Оноре Бальзак - Шуаны, или Бретань в 1799 году
В ту минуту, когда Юло разгадал тайну вероломных замыслов, которую выдали ему козьи шкуры Крадись-по-Земле, он убедился, что благодетельный мир, каким Франция обязана была дарованиям Гоша, нарушен и сохранить этот мир невозможно. Итак, в результате трехлетнего бездействия правительства война возобновлялась, и, несомненно, более ужасная, чем прежде. Революция, смягчившаяся после 9 термидора[6], теперь, очевидно, должна была вновь прибегнуть к террору, который сделал ее ненавистной для благонамеренных умов. И как всегда, внутренние раздоры во Франции разжигало золото Англии. Республика, покинутая молодым Бонапартом[7], казавшимся ее гением-покровителем, видимо, была не в состоянии сопротивляться стольким врагам, а самый жестокий из них выступил последним. Гражданская война, возвещенная множеством отдельных мелких восстаний, явно принимала новый, небывало серьезный характер, раз шуаны задумали напасть на такой сильный конвой. Вот какие размышления, хотя и гораздо менее краткие, возникли в голове Юло, как только он увидел в появлении Крадись-по-Земле признак искусно подготовленной засады; но сначала лишь он один проник в тайну опасности.
Молчание, наступившее после пророческой фразы Юло, обращенной им к Жерару в конце предыдущей сцены, помогло командиру вновь обрести хладнокровие. Старый солдат едва не растерялся. Он не мог прогнать облако заботы, омрачившее его лоб, когда подумал о том, что его уже подстерегают ужасы войны, зверской жестокости которой устыдились бы и каннибалы. Его друзья, капитан Мерль и майор Жерар, пытались объяснить себе столь новое для них боязливое выражение на лице Юло: они смотрели на Крадись-по-Земле, который жевал лепешку, сидя у дороги, и оба не могли найти ни малейшей связи между этим подобием животного и тревогой их отважного командира. Но вскоре лицо его просветлело. Горюя о бедствиях Республики, Юло радовался случаю послужить ей в сражении и весело дал себе слово не попасть впросак и разгадать дьявольски хитрого лазутчика, которого подослали шуаны, оказав таким выбором честь неприятелю. Прежде чем принять решение, он принялся рассматривать позицию, где враги хотели напасть на него врасплох. Увидев, что дорога, на которой он остановился, проходит через овраг неглубокий, но окаймленный лесом и что к этому оврагу ведет несколько тропинок, он нахмурил густые черные брови и взволнованным голосом тихо сказал двум своим друзьям:
— Мы попали в осиное гнездо.
— Чего же вы боитесь? — спросил Жерар.
— Боюсь? — переспросил Юло. — Да, боюсь. Я всегда боялся, как бы меня, словно собаку, не пристрелили из лесу, даже не крикнув: «Берегись!»
Мерль засмеялся:
— Ну, «берегись» — это уж роскошь!
— Нам в самом деле грозит опасность? — спросил Жерар, удивляясь хладнокровию Юло не меньше, чем его мимолетному страху.
— Тс-с! — сказал командир. — Мы залезли в волчью пасть. Темно, как в печи, и тут надо зажечь свечку. Хорошо еще, — добавил он, — что мы поднялись на вершину этой горы!..
Он наградил гору энергичным эпитетом и добавил:
— А все-таки я, пожалуй, разберусь, в чем тут дело.
Командир поманил обоих своих друзей, и втроем они обступили Крадись-по-Земле. Шуан вскочил, как будто боясь помешать им.
— Сиди на месте, бездельник! — крикнул Юло и толкнул шуана на откос, с которого тот поднялся.
С этого мгновения командир полубригады не отводил от беспечного бретонца внимательного взгляда.
— Друзья! — тихо сказал он обоим офицерам. — Пора вам сказать, что в парижской лавочке разгром[8]. После потасовки в национальных собраниях Директория опять прошлась метлой по нашим рядам. Эти пентархи[9], или, вернее сказать, пентюхи, только что потеряли хорошего солдата: Бернадот больше не хочет с ними связываться.
— А кто теперь вместо него? — быстро спросил Жерар.
— Миле-Мюро, старый режим. Неподходящее время давать ход таким болванам. У наших берегов уже взлетают английские ракеты. Все вандейские и шуанские жуки гудят в воздухе, и те, кто управляет этими марионетками, сумели выбрать момент, когда наш корабль дал течь.
— Как так? — спросил Мерль.
