Франц Кафка - Процесс

— Значит, вы тогда не думали о крупных адвокатах? — спросил К.

— Какое-то время думал, — сказал коммерсант и опять усмехнулся, — совсем о них не думать, к сожалению, невозможно, и в особенности ночь словно создана для таких мыслей. Но я ведь тогда хотел немедленного результата, поэтому я пошел к теневым адвокатам.

— Как вы тут сидите друг с дружкой! — воскликнула Лени, которая уже вернулась и остановилась с подносом в дверях.

Они действительно сидели так близко друг к другу, что при малейшей попытке повернуться должны были стукнуться головами; коммерсант, кроме того что был маленький, еще и сидел, согнув спину, и К., чтобы все услышать, тоже был вынужден низко сгибаться.

— Да погоди ты! — крикнул К., отгоняя Лени, и нетерпеливо дернул рукой, которой он все еще накрывал руку коммерсанта.

— Он хочет, чтобы я ему рассказал о моем процессе, — пояснил коммерсант Лени.

— Ну, расскажи, расскажи, — отозвалась та.

Она разговаривала с коммерсантом дружелюбно, но в то же время и свысока. К. это не понравилось; как он теперь узнал, этот человек все же чего-то стоил, во всяком случае, у него был опыт, который он хорошо передавал. Лени, по всей видимости, судила о нем неверно. Теперь К. с раздражением смотрел на то, как Лени забрала у коммерсанта свечу, которую тот все это время держал в руке, отерла его руку передником и затем опустилась перед ним на колени, чтобы сцарапать капельки воска, упавшие со свечи на его брюки.

— Вы хотели рассказать мне о теневых адвокатах, — напомнил К. и без лишних слов оттолкнул руку Лени.

— Что тебе надо? — спросила Лени, слегка стукнула К. и продолжила свою работу.

— Да, о теневых адвокатах, — сказал коммерсант и провел рукой по лбу, словно размышляя.

К., желая ему помочь, сказал:

— Вы хотели немедленного результата и поэтому обратились к теневым адвокатам.

— Совершенно верно, — сказал коммерсант, но дальше не продолжал.

Он, может быть, не хочет говорить об этом при Лени, подумал К., сдержал свое нетерпеливое желание прямо сейчас услышать продолжение и теперь уже больше не торопил коммерсанта.

— Ты доложила обо мне? — спросил он Лени.

— Разумеется, — сказала она. — Он тебя ждет. Что ты вцепился в Блока, с Блоком ты можешь и потом поговорить, он же остается здесь.

К. все еще колебался.

— Вы остаетесь здесь? — спросил он коммерсанта; он хотел услышать ответ от него самого, он не хотел, чтобы Лени говорила о коммерсанте, как об отсутствующем; он вообще был сегодня переполнен тайным раздражением против Лени. И вновь ответила одна Лени:

— Он частенько здесь ночует.

— Ночует? — воскликнул К.; он думал, что коммерсант просто подождет здесь, пока он быстро закончит свои переговоры с адвокатом, а потом они вместе уйдут отсюда и все основательно и без помех обсудят.

— Да, — сказала Лени, — не каждый, как ты, Йозеф, в любой час допускается к адвокату. Ты, кажется, даже нисколько и не удивляешься, что адвокат в одиннадцать часов ночи, несмотря на свою болезнь, все-таки тебя принимает. То, что делают для тебя твои друзья, ты принимаешь как слишком уж само собой разумеющееся. Впрочем, твои друзья делают это с удовольствием, по крайней мере я. Я не хочу никакой благодарности, да мне и не нужна никакая, мне нужно только, чтобы ты меня любил.

Любил тебя? — подумал К. в первый момент, и только потом сообразил: ну, да, я ее люблю. Тем не менее, оставляя без внимания все остальное, он сказал:

— Он принимает меня, потому что я его клиент. Если бы еще и для этого требовалась посторонняя помощь, тогда вообще на каждом шагу приходилось бы клянчить и благодарить одновременно.

— Какой он сегодня противный, да? — обратилась Лени к коммерсанту.

Теперь уже я — отсутствующий, подумал К. и даже почти разозлился на коммерсанта, когда тот, перенимая эту невежливость Лени, сказал:

— Адвокат принимает его еще и по другой причине. Дело в том, что его случай интереснее моего. Но, кроме того, его процесс еще в самом начале, значит, скорей всего, еще не очень запутан, поэтому адвокат еще с удовольствием им занимается. Потом все пойдет по-другому.

— Да-да, — сказала Лени и насмешливо посмотрела на коммерсанта, — тебе бы только поболтать. Ему на самом деле, — при этих словах она повернулась к К., — вообще нельзя верить. Насколько он милый, настолько же и болтливый. Может быть, еще и поэтому адвокат его терпеть не может. Во всяком случае, он принимает его только под настроение. Я уж как только ни старалась, но изменить это невозможно. Представь себе, иной раз я докладываю о Блоке, а он принимает его только на третий день после этого. Но если в тот момент, когда он его вызывает, Блока нет на месте, то все пропало, и нужно докладывать о нем заново. Поэтому я и позволила Блоку здесь спать, ведь уже бывало, что адвокат звонил и требовал его ночью. А теперь Блок готов и ночью. Правда, иногда бывает и так, что, когда выясняется, что Блок здесь, адвокат отменяет свое распоряжение и не принимает его.

К. вопросительно посмотрел на коммерсанта. Тот кивнул и, возможно, забывшись от унижения, с той же откровенностью, с какой до этого говорил с К., сказал:

— Да, со временем становишься очень зависимым от своего адвоката.

— Это он только для вида жалуется, — сказала Лени. — А на самом деле он очень доволен тем, что ночует здесь, как он мне уже не раз признавался.

