Рюноскэ Акутагава - В стране водяных
– Концерт запрещаю!
Я вздрогнул и испуганно обернулся. Сомнений не могло быть. Голос принадлежал великолепному полицейскому огромного роста, сидевшему в последнем ряду. Как раз, когда я обернулся, он спокойно, не вставая с места, прокричал еще громче:
– Концерт запрещаю!
А затем…
Затем поднялся ужасный шум. Публика взревела. «Полицейский произвол!», «Играй, Крабак! Играй!», «Идиоты!», «Сволочи!», «Убирайся!», «Не сдавайся!»… Падали кресла, летели программы, кто-то принялся швыряться пустыми бутылками из-под сидра, камнями и даже огрызками огурцов… Совершенно ошеломленный, я пытался было выяснить у Токка, что происходит, но Токк был уже вне себя от возбуждения. Вскочив на сиденье кресла, он беспрерывно вопил: «Играй, Крабак! Играй!» И даже красавица, забыв о совей ненависти к Крабаку, визжала, заглушая Токка: «Полицейский произвол!» Тогда я обратился к Маггу:
– Что случилось?
– А это у нас в стране бывает довольно часто. Видите ли, мысль, которую выражает картина или литературное произведение… – Магг говорил, как всегда, тихо и спокойно, только слегка втягивая голову в плечи, чтобы уклониться от пролетающих мимо предметов. – Мысль, которую выражает, скажем, картина или литературное произведение, обычно понятны всем с первого взгляда, поэтому запрета на опубликование книг и на выставки у нас в стране нет. Зато у нас практикуются запреты на исполнение музыкальных произведений. Ведь музыкальное произведение, каким бы вредным для нравов оно ни было, все равно не понятно для капп, не имеющих музыкального слуха.
– Значит, этот полицейский обладает музыкальным слухом?
– Ну… Это, знаете ли, сомнительно. Скорее всего, эта музыка напомнила ему, как у него бьется сердце, когда он ложится в постель со своей женой.
Между тем скандал разгорался все сильнее. Крабак по-прежнему сидел за роялем и надменно взирал на нас. И хотя надменности его сильно мешала необходимость то и дело уклоняться от летящих в него метательных снарядов, в общем, ему удавалось сохранять достоинство великого музыканта, и он только яростно сверкал на нас узкими глазами. Я… Я тоже, конечно, всячески старался избежать опасности и прятался за Токка. Но любопытство меня одолевало, и я продолжал расспрашивать Магга:
– А не кажется ли вам, что такая цензура – варварство?
– Ничего подобного. Напротив, наша цензура гораздо прогрессивнее цензуры в какой-либо другой стране. Возьмите хотя бы Японию. Всего месяц назад там…
Но как раз в этот момент Маггу в самую макушку угодила пустая бутылка. Он вскрикнул «quack»[3] и повалился без памяти.
8
Как это ни странно, но директор стекольной фирмы Гэр вызвал у меня симпатию. Гэр это капиталист из капиталистов. Пожалуй, не приходится сомневаться, что ни у одного каппы в этой стране нет такого огромного брюха, как у Гэра, и тем не менее, когда он восседает в глубоком удобном кресле в окружении своей жены, похожей на устрицу, и детей, похожих на огурцы, он представляется олицетворением самого счастья. Время от времени я в сопровождении судьи Бэппа и доктора Чакка бывал в доме Гэра на банкетах. Посещал я с рекомендательным письмом Гэра и различные предприятия, принадлежавшие как самому Гэру, так и лицам, связанным с его друзьями. Среди этих различных предприятий меня особенно заинтересовала фабрика одной книгоиздательской компании. Когда я с молодым инженером-каппой оказался в цехах и увидел гигантские машины, работающие на гидроэлектроэнергии, меня вновь поразил и восхитил высокий уровень техники в этой стране. Как выяснилось, фабрика производила до семи миллионов экземпляров книг ежегодно. Но поразило меня не количество экземпляров. Удивительным было то, что для производства книг здесь не требовалось ни малейших затрат труда. Оказывается, чтобы создать книгу, в этой стране нужно только заложить в машину через специальный воронкообразный приемник бумагу, чернила и какое-то серое порошкообразное вещество. Не проходит и пяти минут, как из недр машины начинают бесконечным потоком выходить готовые книги самых разнообразных форматов – в одну восьмую, одну двенадцатую, одну четвертую часть печатного листа. Глядя на водопад книг, извергаемый машиной, я спросил у инженера, что представляет собой серый порошок, который подается в приемник. Инженер, неподвижно стоявший перед блестящими черными механизмами, рассеяно ответил:
– Серый порошок? Это ослиные мозги. Их просушивают, а затем измельчают в порошок, только и всего. Сейчас они идут по два-три сэна[4] за тонну.
