Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 10

ДРУГ ГОЛЬДСМИТА СНОВА НА ЧУЖБИНЕ[80]

Примечание. В этих письмах ничего не выдумано. Чтобы сделать историю китайца в нашей стране занимательной, помощь фантазии не нужна. Достаточно простых фактов.

Шанхай, 18..

Дорогой Цин Фу! Все решено и устроено. Я покидаю наше униженное и угнетенное отечество и плыву через океан в тот благодатный край, где все равны и свободны и никто не смеет попирать права другого человека. Я еду в Америку! О, сколь бесценно право Америки именовать себя страной свободных и отчизной смелых! Все мы с вожделением глядим в ту сторону и сопоставляем мысленно лишения, которые мы претерпевали на нашей родине, и благосостояние, ожидающее нас в этом приюте блаженства. Мы знаем, как радушно встретила Америка немцев, и французов, и несчастных изголодавшихся ирландцев, как она дала им хлеб, работу и свободу — и как они признательны ей. Мы знаем также, что Америка готова оказать гостеприимство и другим угнетенным народам, приласкать каждого пришельца, не спрашивая о его национальности, вероисповедании, цвете кожи. Мы заранее знаем, что иноземцы, которые спаслись здесь от гнета и голодной смерти, встретят нас всего приветливее, потому что они страдали сами и знают, что такое страдание, потому что они нашли здесь дружескую поддержку и теперь сами жаждут оказать ее другим, чтобы не прослыть неблагодарными.

А Сун-си.

В море, 18..

Дорогой Цин Фу! Мы уже далеко в открытом море, на пути к благодатной стране свободных и отчизне смелых. Скоро мы будем там, где все люди равны и где не знают, что такое страдание.

Добрый американец, который пригласил меня поехать с ним в его отечество, хочет платить мне двенадцать долларов в месяц; это в двадцать раз больше, чем я заработал бы в Китае. Проезд мой стоит немалых денег. Это целое состояние, и мне придется все уплатить сполна, но пока что мой хозяин внес свои деньги и великодушно предоставил мне длительную рассрочку. Правда, моя жена, сын и обе дочери остались в залог у его компаньона, но это, конечно, простая формальность. Хозяин обещал, что их не продадут, сказал, что уверен, что я уплачу ему деньги в срок, и что вера в человека всегда была для него дороже любого залога.

Я думал, что, когда приеду в Америку, у меня в кармане будет двенадцать долларов, но американский консул взял с меня два доллара за удостоверение, что я прибыл на пароходе. На самом деле ему предоставлено право брать два доллара за одно удостоверение от всех находящихся на борту китайских пассажиров. Но он предпочитает выдавать удостоверение каждому китайцу отдельно и класть деньги себе в карман. На пароходе едет тысяча триста наших соотечественников; таким образом, консул получит две тысячи шестьсот долларов. Хозяин уверяет, что когда американское правительство в Вашингтоне узнало об этом мошенничестве, оно было настолько возмущено, что предприняло в конгрессе энергичную попытку придать вымога… — я хочу сказать: взиманию пошлины — законную форму[81]. Однако, поскольку законопроект не прошел, консул вынужден взимать пошлину беззаконно до тех пор, пока новый конгресс не узаконит ее. Америка — великодушная, благородная, добродетельная страна, где нет места злоупотреблению и пороку.

Мы помещаемся в той части парохода, которая обычно отводится для наших соотечественников. Это так называемый третий класс. Хозяин говорит, что его предоставляют нам потому, что тут нам не грозят резкие перемены температуры и вредные сквозняки. Вот вам лишнее доказательство трогательной заботы американцев о несчастных чужеземцах. Правда, помещение переполнено, и нам жарко и тесно. Однако не может быть сомнения, что все это к нашей же пользе.

Вчера наши земляки затеяли ссору. Капитан тут же направил в толпу струю горячего пара и обварил довольно сильно около ста человек. Кожа у несчастных свисала лохмотьями. Поднялся страшный крик, сумятица, и новые десятки людей, спасшихся от горячего пара, получили в давке ушибы и тяжкие увечья. Мы не жаловались: хозяин сказал, что так всегда поступают в море в случае ссоры пассажиров и что в каютах первого и второго класса, где едут американцы, пар пускают каждые два три дни.

