Томас Хьюз - Школьные годы Тома Брауна

на своей собственной спине, я желаю удачи, и весёлых приключений в дороге, и горячего ужина у камина в придорожных гостиницах, и в швейцарских шале, и в готтентотских краалях, и везде, куда бы они ни отправились. Теперь, придя к противоречию с самим собой в первой же главе (что даёт мне серьёзную надежду на то, что вы станете читать дальше и будете считать меня не таким уж плохим парнем, несмотря на все мои причуды), я ненадолго прервусь и постараюсь разрешить это противоречие, и, возможно, тогда нам удастся докопаться до истины.

Глава II Деревенский праздник

И Король своим повелением наложил запрет, чтобы не было отныне ни ярмарок, ни рынков на церковных дворах, во имя славы Церкви.

Том, как мы уже говорили, был крепкий боевой мальчишка, и уже в возрасте четырёх лет начал восставать против ига своей няньки. В этой должности состояла добродушная, слезливая, легкомысленная девушка, которую мать Тома — Мадам Браун, как её обычно называли — взяла из деревенской школы, чтобы выучить на няню. Мадам Браун была замечательной наставницей прислуги и щедро расточала себя на этом поприще; для неё это была настоящая профессия, на которую она тратила больше сил, чем многие другие на то, чтобы обеспечить себе хороший доход. Её служанки были известны на мили вокруг, за ними гонялись. Практически все девочки, которые достигали заметного положения в деревенской школе, попадали к Мадам Браун по одной — две за раз, в качестве горничных, прачек, нянек и кухонной прислуги. После года или двух муштры они начинали самостоятельную жизнь в каком-нибудь из окрестных семейств с хорошим гардеробом и такими же хорошими принципами. Одним из результатов этой системы было постоянное отчаяние собственных горничной и кухарки миссис Браун. Не успевали они обтесать очередную девчонку, как миссис Браун уже находила для неё хорошее место и отсылала прочь, а на её место приходило новое пополнение из школы. Ещё одним результатом было то, что дом постоянно был полон молодых девушек с чистыми сияющими лицами; они били тарелки и прожигали бельё, но зато создавали жизнерадостную домашнюю атмосферу, которая хорошо влияла на каждого, кто бы в неё ни попал. Миссис Браун любила молодёжь, да и вообще все человеческие существа, куда больше тарелок и белья. Она относилась к ним скорее как к старшим детям, чем как к прислуге, а они к ней — скорее как к матери или тёте, чем как к хозяйке.

Няня Тома усваивала свой курс обучения с большим трудом; казалось, что у неё обе руки левые, а головы нет вообще, — поэтому миссис Браун держала её у себя дольше, чем других, в надежде, что она потратит весь свой запас неуклюжести и забывчивости там, где её не будут слишком строго судить и наказывать за это.

Так вот, с раннего утра и до самого вечера, когда Чарити могла поквитаться с ним, мoя его холодной водой перед тем, как уложить спать, они с Томом были на ножах. Физическая сила была ещё пока на стороне Чарити, но зато она не могла тягаться с ним там, где нужно было работать головой. Эта война за независимость начиналась каждое утро, когда Чарити сопровождала своего подопечного на ферму по соседству, которая поставляла Браунам молочные продукты, и где Тому, согласно желанию его матери, положено было пить сыворотку перед завтраком. Том ничего не имел против сыворотки, но ему очень нравился творог, который считался нездоровой пищей и поэтому был запрещён. Однако редко выдавалось такое утро, чтобы он не умудрился ухватить полную горсть творога, несмотря на все старания Чарити и фермеровой жены. Эта добрая душа была тощая угловатая женщина, которая носила на макушке старую чёрную шляпку с завязками, болтавшимися по плечам, и платье, подоткнутое через карманы. В своих деревянных башмаках на высокой подошве она со стуком ходила по двору, маслодельне и сыроварне. Чарити приходилась ей не то племянницей, не то ещё какой-то родственницей, и поэтому могла свободно передвигаться по дому и саду. Она не могла побороть искушение пойти поболтать и пофлиртовать с наследником этого дома — отъявленным бездельником, который никогда не занимался делом, как положено. Как только Чарити находила своего кузена или ещё какое-нибудь занятие, Том удирал, и через минуту из маслодельни доносились визгливые крики: «Чарити, Чарити, где тебя носит, растяпа?» А Том улепётывал со ртом и руками, полными творога, и находил убежище на тряской поверхности большого чана с навозом посреди двора, нарушив при этом покой больших свиней. Здесь он был в полной безопасности, потому что ни один взрослый не мог добраться до него, не увязнув по колено; а несчастная Чарити слушала, как тётка в маслодельне чехвостит её за то, что она «увивается за нашим Вильямом, вместо того, чтобы смотреть за Мастером[34] Томом», и пыталась выманить Тома из навоза сначала угрозами, потом уговорами и лестью, в то время как навозная жижа поднималась всё выше по его ботинкам и угрожала запачкать чулки, за что Чарити наверняка влетело бы от горничной хозяйки.