Подобные технические чудеса, конечно, имеют место не только в книгоиздательских компаниях. Примерно такими же методами пользуются и компании по производству картин, и компании по производству музыки. По словам Гэра, в этой стране ежемесячно изобретается от семисот до восьмисот новых механизмов, а массовое производство уже отлично обходится без рабочих рук. В результате по всем предприятиям ежегодно увольняются не менее сорока – пятидесяти тысяч рабочих. Между тем в газетах, которые я в этой стране аккуратно просматривал каждое утро, мне ни разу не попадалось слово «безработица». Такое обстоятельство показалось мне странным, и однажды, когда мы вместе с Бэппом и Чакком были приглашены на очередной банкет к Гэру, я попросил разъяснений.
– Уволенных у нас съедают, – небрежно ответил Гэр, попыхивая послеобеденной сигарой.
Я не понял, что он имеет в виду, и тогда Чакк в своем неизменном пенсне взял на себя труд разрешить мое недоумение.
– Всех этих уволенных рабочих умерщвляют, и их мясо идет в пищу. Вот, поглядите газету. Видите? В этом месяце было уволено шестьдесят четыре тысячи восемьсот шестьдесят девять рабочих, и точно в соответствии с этим понизились цены на мясо.
– И они покорно позволяют себя убивать?
– А что им остается делать? На то и существует закон об убое рабочих.
Последние слова принадлежали Бэппу, с кислой физиономией сидевшему позади горшка с персиком. Я был совершенно обескуражен. Однако же ни господин Гэр, ни Бэпп, ни Чакк не видели в этом ничего противоестественного. После паузы Чакк с усмешкой, показавшейся мне издевательской, заговорил опять:
– Таким образом государство сокращает число случаев смерти от голода и число самоубийств. И право, это не причиняет им никаких мучений – им только дают понюхать немного ядовитого газа.
– Но все же есть их мясо…
– Ах, оставьте, пожалуйста. Если бы сейчас вас услышал наш философ Магг, он лопнул бы от смеха. А не в вашей ли это стране, простите, плебеи продают своих дочерей в проститутки? Странная сентиментальность – возмущаться тем, что мясо рабочих идет в пищу!
Гэр, слушавший наш разговор, спокойно сказал, пододвигая ко мне блюдо с бутербродами, стоявшие на столике рядом:
– Так как же? Может быть, попробуете? Ведь это тоже мясо рабочих…
Я совсем растерялся. Мне стало худо. Провожаемый хохотом Бэппа и Чакка, я выскочил из гостиной Гэра. Ночь была бурная, в небе не сверкала ни одна звезда. Я возвращался домой а полной темноте и блевал без передышки. И моя рвота белела пятнами даже в темноте.
9
И все же директор стекольной фирмы Гэр был, вне всякого сомнения, весьма симпатичным каппой. Мы с Гэром часто посещали клуб, членом которого он состоял, и приятно проводили там время. Дело в том, что клуб этот был гораздо уютнее клуба сверхчеловеков, в котором состоял Токк. И кроме того, наши беседы с Гэром – пусть они были не так глубоки, как беседы с философом Маггом, – открывали передо мною совершенной новый, беспредельно широкий мир. Гэр с охотой и удовольствием разглагольствовал на самые различные темы, помешивая кофе ложечкой из чистого золота.
Как-то туманным вечером я сидел среди ваз с зимними розами и слушал Гэра. Помнится, это разговор происходил в комнате, обставленной в новейшем стиле – тонкие золотые линии прорезали белизну стен, потолка и мебели. Гэр с усмешкой еще более самодовольной, чем обычно, рассказывал о кабинете министров партии «Куоракс», вставшей недавно у кормила государства. Слово «куоракс» является междометием, не имеющим никакого особенного смысла, и иначе чем «ого» его не переведешь. Впрочем, как бы то ни было, партия действует под лозунгом «В интересах всех капп».
– Партией «Куоракс» заправляет известный политический деятель Роппэ. Бисмарк когда-то сказал: «Честность – лучшая дипломатия». А Роппэ возвел честность и в принцип внутренней политики…
– Да ведь речи Роппэ…
– Не прерывайте, выслушайте меня. Да, все его речи – сплошная ложь. Но поскольку всем известно, что все его речи – ложь, то в конечном счете это все равно, как если бы он говорил сущую правду. И только такие предубежденные существа, как вы, люди, могут называть его лжецом. Мы, каппы, вовсе не так… Впрочем, это не суть важно. Мы говорили о Роппэ. Итак, Роппэ заправляет партией «Куоракс». Но и у Роппэ есть хозяин. Это Куикуи, владелец газеты «Пу-Фу»[5]. Однако Куикуи тоже имеет своего хозяина. И этот хозяин – некий господин Гэр, сидящий сейчас перед вами.
