Оноре Бальзак - Кузина Бетта
«Ах, вот оно что! — подумала Лизбета. — Раз эта гордячка пошла на такое унижение, в какой же крайности она оказалась!»
Лизбета вошла, увидела, что Аделина плачет, и бросилась ей на шею.
— Аделина, дорогая моя, я знаю все! — сказала она. — Посмотри-ка, маршал обронил эту записку, до того он был взволнован. И он бежал, как борзая... А этот безобразник Гектор! Значит, он с тех самых пор не давал тебе денег?..
— Он выдает мне деньги очень исправно, — отвечала баронесса, — но Гортензии понадобилось... и...
— И тебе не на что было сегодня заказать для нас обед? — перебила ее Бетта. — Теперь я понимаю, почему у Мариетты был такой смущенный вид, когда я спросила ее насчет обеда. Перестань ребячиться, Аделина! Послушай, возьми у меня мои сбережения.
— Благодарю, хорошая моя Бетта, — отвечала Аделина, отирая слезы. — Временно я оказалась в стесненном положении, но впредь я буду осмотрительнее. Теперь я не стану тратить больше двух тысяч четырехсот франков в год, включая плату за квартиру, а такие деньги у меня всегда найдутся! Но, главное, Бетта, ни слова Гектору! А как его здоровье?
— Ого! Здоровьем он крепок, как Новый мост! Весел, как зяблик, и думает только о своей фокуснице Валери!
Госпожа Юло пристально смотрела на серебристую сосну за окном, и Лизбета не могла по выражению глаз кузины угадать ее мысли.
— А ты не напомнила ему, что сегодня у нас обедает, как заведено, вся наша семья?
— А как же! Конечно, сказала. Но, видишь ли, госпожа Марнеф дает нынче большой обед. Она надеется добиться отставки господина Коке... И перед этим все отступает! Послушай, Аделина, ты знаешь мой прямой характер: я всегда говорю правду в глаза. Твой муж, дорогая моя, разорит тебя, в этом нет сомнения. Я думала, что буду вам всем полезной, поселившись около этой женщины; но эта тварь развращена до последней степени, она заставит твоего мужа натворить таких дел, что он всех вас опозорит.
Аделина вздрогнула, точно ее ударили кинжалом.
— Но, дорогая моя Аделина, в одном я уверена... Постараюсь тебе объяснить... Ну-ка, подумаем о будущем! Маршал стар, но он далеко пойдет, у него солидный оклад... Если он женится, вдова его будет получать шесть тысяч франков пенсии. С такими деньгами я берусь содержать вас всех! Воспользуйся своим влиянием на этого добряка, пожени нас! Хлопочу я не потому, что мне пришла охота сделаться госпожой маршальшей... Мне столько же дела до этого вздора, сколько до совести госпожи Марнеф! Но у вас у всех будет верный кусок хлеба. А я вижу, что Гортензии на хлеб не хватает, раз ты отдаешь ей последние крохи.
Пришел маршал. Старый солдат так спешил воротиться, что теперь усердно вытирал лоб платком.
— Я передал Мариетте две тысячи франков, — шепнул он на ухо невестке.
Аделина покраснела до корней волос. Слезы блеснули на ее все еще длинных ресницах, и она молча пожала руку старика, сиявшего, как счастливый влюбленный.
— Я хотел, Аделина, сделать вам подарок, — продолжал он, — так вы, пожалуйста, не возвращайте мне этих денег, а выберете себе сами, что вам будет по вкусу.
Он взял руку, которую ему протянула Лизбета, и даже поцеловал ее — в такую рассеянность впал он от восторга.
— Это многое обещает! — сказала Аделина Лизбете, улыбаясь через силу.
В эту минуту вошел молодой Юло с женой.
— А брат обедает с нами? — отрывисто спросил маршал.
Аделина взяла карандаш и на квадратном листке бумаги написала:
«Я его ожидаю. Он обещал мне нынче утром быть к обеду. Если Гектор не придет, значит, маршал задержал его, ведь теперь он буквально завален делами».
И она передала старику листок. Она давно придумала такой способ разговора с маршалом, и запас квадратных листочков лежал вместе с карандашом на ее рабочем столике.
— Знаю, — отвечал маршал. — Он завален делами в связи с Алжиром.
Тут вошли Гортензия с Венцеславом; баронесса, видя, что вся семья в сборе, остановила на маршале взгляд, значение которого было понятно только Лизбете.
Счастье придало красоты художнику, обожаемому женой, обласканному светом. Лицо его округлилось, изящная фигура была исполнена того благородства, которым природа наделяет настоящего дворянина. Скороспелая слава, видное положение, льстивые похвалы, которые свет расточают художникам с тою же легкостью, с какою люди желают знакомым доброго утра или говорят о погоде, породили в Венцеславе весьма высокое мнение о себе, — такая оценка становится жалким самомнением, когда талант иссякает. Украшавший его петлицу крест Почетного легиона лишь довершал, в его глазах, облик великого человека, каковым он себя почитал.