Поздравь меня, Цин Фу. Пройдет еще десять дней, я вступлю на американскую землю, и гостеприимные хозяева раскроют мне свои объятия. Я распрямлю спину и стану свободным человеком среди свободных людей.

А Сун-си.

Сан-Франциско, 18…

Дорогой Цин Фу! Ликуя, вступил я на берег. Мне хотелось плясать, кричать, петь, лобызать эту благословенную землю, страну свободных и отчизну смелых. Но не успел я, спустившись по трапу, сделать и двух шагов, как человек в сером мундире дал мне сильного пинка сзади и сказал, чтобы я был поосмотрительней, — так перевел мне хозяин его слова. Я отошел в сторону, но другой человек, одетый так же, ударил меня короткой дубинкой и тоже посоветовал быть поосмотрительней. Когда я хотел взяться за конец шеста, на котором висела корзинка с моими пожитками и пожитками Хун Во, третий господин в такой же форме ударил меня дубинкой, желая показать, что мне не следовало этого делать, а потом дал мне пинка, чтобы заверить меня, что он доволен моим послушанием. Появился еще один господин, перерыл наши вещи и вывалил их на грязную мостовую. Потом он вместе со своим помощником тщательно обыскал нас. Они нашли маленький пакетик с опиумом, зашитый в привязную косу Хун Во. Забрав опиум, они арестовали Хун Во и передали его другому чиновнику, который увел его с собой. Потом они конфисковали имущество Хун Во, но так как вещи Хун Во во время обыска перемешались с моими, они забрали все. Я сказал, что мог бы показать им, какие вещи принадлежат мне, но они поколотили меня и посоветовали быть поосмотрительней.

Теперь у меня не было ни пожитков, ни товарища, и я сказал хозяину, что, если он не возражает и ему не нужен, я пойду немного прогуляться и посмотреть город. Мне не хотелось показывать ему, что я несколько огорчен приемом, который мне оказан в великом прибежище всех угнетенных, и потому я улыбался и старался говорить веселым топом. Но он сказал:

— Погоди немного, тебе надо сделать прививку, чтобы ты не заболел оспой.

Я улыбнулся и ответил, что уже болел оспой, в чем легко убедиться, поглядев на рябинки на моем лице, и поэтому мне нет нужды делать то, что он называет прививкой. Но он возразил, что таков закон и что избежать прививки невозможно.

— Доктор не отпустит тебя без прививки, — сказал он. — По существующему закону, он прививает оспу всем приезжающим китайцам и берет за это по десять долларов с каждого, и ты можешь быть спокоен, что ни один доктор не станет терять свои заработок только потому, что какой-то китаец имел глупость болеть оспой у себя на родине.

Пришел доктор, сделал свое дело и забрал мои последние деньги — десять долларов, которые я скопил ценою полуторагодовых трудов и лишений. О, если бы те, кто утвердил этот закон, знали, что в Сан-Франциско живет множество врачей, которые с радостью делали бы прививку за доллар или полтора, они, конечно, никогда не стали бы взыскивать такую высокую плату с бедного, беззащитного ирландца, итальянца или китайца, которые бежали в обетованную землю, чтобы спастись от голода и нужды.

А Сун-си.

Сан-Франциско, 18..

Дорогой Цин Фу! Уже почти месяц, как я здесь. Я начинаю понемногу понимать здешний язык. Хозяину не удалось перепродать нас на плантации в дальние восточные районы страны, он потерпел неудачу, поэтому он отпустил нас на свободу, взяв с нас обязательство выплатить ему деньги, которые он затратил на наш проезд сюда. Мы должны отдать их из первых же наших заработков. Он говорит, что с каждого следует по шестьдесят долларов.

Таким образом, уже через две недели по прибытии сюда мы стали свободными. До этого, ожидая решения своей судьбы, мы жили взаперти в нескольких домиках, в большой тесноте. Я вышел на поиски работы. В чужой стране мне пришлось вступать в жизнь без единого друга, без гроша в кармане. Платье, которое было на мне, составляло все мое богатство. Единственно, чем я мог похвастаться, было хорошее здоровье. Добавлю, что я был свободен от опасений, что кто-нибудь украдет в мое отсутствие принадлежащие мне вещи. Но нет, я не прав. Я упустил из виду, что у меня неоценимое преимущество перед бедняками в других странах: ведь я в Америке! Я в убежище угнетенных и униженных, ниспосланном нам небесами!