Татьяна Гнедина - Открытие Джи - Джи
Джо попал в четверку, в которой танцевал будущий морской офицер, младший Дабл, и две девочки, одетые в такие туго накрахмаленные платья, что они звенели при каждом повороте. Одна из них была вся в голубом; к тому же ее худое лицо отливало мертвенной голубизной. Другая, напротив, была не в меру упитана и энергично волочила за собой коренастого наследника фирмы «Дабл и компания».
Джо внес невероятное смятение с первых же тактов танца. Вернее, тактов он не слышал, а быстро зашагал со своими спутниками вперед, как бы переходя границу футбольного поля. Шипенье рослой партнерши Деб-ла, вздохи голубой девицы и грозные взгляды мисс Кич не помогали. Сделав несколько неловких поворотов и столкнувшись с юным представителем паровозной фирмы, Джо безнадежно испортил чинную кадриль, превратив ее в беспокойную толкотню. Но непоправимый скандал разразился именно во время изысканного «обмена дамами». Посмотрев на Дабла, Джо вдруг явственно увидел в своем партнере жирного дельфина, а лицо его, будто растянутое поперек, пожалуй, напоминало моржа — не хватало только усов. А напротив вместо краснощекой девицы с вытаращенными глазами омара — глупого и высокомерного, — в жестком накрахмаленном платье с оборками, второй омар, голубой и печальный, беспомощно топтался рядом с ним. Джо вспомнил, как в «Алисе в стране чудес» — его любимой сказке, — кадриль танцуют дельфины с омарами. Алиса наблюдала сказочную кадриль в ту самую минуту, когда дельфины бросают омаров попарно в море. Это-то они и называли «обменом дамами». А руководила таким «обменом дамами» в сказке коричневая черепаха.
Взглянув в это время на мисс Кич в коричневой накидке и маленькой черной наколке на голове, Джо увидел в ней ту самую сказочную черепаху!
И тут он не выдержал и расхохотался. Терять ему уже было нечего. Музыки он все равно не слышал. Танцы были погублены.
Через некоторое время Дабл-младший снова появился в доме Томсонов. Там его привлекало многое: великолепные бабочки в коллекции братьев, выставки сокровищ — «музей редкостей», в который даже взрослые покупали билеты.
Этот «музей редкостей» был источником денежных накоплений братьев Томсонов. А деньги им нужны были на разные цели: покупку крокетных шаров и мячей, выписку «Садовой газеты». Дело в том, что больше всего на свете Джи-Джи любил цветы. В мире цветов у него были симпатии и антипатии. Он создавал новые породы, открывал дикие растения, лазил по скалам, сверяя находки с ботаническим атласом, писал письма в научное общество цветоводства. Еженедельная «Садовая газета» стоила довольно дорого и поглощала почти все его карманные деньги. Кроме того, каждый ее выпуск приводил к разрушению его маленького садика, потому что, наталкиваясь на рисунок незнакомого растения, он тут же покупал семена, чтобы вырастить «экспериментальный» цветок. Однако размеры сада не позволяли совместить старые посадки с новыми, и всегда приходилось чем-то жертвовать. Это был тяжкий выбор. Неприкосновенными оставались только ирисы. Их он любил особенно.
Итак, первой в «музей редкостей» вошла старая тетушка, заплатившая при входе мелкую монету. Фредерик вручил ей билет, а Джо важно повел показывать экспонаты. За ней потянулись другие домочадцы, аккуратно уплачивая деньги.
Тетка благосклонно осмотрела гербарии диких растений, образцы минеральных пород, чучело дятла и подошла к застекленным коробкам с бабочками — гордости музея.
— О! — горестно воскликнула тетушка, заметив в коробке трепещущего мотылька, пронзенного булавкой. — Он живой!
В комнате воцарилось тяжелое молчание.
Мотылек был вкладом в коллекцию злополучного Дабла, настоявшего на этом в то же утро.
— Это мой мотылек, — заявил Дабл.
— О! Какой жестокий мальчишка! — вскричала тетка. — Ты должен был сначала усыпить эфиром несчастное создание!
— Я сдавил ему голову щипцами, — глухо ответствовал Дабл.
— Вон! — закричала тетка. — Чтоб ноги твоей здесь не было!
— Но это сам «Дабл и компания»… — шепнул кто-то.
— Все равно!
И красный Дабл, подняв широкие плечи, прошествовал мимо замершего с оторванным билетиком Фредерика.
Тетке дали стакан воды с ландышевыми каплями, а Дабл, возвратившись домой, принялся за уроки. Школьное задание состояло в том, чтобы написать письмо родителям примерно по такому образцу:
«Мои дорогие родители, в эти дни Англия надеется, что каждый человек исполнит свой долг перед родиной, способствуя ее владычеству над морями и океанами всего мира».
