Виктор Гюго - Ган Исландец
Молодой человѣкъ, не имѣвшій до сихъ поръ случая прервать болтовню словоохотливаго офицера, вскрикнулъ отъ удивленія.
— Что? Что вы сказали? Вамъ поручили обольстить дочь несчастнаго Шумахера?
— Обольстить! Пожалуй, если теперь такъ выражаются въ Копенгагенѣ, но тутъ самъ дьяволъ спасуетъ. Представьте себѣ, позавчера, находясь на дежурствѣ, я спеціально для нея надѣлъ роскошныя французскія брыжи, полученныя мною прямо изъ Парижа; ну и что-жъ бы вы думали, она ни разу не взглянула на меня, не смотря на то, что я раза три или четыре проходилъ чрезъ ея комнату, брянча новыми шпорами, колесцо которыхъ будетъ пошире ломбардскаго червонца. Это вѣдь самый новѣйшій фасонъ, не правда-ли?
— Боже мой! — прошепталъ молодой человѣкъ, сжимая голову руками: — это ужасно!
— Не правда-ли? — подхватилъ офицеръ, ложно истолковавъ смыслъ этого восклицанія: — Ни малѣйшаго вниманія ко мнѣ! Невѣроятно, а между тѣмъ сущая правда!
Страшно взволнованный, молодой человѣкъ заходилъ по комнате большими шагами.
Не хотите ли перекусить, капитанъ Диспольсенъ? — крикнулъ ему офицеръ.
Молодой человѣкъ опомнился.
— Я вовсе по капитанъ Диспольсенъ.
— Что! — вскричалъ офицеръ грубымъ тономъ, поднявшись съ своего ложа: — Но кто же вы, если осмѣлились проникнуть сюда, въ такой часъ?
Молодой человѣкъ развернулъ свой пропускъ.
— Мнѣ надо видѣть графа Гриффенфельда… я хочу сказать, вашего узника.
— Графа! Графа! — пробормоталъ офицеръ недовольнымъ тономъ: — Однако, бумаги ваши въ порядкѣ, за подписью вице-канцлера Груммонда Кнуда: «Предъявитель сего имѣетъ право во всякое время дня и ночи входить во всѣ государственныя тюрьмы». Груммондъ Кнудъ — братъ старшаго генерала Левина Кнуда, губернатора Дронтгейма, и вы должны знать, что этотъ старый воинъ воспиталъ моего будущаго зятя…
— Очень вамъ благодаренъ, поручикъ, за эти семейныя тайны. Но, быть можетъ вы и безъ того слишкомъ много распространялись о нихъ?
— Грубіянъ правъ, — подумалъ поручикъ, закусивъ себѣ губы: — Эй! Тюремщикъ! Тюремщикъ! Проводи этого господина къ Шумахеру, да не ворчи, что я отцѣпилъ у тебя ночникъ о трехъ рожкахъ съ одной свѣтильней. Мнѣ интересно было разсмотрѣть поближе вещицу временъ Скіольда-Язычника или Гавара-Перерубленнаго, и къ тому же теперь вѣшаютъ на потолокъ только хрустальныя люстры.
Между тѣмъ какъ молодой человѣкъ и его проводникъ проходили по уединенному саду крѣпости, поручикъ — эта жертва моды — снова принялся упиваться любовными похожденіями амазонки Клеліи и Горація Криваго.
IV
Между тѣмъ слуга съ двумя лошадьми въѣхалъ на дворъ дома дронтгеймскаго губернатора. Соскочивъ съ сѣдла и тряхнувъ головой съ недовольнымъ видомъ, онъ хотѣлъ было отвести лошадей въ конюшню, какъ вдругъ кто то схватилъ его за руку и спросилъ:
— Что это! Ты одинъ, Поэль! А гдѣ же твой баринъ? Куда онъ дѣвался?
Этотъ вопросъ сдѣланъ былъ старымъ генераломъ Левиномъ Кнудомъ, который, примѣтивъ изъ окна слугу молодого человѣка, поспѣшилъ выйти на дворъ. Устремивъ на слугу испытующій взоръ, онъ съ безпокойствомъ ждалъ его отвѣта.
— Ваше превосходительство, — отвѣтилъ Поэль съ почтительнымъ поклономъ: — моего барина нѣтъ уже въ Дронтгеймѣ.
— Какъ! Онъ былъ здѣсь и уѣхалъ, не повидавшись со мной, не обнявъ своего стараго друга! Давно онъ уѣхалъ?