Она подошла к какой-то маленькой двери и распахнула ее.

— Хочешь посмотреть на его спальню? — спросила она.

К. подошел и заглянул с порога в низкое, без окон, помещение, целиком заполненное узкой кроватью. Залезать в эту кровать нужно было через спинку. В углублении стены у изголовья кровати были аккуратно размещены свеча, чернильница, перо и перевязанная пачка бумаг — очевидно, документы процесса.

— Вы спите в комнате горничной? — спросил К., повернувшись к коммерсанту.

— Лени уступила мне ее, — ответил коммерсант, — это очень удобно.

К. долгим взглядом посмотрел на коммерсанта; то первое впечатление, которое у него сложилось об этом человеке, по-видимому, все-таки было правильным: да, опыт у него был, поскольку процесс длился уже долго, но за этот опыт он дорого заплатил. Неожиданно К. почувствовал, что не может больше выносить вида этого коммерсанта.

— Так уложи его спать! — крикнул он Лени, которая его, кажется, совершенно не поняла.

Сам же К. направился к адвокату, намереваясь его увольнением освободить себя не только от адвоката, но и от Лени, и от этого коммерсанта. Но он даже еще не успел дойти до двери, когда коммерсант тихим голосом обратился к нему:

— Господин прокурист.

К. сердито обернулся.

— Вы забыли ваше обещание, — сказал коммерсант и просительно наклонился па своем стуле в сторону К. — Вы хотели еще открыть мне одну тайну.

— Да, верно, — сказал К. и тоже скользнул взглядом по Лени, которая внимательно на него смотрела, — ну, слушайте; это, впрочем, почти уже и не тайна. Я иду сейчас к адвокату, чтобы отстранить его.

— Он его отстраняет! — вскрикнул коммерсант, вскочил со стула и, воздев руки, забегал по кухне, то и дело восклицая: — Он отстраняет адвоката!

Лени хотела тут же наброситься на К., но коммерсант, попавшись на дороге, помешал ей, за что получил тычок кулаками. Затем, так и не разжав кулаки, она побежала вслед за К., но тот двигался со значительным опережением. Лени настигла его, когда он уже вошел в комнату адвоката. Он почти уже закрыл за собой дверь, но Лени, успев вставить в дверь ногу, закрыть ее не дала, схватила его за руку и попыталась вытащить из комнаты. Однако он с такой силой сжал ее запястье, что она, застонав, вынуждена была отпустить его. Сразу войти в комнату она не решилась, и К., повернув в замке ключ, запер дверь.[14]

— Я давно уже вас ожидаю, — сказал из кровати адвокат, положил на ночной столик какую-то бумагу, которую он читал при свече, надел очки и пристально посмотрел на К.

Вместо того чтобы извиниться, К. сказал:

— Я ненадолго.

Поскольку это не было извинением, адвокат оставил замечание К. без внимания и сказал:

— Впредь в столь позднее время я вас больше принимать не буду.

— Это совпадает с моими намерениями, — сказал К.

Адвокат посмотрел на него вопросительно.

— Садитесь, — сказал он.

— Если угодно, — сказал К., пододвинул стул к ночному столику и уселся.

— Мне показалось, что вы заперли дверь, — сказал адвокат.

— Да, — сказал К., — это из-за Лени.

Он не собирался никого щадить. Но адвокат спросил:

— Она опять была навязчива?

— Навязчива? — переспросил К.

— Да, — сказал адвокат, при этом он засмеялся, зашелся в приступе кашля и, когда кашель прошел, снова начал смеяться. — Вы ведь, я полагаю, уже заметили ее навязчивость? — спросил он и хлопнул К. по руке, которой К. в рассеянности оперся о ночной столик и которую теперь резко отдернул. — Вы не придаете этому большого значения, — сказал адвокат, поскольку К. молчал, — тем лучше. А то бы мне пришлось, пожалуй, перед вами извиняться. Это такая странность у Лени, которую я, впрочем, давно уже ей простил и о которой не стал бы и говорить, если бы вы сейчас не заперли дверь. Эта странность — собственно, вам я, по-видимому, менее всего должен был бы ее объяснять, но вы смотрите на меня с таким недоумением, — эта странность состоит в том, что большинство обвиняемых кажутся Лени красивыми. Она на всех виснет, всех любит — впрочем, кажется, и любима всеми — и потом, при случае, если я ей это позволяю, рассказывает мне об этом, чтобы меня развлечь. У меня все это отнюдь не вызывает такого удивления, какое, кажется, испытываете вы. Если правильно посмотреть на это, то обнаружится, что обвиняемые в самом деле часто красивы. Это, впрочем, любопытное, в какой-то мере естественнонаучное явление. Разумеется, никакого явного, точно определимого изменения внешности в результате обвинения не происходит. Здесь ведь все обстоит не так, как в других судебных делах, здесь большинство клиентов сохраняют свой привычный образ жизни и, если имеют хорошего адвоката, который за них хлопочет, сами процессом не занимаются. И тем не менее те, у кого есть опыт в таких вещах, способны в любой толпе опознавать обвиняемых одного за другим. По какому признаку, спросите вы. Мой ответ вас не удовлетворит. Обвиняемыми как раз и будут самые красивые. Что же делает их красивыми? вина? но этого не может быть, поскольку не все ведь виновны — во всяком случае, я как адвокат должен так говорить; но, может быть, предстоящее заслуженное наказание уже сейчас делает их красивыми? нет, поскольку все-таки не все будут наказаны; таким образом, это может быть связано только с возбуждением против них дела, которое каким-то образом накладывает на них свой отпечаток. Разумеется, среди этих красивых есть те, кто особенно красив, но красивы все, даже этот жалкий червяк Блок.