Дзюнъитиро Танидзаки - Ключ

...Все прошло, как я предполагал. Я снял с жены все, что ее прикрывало, не оставив на ней ничегошеньки, и уложил, голую, навзничь, под ярко-белый свет торшера и флюоресцентной лампы. Проделав это, я приступил к подробнейшему изучению ее тела, как изучают карту незнакомой местности. Но в первые минуты, когда моим глазам предстала эта великолепная, чистейшая нагота, я, потеряв самообладание, замер, ошеломленный. Ибо впервые видел нагое тело своей жены все, целиком. Не сомневаюсь, большинство супругов изучили телесные формы своих благоверных вдоль и поперек, до мельчайших деталей, вплоть до морщинок на их ступнях. Однако моя жена никогда прежде не позволяла мне увидеть себя. Естественно, во время плотских соитий мне удавалось мельком подсмотреть кое-что, но лишь в верхней части тела, а все, что не было нужды оголять, оставалось для меня сокрытым. Только на ощупь мог я вообразить, сколь дивны формы тела, которым владею, именно поэтому меня так захватила идея посмотреть на него при ярком освещении, и то, что я теперь увидел, не только не разочаровало меня, но и превзошло все мои ожидания. В первый раз после женитьбы я видел жену во всей красе ее наготы. Я получил возможность рассмотреть нижнюю половину ее тела тщательно, до самого заветного завитка. Она родилась в девятьсот одиннадцатом году и фигурой не напоминает современных европеизированных девушек. В юности она плавала, играла в теннис, и для японской женщины своих лет сложена весьма пропорционально, хотя грудная клетка узка, ягодицы и груди недостаточно развиты. Ноги у нее изящные и довольно длинные, но голени выгибаются дугой, так что, увы, стройными их не назовешь. Главный недостаток – щиколотки не очень узкие, но, признаться, стройным ногам европейских женщин я предпочитаю изогнутые ножки, которыми в старину гордились японки и которые навевают мне воспоминания о моей матушке, о моих тетках. Гладкие, прямые, как палки, меня не привлекают. Точно также торчащим грудям и выпирающей заднице я предпочитаю формы богини в храме Тюгудзи, слегка выпуклые. В общем, именно таким я всегда воображал тело моей жены, и действительность меня не обманула. Но что превзошло мое воображение, так это безупречная белизна ее кожи. На теле всегда есть где-нибудь мелкие пятнышки, лиловые или бурые крапинки, но, как дотошно я ни рассматривал жену, я не нашел ничего подобного. Я перевернул ее на живот и тщательноосмотрел со спины, вплоть до заднего отверстия, но даже ложбинка промеж округлых половин сияла белизной. Достигнув сорокапятилетнего возраста, родив девочку, она ухитрилась сохранить кожу без изъяна, без единого пятнышка. После свадьбы на протяжении двух десятков лет я мог позволить себе лишь трогать ее руками в кромешной тьме и жил, не видя такой великолепной плоти, но, если вдуматься, в этом мое счастье. Муж, который после двадцати лет супружества впервые с удивлением познает красоту тела своей жены, все равно что женится вновь. В том возрасте, когда наступает пора бесчувствия, мне дано вожделеть к своей жене больше, чем прежде... Я вновь перевернул лежащее ничком тело жены на спину. Долгое время я пожирал ее глазами и только печально вздыхал. Вдруг мне представилось, что жена и в самом деле не спит, что она наверняка притворяется. Может быть, вначале она и вправду спала, но, пока я был занят своими наблюдениями, проснулась. А проснувшись, пораженная необычностью происходящего с ней, устыдилась и предпочла притвориться спящей. Такая вот мысль пришла мне в голову. Возможно, это не так, что это всего лишь моя бредовая фантазия, но мне безрассудно хотелось верить в эту фантазию. Мысль о том, что эта женская плоть с прекрасной белой кожей, послушная, как труп, любой моей прихоти, в действительности была жива и в сознании, доставляла мне невыносимое наслаждение. Но если допустить, что она все-таки спала, стоит ли записывать в дневник, как я предавался своим порочным забавам? Я почти не сомневаюсь, что жена тайком читает мой дневник, поэтому теперь, когда я написал обо всем, она прекратит напиваться... Нет, не прекратит, иначе это будет доказательством, что она прочла дневник. Если же не прочтет, ей неоткуда узнать, что с ней происходило, коль скоро она была без сознания.

