Эдгар По - Загадочное убийство
Юлий Миньйо, банкир, глава фирмы Миньйо и сын, в улице Делорень. Он старший из всех Миньйо. У госпожи Леспане были деньги. Она пользовалась кредитом в его доме; это началось восемь лет тому назад, весною. Она часто приносила к нему небольшие суммы. Она прежде не брала ничего из своих денег, но дня за три до своей смерти пришла к нему и спросила сумму в четыре тысячи франков. Сумму эту он ей выплатил золотом, и одному из конторщиков было поручено снести деньги к ней на дом.
Адольф Лебон, конторщик у «Миньйо и сына», показывает, что он в известный день, в самый полдень, проводил госпожу Леспане до дому, и нес за нею четыре тысячи франков в двух мешках. Когда дверь отворилась, он увидел девицу Леспане, которая взяла у него один из мешков, в то самое время как старуха принимала от него другой. Он поклонился им и ушел. Он в ту минуту никого в улице не видел. Улица эта глухая, очень уединенная.
Вилльям Бирд, портной, показывает, что он был из тех, которые вошли в дом. Он англичанин. Жил два года в Париже. Он из первых вошел на лестницу. Он слышал голоса, которые спорили между собою. Грубый голос был голос француза. Он разобрал слова, но теперь их не помнить. Он ясно слышал и Боже мой, и другие слова, приведенные прежними свидетелями. В эту минуту шум был такой, как будто несколько человек дрались, – как будто стук и возня происходили от драки и битых вещей. Пронзительный голос был очень громкий, громче грубого. Он уверен, что это не был голос англичанина. Ему показалось, что это голос немца, может быть и женщины. Свидетель по-немецки не знает.
Четверо из названных выше свидетелей были вновь призваны к допросу, и показали, что дверь комнаты, в которой нашли тело девицы Леспане, была заперта изнутри, когда они подошли. Все там было тихо, не было слышно ни стонов, ни какого бы то ни было шуму. Отворивши дверь, они не увидали никого.
Окна – как в задней, так и в передней комнате – были заперты и прочно закрыты ставнями. Дверь между этими двумя комнатами была затворена, но не заперта на ключ. Дверь из передней комнаты в коридор была заперта на ключ, но ключ был в замке; небольшая комната на улицу, в четвертом этаже, у самого коридора была не заперта, и дверь в ней полуотворена; комната эта была загромождена старыми кроватями, сундуками и проч. Все эти вещи были раздвинуты и старательно осмотрены. Не осталось ни в одной части дома пространства на дюйм, которого бы не осмотрели тщательно. По трубам разослали трубочистов. Дом этот четырехэтажный, с комнатами на чердаках. Опускная дверь, ведущая с чердака на крышу, была крепко заколочена гвоздями: видно было, что ее уже несколько лет не отворяли. Свидетели говорят разно о том, сколько времени прошло с минуты, когда они услыхали спорящие голоса, до тех пор, когда открыли дверь в комнату. Одни говорят, что прошло две или три минуты, – другие, что минуть пять. Дверь отворили с большим трудом.
Альфонс Гарсио, гробовщик, показывает, что он живет в улице Морг. Он родился в Испании. Он был из тех, которые вошли в дом. Он не всходил на лестницу. У него очень слабые нервы, и потому он боялся последствий сильного нервного потрясения. Он слышал спорящие голоса. Грубый голос был голос француза. Свидетель не мог разобрать, что он говорил. Пронзительный голос был англичанина, он убежден в этом. Свидетель не знает английского языка, но судит по произношению.
Альберт Монтани, кондитер, показывает, что он был из первых взошедших на лестницу. Он слышал те же голоса, что и все. Грубый голос был голос француза. Он разобрал несколько слов. Тот, кто говорил, как будто делал упреки. Он не мог разобрать, что произнес пронзительный голос. Он говорил скоро и отрывисто. Он принял его за голос русского. Вообще, он подтверждает показания предыдущих свидетелей. Он итальянец, и признается, что никогда не говорил с русским.
Несколько вторично призванных свидетелей утверждают, что все трубы комнат четвертого этажа очень узки, и что через них не мог пройти человек. Когда они прежде говорили о чистке труб, то хотели означить чистку щетками цилиндрической формы, которые употребляют для таких узких труб. Такими щетками вычистили сверху донизу все трубы и печи в доме. Сзади нет никакого хода, через который было бы возможно убийце обратиться в бегство, пока свидетели всходили по лестнице. Тело девицы Леспане так крепко было втиснуто в печную трубу, что пять или шесть свидетелей едва, общими силами, могли его вытащить.
