа ее руку.
– Нет, нисколько! – сказала она, поглядывая на окружающих, – мне тоже было весело!
– И прекрасно! А какая у вас славная ручка: стройная, правильная, образцовая…
Она хотела отнять руку, особенно когда все, не удерживая смеха, смотрели на эту сцену. Но он держал ее крепко.
– Только пухла очень, мягка, изнежена она! Я знаю, однако, одну руку, которая не уступит вашей, особенно если на нее надеть вот этакую лепешку! – Он указал на ее браслет с большим изумрудом и с брильянтами вокруг. – Но та рука грубее; она не нежится, а работает и иглой, при случае и сварит что-нибудь, и около детей повозится!
– Чья же это такая счастливая рука, что удостоилась вашего внимания? – с кокетливой иронией спросила Лилина, уже переставшая робеть. – Извините за нескромный вопрос! – прибавила она.
– Моей жены, вот чья! славная бабенка! – сказал Кряков. – Но все-таки и у вас ручка образцовая!
Он вдруг чмокнул ее руку и быстро побежал вон, преследуемый дружным хохотом и восклицаниями всех гостей. За ним следовал студент, а сзади провожал хозяин. Двери затворились, и хозяин воротился на свое место.
190
– Каков! а! – раздавалось с разных сторон.
– Mais c’est une horreur! c’est une peste!1
– Помилуйте, прелесть! – говорил Сухов.
– L’ours mal léché! Oh, quelle horreur!2
– А я вижу, что он добрый малый, воля ваша! – сказал генерал.
– И какой умный, образованный! – прибавил редактор.
– Паршивая овца! – сказал Красноперов, – все стадо перепортит!
– Заблудшая овца! – поправил с сожалением профессор.
– А вы, Дмитрий Иванович, как находите его?
– Он для меня… загадка! – сказал тот задумчиво. – Вы, конечно, знаете его? – спросил он у редактора журнала.
– Нет, в первый раз слышу его имя, – сказал тот. – Теперь так много пишущих в газетах и журналах!
В эту минуту воротился молодой Уранов и с веселым видом смотрел на гостей.
– Ну что, проводил гостя? – спросил его дядя,
– Да! Как он вам понравился?
Все повторили ему свои отзывы.
– Еще приглашает к себе, – сказал Красноперов. – Кто поедет к эдакому уроду, куда-нибудь в трущобу, на чердак!
– Мы поехали бы – вот с ним! – сказал хозяин, показывая на Сухова, – если б это было в городе. Но, конечно, он не серьезно приглашал нас, да еще в Павловск! Ты, Митя, завези ему просто наши карточки.
– Напротив, он очень серьезно приглашает вас всех, – сказал студент с лукавым смехом, – и даже вас! – обратился он к Лилиной. – Вот и приглашение!
Он подал дяде какой-то листок. Все навострили уши и жадно впились глазами в хозяина.
– Что это такое! – сказал тот и начал читать вслух:
«В четверг, 12-го мая, в Павловском театре, дан будет, в пользу герцоговинцев, спектакль, с участием артиста императорских театров…»
191
Он не успел договорить имени артиста, как все общество гостей привстало с мест, хором ахнуло и вдруг оцепенело в молчании.
– Это он! возможно ли! – шепнул кто-то точно в испуге.
– Diable! diable! nous sommes joliment attrapés!1 – проговорил про себя другой.
Общая картина, которою вполне наслаждался только один зритель, молодой Уранов.
Затем последовал общий, сплошной смех. «А мы-то! – А я-то!» – вырывалось среди хохота то у того, то у другого. Чешнев так и заливался детским смехом над собою. Только Красноперов угрюмо молчал.
– Как это тебе в голову пришло, Митя! – обнимая племянника, сказал Уранов.
– Вы просили, дядя, помочь, чтоб весело было! – сказал тот.
– Спасибо! я в долгу у тебя не останусь! – заключил Уранов.
Еще собеседники не очнулись от смеха, как вошел человек и сказал, что швейцар пришел снизу доложить что-то нужное. Швейцар и сам выглядывал из-за дверей в залу.
– Что такое случилось? что тебе? – спросил Григорий Петрович швейцара. – Войди!
– Насчет гостя; вот что сейчас изволили уйти…
– Ну?
Все с напряженным вниманием ждали.
– Когда они вышли, я подал им пальто; а они подошли к зеркалу, покосились на меня и отвернулись вот эдак спиной… а я в зеркало-то все и увидал…
– Что ж ты увидал?
– Они хвать за усы, да в карман их, хвать за бороду – да в карман! Гляжу, совсем другой человек стал! Да без оглядки как бросится вон, на извозчика – и так прытко погнали…
– Ну что же?
– Я и побежал наверх доложить… господин незнакомый, в первый раз… все ли цело… серебро… Можно догнать…
192
Всеобщий гомерический хохот был ему ответом.
С хохотом гости прощались с Урановым, с хохотом шли по лестнице, одевались и разъезжались.
– ---
В следующий за этим вечером, в четверг вечерний поезд привез, в семь часов, в Павловск всех гостей, бывших на литературном вечере Уранова, кроме Красноперова и графа Пестова, и много других лиц того же круга. За два дня до спектакля не было уже ни одного места; билеты были распроданы по баснословной цене.