У Тома было двое пособников преклонного возраста, которых звали Ноэ и Бенджамен. Они защищали его от Чарити и потратили немало времени на его образование. Оба они были бывшие слуги предыдущего поколения Браунов, удалившиеся на покой. Ноэ Крук, язвительный сухонький старичок, был всё ещё в состоянии ковылять по округе, несмотря на свои почти девяносто лет. Он относился к Тому как к члену своей семьи, да и вообще давно уже идентифицировал себя с Браунами. В какие-то незапамятные времена он сопровождал одну из мисс Браун во время прогулок верхом в дамском седле. У него была маленькая круглая картинка, на которой была изображена точно такая же серая лошадь под точно таким же седлом, и для него это был своего рода фетиш, которому он поклонялся, и ругал дороги со шлагбаумами и кареты. Он носил старинный алонжевый парик,[35] подарок какого-то Брауна-щеголя, лакеем которого был в середине прошлого столетия. Это одеяние внушало Мастеру Тому почтение, граничащее со страхом; да и его чувства к Ноэ в целом были в значительной степени смешаны с благоговейным ужасом; и когда старый джентльмен, наконец, отправился к праотцам, скорбь Тома сопровождалась и некоторой долей радости по поводу того, что он не увидит больше парика: «Бедный старый Ноэ, он умер, — сказал он, — Тому Брауну так жалко! Положите его в гроб вместе с париком».

Но истинной радостью и опорой Тома был старый Бенджи. По сравнению с Ноэ он был юнцом, ему едва исполнилось семьдесят. Это был весёлый, добродушный старый шутник, знаток всех сплетен Долины за последние шестьдесят лет, готовый помочь каждому, и в первую очередь детям. Это он согнул первую булавку, с помощью которой Том вытащил свою первую рыбку — колюшку, из небольшого ручья, который протекал через деревню. Эта первая колюшка была просто чудная рыбка, с великолепными сине-красными жабрами. Том держал её потом в тазике и стал с этого дня рыболовом. Не прошло и месяца с поимки первой колюшки, как Бенджи, невзирая на сопротивление Чарити, отнёс нашего героя на канал, и там за полдня они поймали на двоих три или четыре маленькие плотвички и окунька, которые весили примерно по две с половиной унции каждая, и которых Том с восторгом отнёс домой в качестве ценного подарка матери. Она, как истинная мать, приняла это подношение с не меньшим восторгом, но затем в частном порядке проинструктировала кухарку не подавать то же самое на обед Сквайру. Тем временем Чарити нажаловалась на старого Бенджи, живописуя многочисленные опасности на берегах канала; но миссис Браун, видя, что мальчик не склонен подчиняться женскому руководству, приняла решение в пользу Бенджи, и с этих пор старик заменил Тому няню. И вот, пока они сидели на берегу канала, глядя на свои бело-зелёные поплавки, Бенджи рассказывал ему о деяниях ныне покойных Браунов. О том, как в начале гражданской войны, когда в Долине начались волнения и бывали случаи разбоя, а толпа угрожала судьям расправой, его дед въехал в здание суда на коне, палкой проложив себе дорогу через толпу, и самолично провёл суд малых сессий.[36] Или как его двоюродный дед, пастор, изгнал последнее привидение, которое пугало до потери сознания старых баб обоего пола и оказалось при ближайшем рассмотрении подмастерьем кузнеца в пьяном виде и белой простыне. Именно Бенджи оседлал для Тома первого пони и наставлял его в тайнах верховой езды, учил переносить свой вес назад и пониже держать руки; и он же стоял, посмеиваясь, под дверью школы для девочек, когда Том въехал туда верхом на своём шетландском и прогарцевал вокруг стола, за которым сидели за работой ученицы со своей наставницей.

Сам Бенджи происходил из семьи, которая славилась в Долине своей доблестью во всех спортивных играх. С полдюжины его братьев и прочих родственников принимали участие в войнах, и только один из них вернулся домой с маленькой пенсией и тремя пулями в теле.