Дабл написал:
«Мои дорогие родители, в эти дни я узнал, что Джо Томсон неблагодарный и дерзкий мальчишка, так же как и все, владычествующие в их доме. Англия надеется, что он не будет работать в фирме «Дабл и компания». Ваш любящий сын».
…Когда Джи-Джи исполнилось четырнадцать лет, список желающих обучаться в фирме «Дабл и компания» оказался настолько длинным, что для Джо не нашлось там места.
Печальная бедность и первые задачи
Родители Джо беспечно старились среди подступающей бедности. Все более ветшали вещи. Забывались званые вечера. Реже бывали гости.
Но Джо, казалось, ничего не замечал. Он садился каждый день за потертый пюпитр своего маленького школьного стола и решал математические задачи, которые сам же перед собой ставил. Каждый день прибавлял новое звено к его расчетам: пока это были только формулы, но за ними скрывались первые дерзкие идеи.
Вот, например, электрически заряженный шар, который движется в его воображении, пересекая силовые линии электрического поля. Что будет происходить с энергией этого шара? Казалось бы, невинная физическая задачка девятнадцатого века. Но на деле оказалось, что вывод, сделанный Джо, противоречил всем правилам ньютоновой физики: он предположил, что кинетическая энергия заряженного шара будет изменяться таким образом, что даже его масса не будет сохранять свое постоянство! Шутка ли — изменение священной ньютоновой массы тел! Да это бунт на корабле физики девятнадцатого века!
Но Джо продолжает дальше прилежно строить новые уравнения. Важно не уклоняться от теории Масквел-ла, которая для будущего Джи-Джи — основа всех его будущих физических представлений. И когда через много лет Томсона спросят, как он относится к теории относительности — ведь он сам еще в юности предсказал изменение массы движущегося тела, — то он ответит:
— Все, что следует из теории относительности, можно вывести из уравнений Максвелла!
…А сейчас за спиной Джо склоняется отец, всматриваясь в непонятные формулы. Кому все это нужно? Только в Кембридже занимаются подобными вещами. Надо сначала кончить колледж здесь, в Манчестере. Но даже это для Томсонов неосуществимая мечта. Поступить в знаменитый Оуэнский колледж становится с каждым днем труднее, потому что он вот-вот приобретет звание университета. К тому же Джо только четырнадцать лет. Кто примет мальчишку в университет?
— Ты знаешь кого-нибудь, Джо, кто смог бы оценить твои занятия? — спрашивал он сына.
— Мистер Бальфур Стюарт. Он преподает в Оуэнском колледже.
Томсон с сомнением покачал головой.
— Вряд ли он согласится.
— Я думаю, что ему будет интересно ознакомиться с моими расчетами, — с неожиданной уверенностью возражает Джо.
Старик берет а руки листочки с формулами и бережно складывает их в пачку. Постучав ее ребром о стол, он выравнивает листы бумаги и прячет их в широкий карман сюртука…
На следующее утро Джо проснулся с ощущением потери: ведь с ним не было его формул. На стуле висел его старый костюм с вытертыми локтями. Но в окно било весеннее солнце, и впереди был длинный яркий день, который можно провести за городом, на зеленеющих лугах, покрытых первыми лиловыми крокусами. А впрочем, его можно провести и с пользой: пойти в магазин к отцу и разобраться в текущих делах. Джо делал денежные расчеты куда быстрее, чем отец.
Джо неторопливо съел свою овсяную кашу, бекон и выпил стакан чаю. Миссис Томсон читала старинный роман Джейн Остин и рассеянно спросила Джо, начались ли уже каникулы.
— Второй день, мама, — ответил Джо.
— Я так и думала, — сказала миссис Томсон и снова погрузилась в чтение романа.
— Хорошо ли поджарен бекон? — спросила миссис Томсон перед тем, как окончательно отрешиться от реальной жизни. Ответ Джо до нее, вероятно, не долетел…
Как меняется город весной! Все перемены, зреющие в нем зимой, как бы прорастают на улицу, и вдруг оказывается, что знакомый дом отодвинут назад, и пригород перестал быть зеленым уголком. Его стиснули почерневшие от копоти фабричные здания, а сад, окружавший светло-зеленый коттедж, потерял былую значительность и живописность. Он не более чем жалкий палисадник. Дорога к книжному магазину Томсонов перестала быть тихим проходом между средневековых стен кривых улочек — она запуталась в быстром потоке городского транспорта, и, чтобы добраться до знакомой двери фамильного заведения, приходится перебегать улицу перед самыми копытами лошадей. А по окраине уже грохочет железная дорога.
