Жорж Санд - Франсуа-Подкидыш

Забелла, которую в действительности звали Изабеллой Биго, была старою девой пятидесяти лет, она была добра к другим настолько, насколько можно быть добрым, не имея ничего и постоянно дрожа за свою собственную жизнь. Она взяла Франсуа от женщины, которая его вскормила и как раз умерла к этому времени, и она воспитывала его с тех самых пор, чтобы иметь каждый месяц несколько серебряных монет и сделать из него своего маленького слугу; но у ней пала скотина, и она должна была при первой возможности приобрести что-либо в долг; она пробивалась обычно лишь несколькими овцами и дюжиной кур, а все это, в свою очередь, кормилось на мирской земле. Франсуа должен был сторожить по дорогам это жалкое стадо, а затем после первого причастия его могли бы нанять свинопасом или взять помощником при пахоте; и если бы у него оказались добрые чувства, он помог бы тогда приемной матери своим заработком.

Дело происходило после святого Мартына. Изабелла покинула Мерс, оставив последнюю козу в уплату за квартиру.

Она переехала жить в маленькую хижину на мельничной усадьбе в Кормуэ, в обеспечение платежей у нее была всего лишь жалкая кровать, два стула, баул и немного глиняной посуды. Но дом был такой плохой, столь мало защищенный и негодный, что приходилось оставлять его нежилым или рисковать, отдавая в наймы беднякам.

Мадлена поговорила с Забеллой и увидела, что она была не плохою женщиной; она по совести сделает все возможное, чтобы платить, и у нее была привязанность к подкидышу. Но она привыкла видеть его страдания, страдая сама, и сочувствие богатой мельничихи к этому бедному ребенку вызвало в ней сначала больше удивления, нежели удовольствия.

Когда же она, оправившись от изумления, поняла, что Мадлена пришла не с какими-либо требованиями, а чтобы самой ей помочь, она прониклась доверием к ней и пространно рассказала всю свою историю, которая походила на историю всех несчастных, и очень поблагодарила за участие. Мадлена предупредила ее, что она сделает все возможное, чтобы ей помогать, но просила никогда и никому об этом не говорить, так как, не будучи полной хозяйкою в доме, она сможет делать это только тайком.

Она начала с того, что оставила Забелле свой шерстяной платок, взяв с нее обещание вечером же раскроить его на платье подкидышу и не показывать кусков, пока оно не будет сшито. Она хорошо видела, что Забелла давала обещание нехотя, так как находила платок очень хорошим и нужным для нее самой. И ей пришлось сказать, что она не будет ей помогать, если через три дня не увидит подкидыша одетым тепло.

— Уж не думаете ли вы, — прибавила она, — что моя свекровь, которая все видит, не узнает моего платка у вас на плечах? Разве вы хотите, чтобы я нажила через вас неприятности? Я вам буду помогать еще и иначе, если вы на этот счет будете скрытной. И потом, знаете, у вашего подкидыша лихорадка, и если вы за ним не будете хорошо смотреть, он умрет.

— Неужели? — сказала Забелла, — для меня это будет горе, ведь у этого ребенка сердце, какого другого и не сыщешь; он никогда не жалуется и такой покорный, как настоящее дитя из семьи; он совсем не похож на других подкидышей, они отчаянные и упрямые, и всегда ум у них направлен на шалости.

— Это потому, что их отталкивают и обижают. Если этот добр, то лишь оттого, что вы добры с ним, будьте в этом уверены.

— Это правда, — возразила Забелла, — дети больше понимают, чем обычно это думают. Поглядите, уж на что этот прост, однако же прекрасно соображает, как он может быть полезным. Однажды, когда я болела в прошлом году (ему было только пять лет), он за мной ухаживал как взрослый.

— Послушайте, — сказала мельничиха, — вы мне присылайте его утром и вечером к тому времени, как я кормлю супом своего маленького. Я буду варить больше, и он будет съедать остаток; на это не обратят внимания.

— О, я не посмею его к вам приводить, а он сам никогда не будет знать времени.

— Сделаем так. Когда суп будет готов, я буду класть прялку на мостик шлюза, поглядите, отсюда это будет прекрасно видно. Тогда вы будете посылать мальчика с сабо в руке будто за огнем, он будет съедать мой суп, а весь ваш будет оставаться для вас. Вы оба будете так лучше питаться.

