Эдвард Форстер - Иное царство
— Предвкушаю постройку моста, — сказал он. — Простого деревянного моста в низине. И еще можно проложить асфальтовую тропку от дома через луг, чтобы мы с вами могли в любую погоду приходить сюда посуху. Здесь бывают мальчишки — обратите внимание на инициалы, вырезанные на стволах. Я думаю, стоит соорудить какую-нибудь простенькую ограду, чтобы никто, кроме нас с вами…
— Харкурт!..
— Ограду такого типа, как у меня поставлена вокруг сада и полей. А на той стороне рощи поставим калитку и повесим замок. Закажем только два ключа — вам и мне, больше ведь ни к чему… и проведем асфальтовую дорожку…
— Погодите, Харкурт!
— Погодите, Ивлин!
— Я… я… я…
— Вы… вы… вы..?
— Я… я не хочу асфальтовую дорожку!
— В самом деле? Да, может быть, вы правы. Тогда, пожалуй, шлаковую. Или даже гравиевую.
— Но видите ли, Харкурт… Я вообще не хочу никакой дорожки! Мне… мне это не по карману!
Он победно расхохотался.
— Голубушка! Да кто же просит вас тратиться? Дорожка тоже входит в мой подарок.
— Нет, подарок — только роща, — сказала мисс Бомонт. — Вы понимаете… Ну зачем мне дорожка? Гораздо лучше приходить сюда, как сегодня. И мост мне ни к чему. И забор. И я совсем не против, чтобы мальчишки вырезали на стволах свои инициалы. Они уж сколько лет ходят сюда со своими подружками — специально чтоб вырезать инициалы. Это у них вроде обручения и называется «четвертое предложение». И я вовсе не хочу их прогонять.
— Боже! — сказал мистер Вортерс, указав на внушительных размеров сердце, пронзенное стрелой. — Боже, боже!
По-моему, он просто тянул время, не зная, как ей лучше возразить.
— Они вырезают свои имена или инициалы и уходят, а когда у них рождается первый ребенок, снова приходят и режут глубже. И так после каждого нового ребенка. Вот смотрите: если кора прорезана насквозь до самой древесины — значит, у них большая семья, а если прорезь неглубокая и зарастает — значит, они вообще не поженились.
— Да вы просто чудо! Я прожил тут всю жизнь, но даже слыхом не слыхал обо всем этом. Кто бы мог подумать, что в Хертфордшире существуют народные обычаи! Надо будет рассказать архидьякону, он придет в восторг.
— И я вовсе не хочу им мешать!
— Голубушка, но ведь лесов кругом полно. Крестьяне найдут себе другую рощу. Свет клином не сошелся на Ином Царстве.
— Но ведь…
— Иное Царство будет для нас, только для нас двоих. Мы вырежем два имени, мое и ваше, — шептал он.
— Я не хочу, чтоб был забор. — Она стояла лицом ко мне, и я видел, что она напугана и сбита с толку. — Я ненавижу заборы. И мосты. И всякие дорожки. Ведь это же мой лес. Прошу вас. Ведь вы мне его подарили.
— Ну разумеется, — поспешил он успокоить ее; но видно было, что он злится. — Идея! Ведь луг-то мой! Стало быть, я имею право его огородить. Поставлю изгородь между вашим участком и моим.
— Со стороны дома — пожалуйста. Отгораживайтесь от меня сколько угодно. Но не отгораживайте меня от людей. Никогда, Харкурт, никогда. Я не хочу, чтобы забор отделял меня от всего мира. Пусть люди приходят в рощу. С каждым годом инициалы будут становиться все глубже. Ну что может быть приятнее? И даже если некоторые зарастают, все равно они тут, под корой.
— Наши инициалы! — пробормотал он, ухватившись за единственное в ее речи, что он был в состоянии понять и употребить для дела. — Давайте теперь же вырежем их. Ваши и мои, рядом. И сердце, если хотите. И стрелу. X. В. плюс И. Б.
— X. В.,- повторила она, — плюс И. Б.
Он достал перочинный нож и увлек ее за собой на поиски нетронутого ствола.
— И. Б., Извечное Благословение. Мое, мое благословение. Моя тихая гавань. Мой целомудренный алтарь. О, воспарение духа! Сейчас вы этого не понимаете, но вы поймете. О, райское уединение! Год за годом, вдвоем, вдали от мира, растворившись друг в друге, сливая свою душу с вашей, И. Б., Истинное Блаженство. — Он протянул руку к стволу. Тут она словно очнулась от сна.
— Харкурт! — закричала она. — Харкурт! Что это? Что это у вас красное на пальцах?
III
О боги! О владыки и владычицы неба и земли! Какой кошмар! Мистер Вортерс прочел взрывоопасную тетрадку Форда.
— Я сам виноват, — сказал Форд. — Надо было мне на наклейке написать: «В сущности, не для посторонних» — тогда бы он уразумел, что это значит — не для него.