Начиная с трех я больше часа рассматривал тело жены, погружаясь в неистощимое наслаждение. Разумеется, я не ограничился безмолвным созерцанием. Если она притворяется спящей, я решил – испытаю, до какого предела она сможет упорствовать. Поставлю ее в такое постыдное положение, что ей волей-неволей придется до конца притворяться спящей. Пользуясь случаем, я вновь и вновь проделывал с ней все те проказы, которым она так упрямо противится, те самые шалости, которые она называет навязчивыми, гнусными, постыдными, извращенными. Впервые я смог осуществить так давно томившее меня заветное желание вволю пройтись языком по этим великолепным, красивым ножкам. Я испробовал на ней еще много такого, о чем, выражаясь ее языком, даже писать в дневнике стеснительно. В какой-то момент я, из любопытства – какова будет ее реакция, поцеловал в одно чувствительное место и нечаянно уронил ей на живот очки. Она вздрогнула и заморгала, будто просыпаясь. Я невольно отшатнулся и поспешил погасить флюоресцентную лампу, погрузив комнату в темноту. Набрав в рот воды из чашки, в которую я подлил кипятка из чайника, гревшегося на печи, я разжевал таблетку люминала и полтаблетки квадронокса и передал получившуюся смесь изо рта в рот жене. Она, точно в полусне, послушно проглотила. (Такая доза может не подействовать. Но я дал ей выпить, вовсе не желая во что бы то ни стало ее усыпить. Я решил, что теперь ей будет проще притворяться спящей.)

Удостоверившись, что она уснула (или же сделала вид, что уснула), я приступил к осуществлению последней цели. К этому времени я, не встречая со стороны жены сопротивления, сумел выполнить достаточно подготовительных маневров, чтобы достигнуть высшей степени возбуждения, и сам удивился, какую смог проявить прыть. Этой ночью я не был, как прежде, воплощением малодушия и робости, я нашел в себе в избытке сил, чтобы одолеть ее похоть. Надо будет почаще доводить ее до опьянения. И все же, несмотря на то, что она несколько раз, как говорится, «совершила переправу», похоже, полностью так и не проснулась. Она точно пребывала между сном и явью. Порой приоткрывала глаза, но смотрела невидящим взором. Медленно двигала руками, но точно сомнамбула. Больше того, она, чего никогда не бывало прежде, сама искала своими руками мою грудь, руки, щеки, шею, ноги. А ведь до сих пор она смотрела на меня и притрагивалась ко мне лишь в той мере, в какой это было необходимо. И именно тогда с ее губ сорвалось, точно сквозь сон: «Кимура!..» Тихо, очень тихо, и только один раз, но я услышал отчетливо. Было ли это и вправду сказано во сне, или же она под предлогом, что якобы спит, проговорилась нарочно, остается для меня загадкой. Можно толковать по-разному. Видела ли она во сне, что ублажает Кимуру, или же, притворяясь спящей, высказывала желание, чтобы на моем месте был Кимура, а может быть, имелось в виду: «Если не прекратишь меня напаивать и вытворять со мной то, что делал нынче ночью, мне каждый раз будет сниться, что я с Кимурой!» В девятом часу утра позвонил Кимура. «Как поживает ваша супруга после вчерашнего? Наверно, мне следовало лично зайти и справиться о здоровье...» – «Я дал ей снотворное, – сказал я,– и она еще спит. Кажется, ничего страшного, не беспокойся!»