— Это правильно, — ответила Забелла. — Я вижу, что вы умная женщина, и мне посчастливилось, что я переехала сюда. Меня очень пугали вашим мужем, который считается тяжелым человеком, и если бы я нашла в другом месте, я не взяла бы этого дома, тем более, что он очень плох и за него много с меня запросили. Но я вижу, что вы добры к беднякам и поможете мне воспитать моего подкидыша. Ах, если бы суп мог прекратить его лихорадку! Не хватало только, чтобы я потеряла этого ребенка! Конечно, это жалкий доход, и все, что я получаю из приюта, идет на его содержание. Но я люблю его, как своего, потому что он добр и будет мне помогать впоследствии. Правда, ведь он очень хорош для своих лет и рано будет в состоянии работать.

Так и вырос Франсуа-Подкидыш благодаря заботам и доброму сердцу Мадлены-мельничихи.

Очень скоро здоровье его поправилось, так как он был, как у нас говорится, построен с известью и песком, и не было богача в стране, который не пожелал бы иметь сына с таким красивым лицом и такого прекрасного сложения. К тому же он был храбр, как настоящий мужчина; в воде он чувствовал себя, как рыба, и нырял на глубине у мельницы, не боясь воды, как и огня; он прыгал на самых резвых жеребят и гнал их на луг без всякой веревки на шее, направляя их пятками ног и придерживаясь за гриву, когда нужно было вместе с ними перескакивать рвы. И, странно, он делал все это очень спокойно, без всякого затруднения, ничего не говоря и не меняя своего простоватого, немного заспаннного вида.

За этот самый его вид он считался за дурачка; однако же, если нужно было вытащить сорок из гнезда с верхушки самого высокого тополя или разыскать потерявшуюся далеко от дома корову, или подбить камнем дрозда, не было ребенка более смелого, ловкого и уверенного в себе, чем он. Другие дети приписывали это счастливой судьбе, которая сопутствует подкидышам на этом свете. И они всегда пускали его первым в каких-нибудь опасных забавах.

— С этим-то, — говорили они, — ничего не станется, ведь он подкидыш. Посеянная пшеница боится непогоды, а сорная трава не погибает.

Все шло хорошо в продолжение двух лет. Забелла получила возможность купить себе немного скота, никто не знал каким образом. Она делала много мелких услуг на мельнице и упросила хозяина, Кадэ Бланшэ, мельника, починить немного крышу ее дома, которая всюду протекала. Она смогла лучше одеться и одеть подкидыша и понемногу стала выглядеть менее жалкой, чем когда приехала. Правда, свекровь Мадлены сделала несколько суровых замечаний по поводу потери кое-каких вещей и большого количества хлеба, поедаемого в доме. Один раз Мадлене пришлось даже обвинить себя, чтобы отвести подозрение от Забеллы; но против ожидания свекрови Кадэ Бланшэ почти не рассердился и, казалось, хотел закрыть глаза на все это.

Тайна этой снисходительности заключалась в том, что Кадэ Бланшэ был еще очень влюблен в свою жену. Мадлена была хорошенькой и совсем не кокеткой, всюду он выслушивал ей похвалы, и, кроме того, дела его шли очень хорошо; он же был из тех людей, которые бывают злы только при боязни сделаться несчастными, к Мадлене у него было больше внимания, чем это можно было бы предполагать. Это вызывало некоторую ревность у матери Бланшэ, и она мстила невестке мелкими придирками, которые Мадлена переносила в молчании и никогда не жалуясь своему мужу.

Это был лучший способ скорее всего их прекратить, и не было женщины более терпеливой и более рассудительной в этом отношении, чем Мадлена. Но у нас говорят, что выгода от доброты скорее изнашивается, чем выгода от лукавства; и пришел день, когда Мадлена, действительно, подверглась допросу и брани за свою доброту.

Случился год, когда хлеба вымерзли, а вышедшая из берегов река испортила сенокос. Кадэ Бланшэ был в плохом настроении. Однажды он возвращался с базара со своим приятелем, только что женившимся на очень красивой девушке, и тот ему сказал:

— Впрочем, и тебя нечего было жалеть, в твое время; твоя Мадлена была тоже очень приятная девушка.

— Что ты хочешь сказать словами в мое время и твоя Мадлена была? Разве мы уже старые, она и я? Мадлене всего двадцать лет, и я что-то не замечал, чтобы она стала некрасивой.

— Нет, нет, я не говорю этого, — продолжал тот. — Конечно, Мадлена еще хороша; но ведь когда женщина так рано выходит замуж, долго на нее не насмотришься. Когда она выкормит ребенка, она уже устала; а твоя жена никогда не была крепкой, и вот она теперь стала очень худа и потеряла свой свежий вид. Разве она больна, эта бедная Мадлена?

— Я, по крайней мере, этого не знаю. Почему ты меня об этом спрашиваешь?