Я проявил строгость, соответствовавшую моему статусу платного педагога.
— Вы несправедливы, юный друг. Ваша наклейка отвалилась. Только поэтому мистер Вортерс и открыл тетрадку. Он и не подозревал, что это ваши личные записи. Видите, наклейки-то нет.
— Он ее соскреб, — мрачно возразил Форд и взглянул себе на ногу.
Я притворился, что не понимаю, и продолжал:
— Дело обстоит следующим образом. В течение ближайших суток мистер Вортерс будет обдумывать ситуацию. Я вам советую извиниться, не дожидаясь истечения этого срока.
— А если я не извинюсь?
— Конечно, это ваше личное дело. Не забывайте только, что вы молоды и жизни, в сущности, совсем не знаете, да и своих денег у вас почти нет. Насколько я понимаю, ваша карьера, в сущности, зависит от благоволения мистера Вортерса. Вы насмеялись над ним. Он этого не любит. Дальнейшее, по-моему, очевидно.
— Извиниться?
— Безусловно.
— А если нет?
— Уехать.
Он сел на каменную ступеньку, подперев подбородок коленом. На лужайке под нами мисс Бомонт катала крокетные шары. Влюбленный мистер Вортерс находился еще ниже, на лугу: он надзирал за работами по прокладке асфальтовой дорожки. Да, дорожку решили все-таки проложить, и мост построить, и забор вокруг Иного Царства. Мисс Бомонт скоро поняла, сколь неразумны были ее возражения, и однажды вечером в гостиной сама заговорила об этом и разрешила Харкурту делать все, что он хочет.
— Роща будто ближе подошла, — сказал Форд, обращаясь ко мне.
— Сняли забор между рощей и лугом, вот она и кажется ближе. Вам, друг мой, лучше бы обдумать свои действия.
— Сколько он прочел?
— Естественно, он тут же закрыл тетрадку. Но, судя по тому, что вы показывали мне, одного взгляда вполне достаточно.
— Он на стихах открыл?
— Каких стихах?
— Он говорил вам про стихи?
— Нет. О ком стихи, о нем?
— Нет, не о нем.
— Тогда не страшно, даже если он их и прочел.
— Иногда, знаете, приятно, чтобы о тебе упомянули, — сказал Форд, глядя мне в лицо. Во фразе его было что-то едкое — этакая оскоминка, какая бывает от первоклассного вина. Совсем не юношеский привкус был у этой фразы. Мне стало жаль, что мой ученик рискует погубить свою карьеру, и я снова посоветовал ему извиниться.
— Дело не в том, требует мистер Вортерс извинения или нет. Это совсем другая сторона вопроса, и я предпочел бы ее не касаться. Сейчас суть в том, что если вы сами, по собственному почину, не извинитесь, вам придется уехать. Но куда?
— К тете в Пекхем.
Я жестом указал ему на радовавший глаз ландшафт, на коров и лошадей, щипавших траву, на слуг. В центре ландшафта возвышался мистер Вортерс — этакое земное солнце, источник силы и благополучия.
— Мой милый Форд! Не играйте в героя. Извинитесь.
К несчастью, я несколько повысил голос на последнем слове, и мисс Бомонт услышала меня со своей лужайки.
— Извиниться? — закричала она. — За что?
Будучи равнодушна к игре, она тут же поднялась к нам, волоча за собой крокетный молоток. Вид у нее был довольно вялый. Она наконец начала приобщаться к цивилизации.
— Уйдемте в дом, — прошептал я. — Уйдемте, пока не поздно.
— Вот еще! — сказал Форд. — Ни за что!
— Ну, что у вас тут такое? — спросила она, став на ступеньку подле Форда.
Он поднял голову и, глядя на мисс Бомонт, сглотнул. И вдруг я понял. Вот, значит, что это были за стихи. Теперь я уже не знал, надо ли ему извиняться. Чем скорее его выставят из дому, тем лучше.
Несмотря на мои возражения, он рассказал ей про тетрадку, и первая ее реплика была:
— Ой, покажите, покажите!
Ни малейшего понятия о приличиях. Потом она сказала:
— А отчего вы оба такие грустные?
— Мы ждем решения мистера Вортерса, — сказал я.
— Какие глупости, мистер Инскип! Неужели вы думаете, что Харкурт рассердится?
— Разумеется, он сердится, и совершенно справедливо.
— Да почему?
— Потому что мистер Форд насмеялся над ним.
— Ну так что? — я впервые услышал нотки раздражения в ее голосе. — Неужели вы думаете, что он станет наказывать Форда за какие-то насмешки? А для чего ж еще мы и живем на белом свете? Чтоб уж нельзя было и посмеяться? Вот еще! Да я целый день смеюсь над всеми. Над мистером Фордом, и над вами. И Харкурт тоже. Нет, вы его не знаете! Он не станет. Не станет он сердиться из-за шутки.
— Хорошенькая шутка, — сказал Форд. — Нет, он меня не простит.