Поль Дюма, доктор медицины, показывает, что он был призван на рассвете, чтоб осмотреть трупы. Они оба лежали на ремнях кровати в той комнате, где нашли девицу Леспане. Ее тело было страшно изувечено и исцарапано. Эти особенности легко объясняются тем, что тело это вставляли в трубу. Горло было странно исцарапано. Под самым подбородком было несколько глубоких царапин, и множество синих пятен, происшедших, очевидно, от давления пальцами. Лицо было совершенно бледно, и глаза выкатились из головы. Язык был на половину перерезан. В особенности, широкий синяк был на желудке; он, по-видимому, происходил от напора коленом. По мнению господина Дюма, девица Леспане была задушена одним или несколькими неизвестными людьми. Тело матери было тоже страшно изуродовано. Все кости левой руки и левой ноги были переломаны; левое берцо и левые ребра тоже разбиты. Все тело было избито до синевы. Невозможно было решить, как нанесены такие удары. Только от тяжелой деревянной дубины, от больших железных клещей, или от какого-нибудь толстого, тяжелого оружия, могли произойти такие последствия, и то в таком только случае, если бы всеми этими орудиями управляла рука очень сильного человека. Женщина, с каким бы то ни было орудием, не могла бы нанести таких ударов. Голова покойницы, когда пришел свидетель, была совершенно отделена от туловища, и, как весь труп, странно измята. Горло, очевидно, было перерезано очень острым инструментом; весьма вероятно, что бритвой.
Александр Этьен, фельдшер, был призван в одно время с господином Дюма, чтобы освидетельствовать трупы; подтверждает свидетельство и мнение господина Дюма.
Допрашивали еще несколько лиц, но не получили никаких новых сведений, стоящих внимания. Никогда еще не было в Париже более таинственного, запутанного убийства как это, если это действительно убийство".
Полиция решительно сбилась с пути, – чего почти никогда не бывает в подобных случаях. И точно, нельзя отыскать нити в этом деле. В вечерней газете опять было подтверждено, что в квартале Сен-Рок господствует постоянное волнение; что место происшествия снова было осмотрено; что свидетелей допрашивали еще раз, но все это осталось без последствий. В приписке было объявлено, что Адольфа Лебона, конторщика банкового дома, арестовали и посадили в тюрьму, хотя во всем, что узнали, не было достаточных причин к его обвинению.
Дюпен, кажется, очень был заинтересован ходом этого дела; так, по крайней мере, думал по его приемам я по тому обстоятельству, что он не делал никаких замечаний. Только после того, как было объявлено о заключении Лебона, он спросил мое мнение об этом двойном убийстве.
Я не мог не сознаться, что согласен со всем Парижем, то есть, считаю это убийство тайною, которую раскрыть невозможно. Я не видел никакого средства найти следы убийцы.
– Мы не должны судить о возможности открыть эти средства, – сказал Дюпен, – по таким запутанным объяснениям. Парижская полиция, прославленная своею проницательностью, только очень хитра, и больше ничего. Она действует без предварительной системы, у нее нет другой методы, кроме указания минуты. Парижская полиция обыкновенно принимает много мер, но таких, которые большею частью так безвременны и не свойственны цели, что поневоле вспомнишь о господине Журдене, который просил подать ему халат, чтобы лучше слушать музыку. Следствия полицейских разысканий иногда поразительны, но гораздо чаще носят на себе отпечаток трудов, деятельности – и только. Там же, где этих качеств недостаточно, планы не удаются. Видок, например, хорошо отгадывал; это был человек необыкновенно терпеливый; но так как в мысли его постоянно не доставало ни целости, ни многосторонности, то он на каждом шагу ошибался, от слишком большого рвения в своих исследованиях. Он смотрел на предмет на слишком близком расстоянии, и от этого не мог хорошо его видеть. Он, может быть, видел одну или две точки с необыкновенной ясностью, но, по собственной же вине, терял общий взгляд на дело, во всей его полноте. Это можно назвать привычкой быть слишком глубоким. Правда не всегда лежит на дне колодезя. Притом, когда сведения для нас особенно занимательны и близки, она бывает всегда на самой поверхности. Мы ищем ее в глубине долины, а откроем с вершины гор. В исследовании небесных тел нам часто представляются прекрасные примеры подобных ошибок. Бросьте быстрый взгляд на звезду, посмотрите на нее вкось, обращая к ней боковую часть сетковидной плевы глаза (которая гораздо чувствительнее к слабому свету, нежели центральная часть органа зрения), и вы увидите звезду ясно; вы будете иметь самую верную оценку ее блеска, который постепенно темнеет, чем прямее вы смотрите на звезду. В последнем случае на глаз падает большее число лучей, но зато в первом гораздо полнее принятие этих лучей, и ощущение несравненно сильнее. Излишняя глубина ослабляет мысль и делает ее неясною, так что от слишком упорного, сосредоточенного, прямого внимания и сама Венера может для вас исчезнуть с небесного свода. Что же касается до этого убийства, то сделаем, прежде всего, сами следствие, а потом уже составим свое мнение. Это доставит нам удовольствие (в настоящем случае, выражение это мне показалось странным, но я не сказал ни слова); и, кроме того, Лебон сделал мне раз услугу, за которую я не хочу остаться неблагодарным. Мы пойдем на место преступления и все осмотрим собственными глазами. Я знаком с Жиске?, префектом полиции; нам не трудно будет получить нужное позволение.
