Проспер Мериме - Души чистилища
— У вас, приятель, великолепная шпага, — сказал дон Гарсия. — Вы, наверное, достаточно отдохнули. Уже наступил вечер; пройдемтесь немного. Когда честные горожане разойдутся по домам, мы с вами, если это вам угодно, дадим серенаду нашим красоткам.
Дон Хуан с доном Гарсией пошли погулять по берегу Тормеса, поглядывая на женщин, вышедших подышать свежим воздухом и показать себя своим поклонникам. Постепенно прохожие стали редеть, потом исчезли вовсе.
— Настал час, когда весь город принадлежит студентам, — сказал дон Гарсия. — «Мошенники» не посмеют мешать нашим невинным забавам. Нужно ли вам говорить, что если нам придется столкнуться с городской стражей, то этих негодяев щадить не стоит? Но если бы нахалов оказалось слишком много и нам пришлось проявить резвость ног, не тревожьтесь: я хорошо знаю все проходы и закоулки; вы только следуйте за мной, и все обойдется благополучно.
Говоря так, он закинул плащ через левое плечо и прикрыл им большую часть лица, между тем как правая рука его оставалась свободной. Дон Хуан последовал его примеру, и оба они направились к улице, где жила донья Фауста с сестрой. Проходя мимо паперти одной церкви, дон Гарсия свистнул, и тотчас же появился его паж с гитарой в руках. Дон Гарсия взял гитару, а пажа отослал.
— Я вижу, — сказал дон Хуан, когда они свернули на Вальядолидскую улицу, — что вы рассчитываете на мою охрану во время вашей серенады. Будьте уверены, я сумею заслужить ваше одобрение. Я был бы опозорен в Севилье, откуда я родом, если бы не сумел прогнать этих наглецов.
— Я совсем не хочу, чтобы вы стояли на страже. У меня здесь моя любовь, у вас — ваша. У каждого своя добыча. Но тс-с! Вот уже их дом. Вы к тому окну, я к этому, и будьте наготове.
Настроив свою гитару, дон Гарсия довольно приятным голосом запел романс, где, как водится, шла речь о слезах, вздохах и тому подобных вещах. Не знаю, сам он его сочинил или нет.
После третьей или четвертой сегидильи[23] жалюзи обоих окон слегка приподнялись, и послышалось легкое покашливание. Это означало, что певца слушают. Говорят, что музыканты никогда не играют, когда их просят или когда их слушают. Дон Гарсия положил свою гитару на межевой столб и заговорил вполголоса с одной из двух слушавших его женщин.
Дон Хуан, подняв глаза, увидел в окне над собою женщину, которая, казалось, внимательно на него смотрела. Он не сомневался, что это сестра доньи Фаусты, та самая, которой его собственная склонность и выбор его друга предназначили стать дамой его сердца. Но он был еще застенчив, неопытен и не знал, с чего начать. Вдруг из окна упал платок, и нежный, тонкий голосок вскричал:
— Ах, Иисусе!.. Упал мой платок!
Дон Хуан тотчас же схватил его и, вздев на острие шпаги, поднял до уровня окна. Это послужило поводом, чтобы завязать беседу. Голосок сперва стал благодарить, а потом спросил, не был ли сеньор кавальеро, выказавший такую любезность, сегодня утром в церкви Св. Петра. Дон Хуан ответил, что был и что потерял там свой душевный покой.
— Каким образом?
— Увидя вас.
Лед был сломан. Дон Хуан, будучи севильянцем, знал на память множество мавританских рассказов, язык которых так богат любовными выражениями. Поэтому ему легко было проявить красноречие. Беседа тянулась добрый час. Наконец Тереса вскричала, что она слышит шаги своего отца и что нужно разойтись. Обожатели покинули улицу не раньше, чем увидели, как две белые ручки высунулись из-под жалюзи и бросили каждому из них по ветке жасмина. Когда дон Хуан отправился спать, голова его была переполнена самыми прелестными образами. А дон Гарсия зашел в кабачок, где провел большую часть ночи.
На следующий день вздохи и серенады повторились. И так продолжалось несколько вечеров подряд. После подобающего сопротивления обе дамы согласились обменяться со своими кавалерами прядями волос, что было проделано с помощью тонкого шнура, на котором спустили и подняли этот обоюдный залог любви. Дон Гарсия, не склонный довольствоваться пустяками, заговорил о веревочной лестнице и поддельных ключах. Но его нашли чересчур смелым, и замысел его был если не отвергнут, то отложен на неопределенное время.
В течение примерно месяца дон Хуан с доном Гарсией ворковали бесплодно под окнами своих возлюбленных. Однажды темной ночью они находились на своем обычном посту и довольно долго уже разговаривали, к удовольствию всех собеседников, как вдруг в конце улицы показались семь или восемь человек в плащах, причем у многих были музыкальные инструменты.
— Праведное небо, — воскликнула Тереса, — это дон Кристоваль собирается дать нам серенаду! Уходите скорее, ради бога, а то произойдет какое-нибудь несчастье.
