Джон Фолкнер - Утраченная скрипка Страдивари
Джон помертвел от ужаса и был неспособен разглядеть детали — черты лица, одежду, внешний облик. Его просто ошеломило сознание, что вместе с ним в закрытой комнате, где, кроме него, никого не могло быть, присутствовал кто-то еще. Первую минуту он еще надеялся, что мираж исчезнет, оказавшись всего лишь обманом его возбужденного воображения, но человек продолжал сидеть. Тогда брат опустил смычок, и, как он признавался мне впоследствии, чудовищный страх приковал его к месту. Я не берусь судить о природе того, что ему привиделось, было ли это наваждением или явью, — ты сам решишь, когда дойдешь до конца моего повествования. Полагаясь на наш несовершенный опыт, мы склонны приписывать подобные явления загадочной игре возбужденного ума. Однако нельзя отрицать, что в природе встречаются чудеса, перед которыми в растерянности отступает человеческий разум, и можно допустить, что в силу неких непостижимых причин, подвластных Провидению, душам, уже покинувшим этот мир, изредка дается позволение принимать ненадолго свою прежнюю телесную форму. Нам лучше воздерживаться от суждений на подобные темы, однако в данном случае невозможно объяснить все, что произошло потом, если не предположить, что взору моего брата предстал земной образ давно умершего человека. Как он рассказывал мне много времени спустя, пытаясь разобраться в своих тогдашних ощущениях, страх, сковавший его, мог объясняться двумя причинами. Во-первых, он почувствовал смятение, которым всегда сопровождается внезапный переворот в устоявшихся представлениях, внезапное отступление от привычного, любое неожиданное обстоятельство, выходящее за рамки нашего повседневного опыта. Я сама замечала, как угнетающе действует внезапная смерть, трагический случай или, как это было в недавнем прошлом, объявление войны на душевное состояние любого человека, если он не относится к особо стойким натурам или же ему небезразлично все на свете. Во-вторых, брата внезапно подавило ощущение своей ничтожности, разум его был парализован столь близким присутствием существа из другого мира. Перед лицом видения, хотя и облеченного в человеческую форму, но наделенного сверхъестественными качествами, недоступными смертным, он ощутил священный трепет и в то же время отвращение — так дикие звери, впервые столкнувшись с человеком, отступают в благоговейном страхе. Я убеждена, что пережитое потрясение оставило неизгладимый след в душе брата, он так никогда и не оправился от него.
После паузы, показавшейся Джону бесконечной, хотя длилась она всего лишь мгновение, он вновь устремил взор на того, кто сидел в плетеном кресле. Придя в себя после первого потрясения, брат смог наконец разглядеть своего гостя. Это был мужчина лет тридцати пяти, облик которого еще не утратил свежесть молодости. Удлиненный овал лица, каштановые волосы, зачесанные назад, и удивительно высокий лоб. Бледность была разлита во всех чертах его гладко выбритого лица, ни кровинки не было в нем. На красиво очерченных сжатых губах играла чуть заметная усмешка. Выражение лица невольно внушало неприязнь, и Джон сразу же почувствовал, что от гостя исходит что-то недоброе. Человек сидел, опустив глаза, подперев голову рукой, словно внимательно слушал. Весь его облик и даже одежда с такой яркостью запечатлелись в памяти у брата, что потом, стоило ему захотеть, и он сразу же вызывал их в своем воображении. Самое поразительное, что спустя некоторое время мы с ним получили неожиданное подтверждение достоверности увиденного. На мужчине был длинный зеленый камзол, отделанный золотым шитьем, белый шелковый жилет, расшитый бутонами роз, большой кружевной шейный платок, короткие до колен штаны из желтого шелка и такие же чулки. Черные кожаные башмаки украшали массивные серебряные пряжки. Весь его костюм полностью соответствовал моде столетней давности. Брат не сводил глаз с человека, а тот между тем поднялся, опершись на подлокотники кресла, и тотчас же раздался знакомый скрип. Взгляд брата невольно задержался на руках незнакомца — удивительно белых, с длинными тонкими пальцами музыканта. Роста он оказался довольно высокого. По-прежнему не поднимая глаз, он неспешно прошел вдоль книжного шкафа в дальний угол комнаты, и в то же мгновение исчез из виду. Не растворился постепенно, а именно исчез — точно свечу задули.