После трех лет супружества отношение Гортензии к мужу стало напоминать преданность собаки своему хозяину; она отзывалась на всякое его движение вопрошающим взглядом, не сводила с него глаз, как скупой со своих сокровищ; было что-то трогательное в ее самозабвенном поклонении мужу. В ней чувствовался характер и влияние матери. Она не утратила своей прелести, но теперь легкая тень скрытой грусти преобразила ее красоту, придав ей поэтичность.
Взглянув на свою юную родственницу, Лизбета подумала, что жалобы, так долго таимые, скоро прорвутся. В первые же дни медового месяца молодых супругов Лизбета рассудила, что у них слишком незначительные денежные средства для такой сильной страсти.
Поцеловав мать, Гортензия прижалась к ней и, прильнув губами к ее уху, шепнула ей несколько слов, тайну которых выдала Бетте сама баронесса, озабоченно покачавшая головой.
«Аделине тоже придется самой зарабатывать себе на жизнь, — подумала кузина Бетта. — Я постараюсь, чтобы она посвятила меня в свои планы... Наконец-то ее изнеженные ручки узнают, что такое подневольный труд!»
В шесть часов вся семья перешла в столовую. Прибор Гектора стоял на своем месте.
— Не убирайте прибор, — сказала баронесса Мариетте. — Барин иногда опаздывает.
— Отец придет обязательно! — сказал Викторен Юло матери. — Он мне это обещал, уходя из палаты.
Сидя за столом, как паук в центре своей паутины, Лизбета изучала физиономии всех присутствующих. Гортензию и Викторена она знала с самого рождения, и лица их были для нее прозрачны, как стекло: она все читала в их молодых душах. По беглому взгляду, брошенному Виктореном на мать, она догадалась, что Аделине грозит какое-то несчастье, о котором сын не решался ей сказать. Этот молодой, но уже известный адвокат таил про себя свое горе. И когда он печально смотрел на мать, видно было, что он перед ней преклоняется. Что касается Гортензии, она, несомненно, была поглощена своими собственными горестями; вот уже две недели, как Лизбете стало известно, что ее племянница впервые переживает те неприятности, какие безденежье причиняет безупречно честным людям, особенно молодым женщинам, прежде не знавшим горя, и теперь она пытается скрыть свою боль. Кузина Бетта сразу же догадалась, что мать ничего не дала своей дочери. Итак, щепетильная Аделина унизилась до обмана, солгав, как лгут многие, когда нужда заставляет их занимать деньги. Озабоченность Гортензии и ее брата, глубокая печаль баронессы омрачали обед, особенно если представить себе, как расхолаживала общество глухота старого маршала. Только трое из сотрапезников вносили некоторое оживление: Лизбета, Селестина и Венцеслав. Любовь Гортензии пробудила в художнике чисто польскую оживленность, сродни гасконской живости, и веселую любезность, отличающую этих северных французов. Расположение духа и выражение лица Венцеслава достаточно ясно говорили о его самоуверенности и о том, что бедная Гортензия, верная материнским советам, скрывает от мужа все домашние беды.
— Ты должна быть очень довольна, — сказала Лизбета своей молоденькой племяннице, вставая из-за стола. — Мама выручила тебя, отдав тебе свои деньги.
— Мама? — удивленно воскликнула Гортензия. — Ах! бедная мамочка! Я сама бы хотела достать для нее денег! Ты не знаешь, Лизбета!.. Послушай! У меня есть ужасное подозрение: уж не берет ли мама тайком работу.
Они проходили через большую неосвещенную гостиную, следуя за Мариеттой, которая переносила лампу из столовой в спальню Аделины. Вдруг Викторен тронул за руку Лизбету и Гортензию. Обе они, поняв значение этого жеста, пропустили Венцеслава, Селестину, маршала и баронессу в спальню, а сами остановились у оконной ниши в гостиной.
— Что случилось, Викторен? — спросила Лизбета. — Бьюсь об заклад, что твой отец опять что-нибудь натворил.
— Увы, это так! — отвечал Викторен, — У одного ростовщика, по фамилии Вовине, имеется отцовских векселей на шестьдесят тысяч франков, и он намеревается взыскать деньги судом. Встретив в палате отца, я хотел поговорить с ним об этом прискорбном обстоятельстве, но он и выслушать меня не пожелал, он чуть ли не избегает меня. Может быть, следует предупредить маму?
— Нет, нет, — возразила Лизбета, — у нее и без того достаточно горя, ты ее этим сразу убьешь! Надо ее беречь. Вы не знаете, до чего она дошла! Если бы не дядюшка ваш, ей бы нечего было нынче подать на стол.