Дневник Жены

–

30 января

Второй день не встаю с постели. Половина десятого. Сегодня понедельник, и муж с полчаса как ушел. Перед уходом тихонько вошел в спальню. Я притворилась спящей, он некоторое время прислушивался к моему дыханию, опять поцеловал меня в ногу и ушел. Вошла Бая, домработница, узнать, как я себя чувствую. Я потребовала горячее полотенце, протерла лицо, не выходя из комнаты, после чего велела принести мне молока и яйцо всмятку. Спросила, где Тосико. «У себя». Но дочь так и не появилась. Чувствую себя уже намного лучше, ничто не мешает мне встать, но я решила еще поваляться в постели, чтобы заняться своим дневником и спокойно вспомнить все, что случилось с позапрошлой ночи. Почему же я так сильно опьянела в тот вечер? Конечно, сказалось состояние организма, но главное, коньяк не был наш обычный «Три звезды». Муж в тот день купил новую бутылку, Курвуазье, с надписью на этикетке «Коньяк Наполеон». Мне очень понравился его вкус, я не могла остановиться. Не выношу, чтобы меня видели пьяной, поэтому, когда от выпитого меня начинает мутить, прячусь в туалет. Так было и в этот вечер. Не знаю, сколько времени я провела в туалете. Минут десять, двадцать? А может быть, час или два? Мне совсем не было дурно, скорее, я ощущала эйфорию. В голове стоял туман, но это не значит, что я вообще ничего не соображала, отрывочные воспоминания у меня сохранились. Смутно припоминаю, что долго сидела над унитазом, так что устали ноги и спина, в какой-то момент я уперлась руками в дверцу и, сползая вниз, прижалась головой к полу. Мне казалось, что я вся провоняла уборной, тогда я поднялась и вышла. То ли собиралась смыть с себя эту вонь, то ли ноги не слушались и я не хотела, чтоб меня видели в таком состоянии, но только я пошла в ванную и там, видимо, разделась. Я говорю «видимо», так как в памяти это осталось как давнишний сон, но что было дальше, напрочь забыла. (Судя по пластырю на руке, мне сделали инъекцию, наверно, вызвали доктора Кодаму.) Очнулась я уже в постели, утренние лучи солнца слабо освещали спальню. Было, наверно, около шести, но и после сознание не прояснилось. От боли раскалывалась голова, мое тело, отяжелев, точно тонуло, идя ко дну, я то просыпалась, то вновь погружалась в сон... Нет, я не могла ни уснуть, ни до конца проснуться, и весь день вчера тянулось это межеумочное состояние. Голова продолжала раскалываться, а я блуждала на границе странного мира, позабыв о боли. Конечно, это был сон, но разве бывают такие отчетливые, столь похожие на реальность сны? Вначале я вдруг почувствовала, что достигла вершины мучительного блаженства, и только дивилась, что у мужа нашлись силы доставить мне такое удовлетворение, но тотчас я поняла, что на мне лежит не муж, а Кимура. Значит, Кимура заночевал у нас, чтобы мной овладеть? Но куда делся муж? Хорошо ли, что я совершаю такой неблаговидный поступок?.. Но наслаждение было столь чудесным, что гнало от меня прочь докучные мысли. Никогда раньше муж не доставлял мне такого наслаждения. С начала нашей совместной жизни, за все двадцать лет супружества, я не знала ничего подобного, то, что давал мне испытать муж, было совершенно ничтожно – затхлые, пресные чувства, от которых остается неприятный осадок. В сравнении с тем, что было сейчас, их и плотской любовью не назовешь. Сейчас было настоящее. И научил меня этому Кимура. Так я думала и в то же время осознавала, что это наполовину сон. Обнимавший меня мужчина был точно Кимура, но это было во сне, а в действительности, и я это понимала, мужчина – мой муж, и, находясь в объятиях мужа, я принимаю его за Кимуру. Скорее всего, в тот вечер муж принес меня из ванной, уложил в постель и, воспользовавшись тем, что я потеряла сознание, вовсю натешился моим телом. В какой-то момент, когда он слишком страстно целовал меня в подмышку, я вдруг очнулась. Он был так увлечен своим занятием, что уронил очки на меня, и от их холодного прикосновения я внезапно проснулась. С меня была снята вся одежда, я лежала на спине, совершенно голая, в круге яркого света, образованного торшером и флюоресцентной лампой... Да, скорее всего, я и проснулась от яркого света... Я еще плохо соображала, что происходит, а муж, надев упавшие мне на живот очки, оставил подмышку и присосался губами к паху. Я рефлексивно сжалась и, помнится, поспешно стала нашаривать одеяло, чтобы прикрыться, но и муж заметил, что я начала просыпаться, натянул на меня перину и шерстяное одеяло, погасил стоявшую в изголовье флюоресцентную лампу и набросил платок на абажур торшера. В спальне нет флюоресцентной лампы, должно быть, муж принес ее из кабинета. При одной мысли, что муж при ярком сиянии лампы со сладострастной дотошностью, детально рассматривал мое тело, при одной мысли, что он проникал взглядом в те его места, которых я и сама не видела во всех подробностях, мое лицо заливает румянец. Должно быть, муж держал меня голой довольно долго – об этом свидетельствует то, что, опасаясь меня простудить или того, что я опять проснусь, он докрасна растопил печь и сильнее обычного нагрел спальню. Сейчас, при одной мысли о том, как муж забавлялся мною, я испытываю возмущение и стыд, но в тот момент меня донимала лишь ноющая головная боль. Муж взял какое-то снотворное, не знаю, что это было – квадронокс, люминал или исомитал, разжевал таблетки и вместе с глотком воды передал изо рта в мой рот, заставив проглотить, и, поскольку я хотела избавиться от головной боли, я подчинилась. Вскоре я вновь потеряла сознание, погрузившись в состояние между сном и явью. Именно после этого мне привиделось, будто я лежу, обнимая не мужа, а Кимуру. Привиделось? Так говорят о чем-то смутном, готовом вот-вот исчезнуть, всплывающем из пустоты, но то, что видела я, не было столь призрачным. Я сказала, что «мне привиделось, будто я лежу, обнимая», но это не было «будто», у меня и сейчас на руках, на бедрах осталось отчетливое ощущение, что я действительно «лежала, обнимая» Кимуру. От прикосновения к мужу испытываешь совсем другое. Не сомневаюсь, что этими самыми руками сжимала юношеские мышцы на руках Кимуры, что была придавлена его упругой грудью. Главное, кожа Кимуры казалась мне необычайно светлой, совсем не такой, как у японцев... И все же., ах, как же мне стыдно!., но муж не может знать о существовании этого дневника и никогда не прочтет моих признаний, поэтому пишу, и однако... ах, если б мой муж был таким... почему с мужем все иначе?.. Странно, но когда я говорю, что это был сон... вернее, наполовину сон, наполовину явь... я хочу сказать, что каким-то уголком сознания я чувствовала, что в действительности это муж овладевает мною, что муж представляется мне Кимурой. Но самое удивительное, я до сих пор испытываю удовлетворение от того, что входило внутрь меня... от напора, какого не дождешься от фитюльки моего мужа...