— Мы не уступим никому столь прекрасного места! — воскликнул дон Гарсия. — Кавальеро! — обратился он, повысив голос, к первому подошедшему. — Место занято, и эти дамы не нуждаются в вашей музыке. Будьте любезны поискать удачи в другом месте.
— Какой-то наглец, студент, хочет преградить нам дорогу! — вскричал дон Кристоваль. — Но я ему покажу, что значит ухаживать за моей дамой.
С этими словами он обнажил шпагу. В то же мгновение шпаги обоих приятелей блеснули в воздухе. Дон Гарсия, с поразительной быстротой обернув руку плащом, взмахнул шпагой и воскликнул:
— Ко мне, студенты!
Но ни одного не оказалось поблизости. Музыканты, видимо, опасаясь, как бы в свалке не переломали их инструментов, бросились бежать, зовя городскую стражу, между тем как обе женщины у окон призывали на помощь святых.
Дон Хуан, стоявший под окном, которое было ближе к дону Кристовалю, вынужден был первый защищаться от его ударов. Дон Кристоваль отличался ловкостью, а кроме того, у него был в левой руке маленький железный щит, которым он отражал удары, между тем как дон Хуан располагал лишь шпагой и плащом. Теснимый доном Кристовалем, он вовремя вспомнил прием, которому обучил его сеньор Уберти, его учитель фехтования. Он упал на левую руку, а правой направил свою шпагу под щит дона Кристоваля, вонзив ее ниже ребер с такой силой, что клинок сломался, проникнув в тело не менее чем на ладонь. Дон Кристоваль вскрикнул и упал, обливаясь кровью. Пока это происходило — быстрее, чем можно было вообразить, — дон Гарсия успешно оборонялся от двух нападавших, которые, увидев, как упал их хозяин, тотчас пустились удирать со всех ног.
— Теперь бежим, — сказал дон Гарсия. — Сейчас нам не до веселья. Прощайте, красавицы!
И он увлек за собой дона Хуана, растерявшегося от собственного подвига. В двадцати шагах от дома дон Гарсия остановился и спросил своего спутника, куда девалась его шпага.
— Моя шпага? — сказал дон Хуан, только сейчас заметивший, что ее нет при нем. — Не знаю… Должно быть, я ее обронил.
— Проклятие! — вскричал дон Гарсия. — Ведь ваше имя вырезано на эфесе!
В это мгновение они увидели, что из ближайших домов выходят люди с факелами и собираются вокруг умирающего. С другого конца улицы туда же спешил отряд вооруженных людей. Очевидно, это был патруль, привлеченный криками музыкантов и шумом побоища.
Дон Гарсия, надвинув на глаза шляпу и закрыв плащом лицо, чтобы его не узнали, ринулся, пренебрегая опасностью, в самую гущу собравшейся толпы, надеясь разыскать шпагу, которая, несомненно, выдала бы виновников. Дон Хуан видел, как он наносил удары во все стороны, гася факелы и опрокидывая все, что ему встречалось на пути. Вскоре он показался опять, несясь во весь опор и держа в обеих руках по шпаге; весь патруль гнался за ним.
— О дон Гарсия, — воскликнул дон Хуан, схватив протянутую ему шпагу, — как я вас должен благодарить!
— Бежим! Бежим! — крикнул дон Гарсия. — Следуйте за мной, и если почувствуете одного из этих негодяев за своей спиной, кольните его так же удачно, как это вы только что сделали.
И тут они оба помчались с такой быстротой, на какую только были способны их ноги, гонимые страхом перед сеньором коррехидором, который, по слухам, был еще суровее со студентами, нежели с ворами.
Дон Гарсия, знавший Саламанку, как «Deus det»[24], проворно сворачивал в боковые улицы и ускользал в узкие переулки, между тем как его менее опытный спутник с трудом за ним поспевал. Они уже начали выбиваться из сил, когда за поворотом одной из улиц наткнулись на толпу студентов, гулявших с пением под аккомпанемент гитары. Как только эти гуляки заметили, что за двумя их товарищами гонится стража, они немедленно вооружились камнями, палками и всякими иными орудиями борьбы. Стражники, запыхавшись от бега, не сочли уместным затевать бой. Они благоразумно удалились, и оба виновника происшествия зашли передохнуть на минутку в ближайшую церковь.
У входа в нее дон Хуан попытался вложить в ножны свою шпагу, ибо он считал неприличным и не подобающим доброму христианину вступать в дом божий с обнаженным мечом в руках. Однако ножны туго поддавались, и клинок входил в них с трудом; словом, он убедился, что это не его шпага. Очевидно, дон Гарсия схватил в суматохе первую попавшуюся шпагу, валявшуюся на земле и принадлежавшую убитому или кому-нибудь из его спутников. Дело принимало плохой оборот, и дон Хуан тотчас же сообщил об этом своему другу, на советы которого он уже привык полагаться.