К этому времени комната наполнилась ясным светом летнего утра, и хотя видение продолжалось несколько минут, брат не сомневался, что тайна скрипящего кресла отныне раскрыта — только что он видел человека, который вот уже целый месяц каждый вечер приходил послушать гальярду. В полном смятении Джон подождал еще некоторое время, страшась возвращения призрака и вместе с тем желая его. Однако ничего не происходило, никто не появлялся, и брат не осмелился вновь вызвать видение, сыграв гальярду, которая притягивала его точно магнитом. Июньское солнце уже поднялось высоко, заливая землю ярким светом, за окном послышались шаги первых прохожих. Крики молочника и утренний шум оповещали о пробуждении мира. Миновал шестой час утра, когда Джон отправился в спальню и, бросившись на постель, забылся беспокойным сном.
Глава IV
Около восьми часов слуга разбудил Джона, и он тотчас же послал записку мистеру Гаскеллу, умоляя его прийти как можно скорее. Тот не замедлил откликнуться на просьбу друга, и брат еще не закончил завтракать, как появился мистер Гаскелл. Джон, с трудом преодолевая волнение, рассказал ему о том, что произошло минувшей ночью, ничего не утаив, и даже признался в своих чувствах к Констанции Темпл. Когда он описывал, как выглядел ночной гость, волнение его достигло предела, и голос едва повиновался ему.
Мистер Гаскелл выслушал друга с глубоким вниманием и не сразу прервал наступившее молчание. Наконец он сказал:
— Наверное, многие наши знакомые, выслушав твой рассказ, предпочли бы отнестись к нему с недоверием, даже если в глубине души думали бы иначе. Они воззвали бы к твоему здравому смыслу и, дабы успокоить тебя, попытались бы убедить, что все это галлюцинация, не более того, игра расстроенного воображения. Если бы ты не был влюблен и не промечтал всю ночь, не смыкая глаз, то не довел бы себя до крайней усталости и ничего бы тебе не померещилось. Я не стану прибегать к подобным доводам, поскольку не сомневаюсь, что каждый вечер, когда мы исполняли «Ареопагиту», у нас был внимательный слушатель, — я уверен в этом так же твердо, как в том, что в данную минуту мы находимся в этой комнате. В конце концов ты увидел его воочию — не знаю, на счастье или на беду.
— Такое вряд ли бывает к счастью, — заметил мой брат, — мне кажется, что пережитое потрясение не пройдет для меня бесследно.
— Вполне вероятно, — невозмутимо отозвался мистер Гаскелл. — Подобно тому, как на протяжении истории племени или рода формирование более высокой культуры и более совершенного интеллекта неизбежно ведет к ослаблению животной выносливости, свойственной дикарям, и гасит первобытную бездумную дерзость, так и любая встреча со сверхъестественным может дорого стоить человеку, и ему придется поплатиться своим физическим здоровьем. С первого вечера, когда мы услышали скрип кресла и возникло полное впечатление, что в него кто-то усаживался, я понял, что здесь действовали совсем иные силы, не те, что принято называть естественными, и совсем рядом с нами происходило нечто из ряда вон выходящее.
— Я не вполне тебя понимаю.
— Я хочу сказать, — продолжал мистер Гаскелл, — что этот человек, вернее тень, появлялся каждый вечер, но мы были неспособны увидеть его, ибо мозг наш, расслабленный и вялый, не воспринимал его. Вчера вечером под воздействием вдохновляющей силы любви и прекрасной музыки у тебя открылось своего рода шестое чувство, и благодаря ему ты узрел то, что прежде оставалось скрытым. Как мне представляется, в пробуждении этого шестого чувства музыке принадлежит решающая роль. Ныне мы стоим лишь на подступах к знаниям, которые позволят нам использовать искусство как величайшее средство облагораживания и просвещения человеческой природы. И музыка откроет нам путь к вершинам мысли. Признаюсь, я давно заметил, что моя голова работает с наибольшей отдачей, когда я слушаю хорошую музыку. Все поэты, да и многие прозаики подтвердят, что их посещает высшее вдохновение, и они с необычайной остротой воспринимают красоту и гармонию именно в те моменты, когда слушают музыку, созданную человеком, или иную — ту, что возникает из величественных звуков природы, например, рева бушующего океана или стонов ветра в вершинах елей. Бывало, мне нередко чудилось, что я уже на самом пороге какого-то высшего откровения, и рука невольно тянулась вперед, силясь приподнять завесу, но мне так и не привелось заглянуть за нее. Несомненно, вчера вечером это было дано тебе. Вероятно, находясь в состоянии необычайного душевного подъема, ты играл с неповторимой проникновенностью, и в какой-то момент на тебя снизошло озарение.