— Наши армии повсюду разбиты, — продолжал Юло, еще более понижая голос. — Шуаны уже дважды перехватывали курьеров: последние депеши и декреты я получил только с нарочным, которого послал Бернадот, когда уходил из министерства. К счастью, друзья тайком сообщили мне об этом разгроме. Парижские предатели, как это открыл Фуше, известили тирана, Людовика Восемнадцатого, что ему надо послать главаря своим приспешникам во Франции. Думают, что Баррас изменяет Республике. Короче говоря, Питт и принцы[10] послали сюда одного «бывшего», человека напористого и талантливого; говорят, он хочет соединить силы вандейцев и шуанов и сбить с Республики ее фригийский колпак. Мошенник уже высадился в Морбигане. Я это узнал первым и сообщил парижским умникам. Он взял себе прозвище «Молодец». Все эти скоты, — сказал Юло, указывая на Крадись-по-Земле, — придумывают себе такие клички, что честного патриота схватили бы колики, если б он вздумал так назвать себя. Итак, Молодец в нашем округе. Появление подосланного шуана, — и он снова указал на Крадись-по-Земле, — ясно говорит, что за нами гонятся. Но старую обезьяну гримасам не учат, а вы поможете мне в два счета доставить моих коноплянок в клетку. Хорош я буду, если сваляю дурака и дам себя облапошить какому-то бывшему, который явился из Лондона и желает стряхнуть пыль с наших треуголок!
Услышав эти тайные вести о критических обстоятельствах и зная, что их командир никогда не тревожится понапрасну, оба офицера сразу стали серьезными, как и подобает солдатам в час опасности, если они люди крепкой закалки и привыкли разбираться в делах человеческих. Жерар по своему чину, впоследствии уничтоженному, больше всех связанный с командиром, хотел было ответить, а также расспросить о тех политических новостях, о которых Юло явно умолчал, но тот знаком остановил его, и все трое устремили взгляд на Крадись-по-Земле. Шуан не выказывал ни малейшего волнения, хотя видел, что за ним наблюдают люди, опасные для него своим умом и физической силой. Обоим офицерам война такого рода была внове, любопытство их было возбуждено завязкой сражения, представлявшего для них интерес почти романтический; им даже захотелось пошутить, но при первом же веселом слове, которое вырвалось у них, Юло строго посмотрел на своих друзей и сказал:
— Разрази меня гром! На бочке с порохом не курят, граждане. Храбриться не вовремя — все равно что воду решетом носить.
И, наклонившись к своему адъютанту, он шепнул ему на ухо:
— Майор, незаметно подойдите к этому разбойнику и будьте готовы при первом подозрительном движении проткнуть его шпагой. А я приму меры к тому, чтобы должным образом поддержать разговор, ежели наши невидимки вздумают его завести.
Жерар слегка наклонил голову в знак повиновения, затем принялся рассматривать уже знакомые нам виды куэнонской долины. Казалось, он хотел получше разглядеть их и двигался, так сказать, сам по себе, без всякого тайного умысла, но, попятно, пейзаж занимал последнее место в его наблюдениях. Со своей стороны Крадись-по-Земле ничем не показывал, что маневр офицера опасен для него. Он поигрывал своим длинным кнутом, как будто ловил удочкой рыбу в придорожной канаве.
В то время как Жерар старался занять позицию возле шуана, командир тихо сказал Мерлю:
— Дайте кому-нибудь из сержантов десяток отборных солдат и лично поставьте их над нами, на вершине холма — там, где дорога расширяется и идет по площадке: оттуда им будет виден довольно большой кусок пути на Эрне. Выберите такое место, где около дороги нет леса, чтобы сержант мог наблюдать за окрестностью. Из сержантов возьмите Сердцеведа, он толковый парень... Дело нешуточное, я и гроша не дам за наши шкуры, если мы не будем начеку.
Пока Мерль с большой поспешностью выполнял приказание, поняв всю его важность, командир поднял правую руку, и солдаты, которые стояли вокруг и весело болтали, мгновенно умолкли. Другим жестом он приказал разобрать ружья. Когда наступила тишина, Юло посмотрел по обеим сторонам дороги, прислушиваясь с тревожным волнением, словно надеялся уловить заглушенный шум, бряцанье оружия или шаги — предвестники ожидаемой битвы. Его черные, зоркие глаза, казалось, проникали взглядом в самую глубину леса; но, не заметив никаких признаков опасности, он, подобно дикарям, стал осматривать песок на дороге, пытаясь открыть на нем следы невидимых врагов, дерзость которых была ему известна. Отчаявшись найти хоть что-нибудь, что подтверждало бы его беспокойство, он подошел к обочине дороги, тяжело взобрался на косогор и медленно прошелся по его гребню. Вдруг он почувствовал, как необходима его опытность для спасения отряда, и спустился на дорогу. Лицо его еще более омрачилось, ибо в те времена командиры всегда сожалели, что не могут одни взять на себя самые опасные задачи.