— Онъ пріѣхалъ и уѣхалъ сегодня вечеромъ.
— Сегодня вечеромъ!.. сегодня вечеромъ!.. Но, гдѣ же онъ остановился? Куда отправился?
— Онъ сошелъ съ коня на пристани у Спладгеста и переправился въ Мункгольмъ.
— А!.. Кто бы могъ думать, что онъ такъ близко… Но зачѣмъ его понесло въ замокъ? Что онъ дѣлалъ въ Спладгесте? Вотъ по истинѣ странствующій рыцарь! А виноватъ въ этомъ все я: къ чему было давать ему такое воспитаніе? Мнѣ хотѣлось, чтобы онъ былъ свободенъ, не смотря на свое сословіе…
— Ну, нельзя сказать, чтобы онъ былъ рабомъ этикета, — замѣтилъ Поэль.
— Да, но за то онъ рабъ своихъ прихотей. Однако, тебѣ пора отдохнуть, Поэль… Скажи мнѣ,- вдругъ спросилъ генералъ, на лицѣ котораго появилось озабоченное выраженіе: — скажи мнѣ, Поэль, порядкомъ вы колесили?
— Нѣтъ, генералъ, мы прибыли сюда прямо изъ Бергена. Мой баринъ былъ не въ духѣ.
— Не въ духѣ! Что бы это могло произойти у него съ родителемъ? Можетъ быть ему не по душѣ этотъ бракъ?
— Не знаю, но говорятъ, что его свѣтлость настаиваетъ на этомъ бракѣ.
— Настаиваетъ! Ты говоришь, Поэль, что вице-король настаиваетъ? Но если онъ настаиваетъ, значитъ Орденеръ противится.
— Не могу знать, ваше превосходительство, только мой баринъ былъ не въ духѣ.
— Не въ духѣ? Знаешь ты, какъ принялъ его отецъ?
— Въ первый разъ — это было въ лагерѣ близъ Бергена — его свѣтлость сказалъ ему: «Я не часто вижу васъ, сынъ мой.» — «Тѣмъ отраднѣе для меня, государь и отецъ мой», отвѣтилъ мой баринъ: «если вы это замѣчаете». Затѣмъ онъ представилъ его свѣтлости подробный отчетъ о своихъ поѣздкахъ по сѣверу и вице-король одобрилъ ихъ. На другой день, вернувшись изъ дворца, мой баринъ сказалъ мнѣ: «меня хотятъ женить; но сперва мнѣ необходимо повидаться съ генераломъ Левиномъ, моимъ вторымъ отцомъ». Я осѣдлалъ лошадей и вотъ мы здѣсь.
— Правда ли, мой добрый Поэль, — спросилъ генералъ голосомъ, дрожащимъ отъ волненія: — онъ назвалъ меня своимъ вторымъ отцомъ?
— Точно такъ, ваше превосходительство.
— Горе мнѣ, если этотъ бракъ не пришелся ему по сердцу! Я готовъ скорѣе впасть въ немилость у короля, чѣмъ дать свое согласіе. А между тѣмъ — дочь великаго канцлера обоихъ королевствъ!.. Да кстати, Поэль! Извѣстно Орденеру, что его будущая теща, графиня Альфельдъ, со вчерашняго дня находится здѣсь инкогнито и что сюда же ждутъ самого графа?
— Я не слыхалъ объ этомъ, генералъ.
— О! — пробормоталъ старый губернаторъ: — Онъ должно быть знаетъ объ этомъ, если съ такой поспѣшностью оставилъ городъ.
Благосклонно махнувъ рукою Поэлю и отдавъ честь часовому, который сдѣлалъ ему на караулъ, генералъ, еще болѣе озабоченный, вернулся въ свое жилище.
V
Когда тюремщикъ, пройдя винтовыя лѣстницы и высокія комнаты башни Шлезвигскаго Льва, открылъ наконецъ дверь камеры, которую занималъ Шумахеръ, первыя слова коснувшіяся слуха молодого человѣка были:
— Вотъ наконецъ и капитанъ Диспольсенъ.
Старикъ, произнесшій эти слова, сидѣлъ спиною къ двери, облокотившись на рабочій столъ и поддерживая лобъ руками. Онъ одѣтъ былъ въ шерстяную черную симарру; а въ глубинѣ комнаты надъ кроватью виднѣлся разбитый гербовый щитъ, вокругъ котораго порванныя цѣпи орденовъ Слона и Даннеброга; опрокинутая графская корона была прикрѣплена подъ щитомъ и два обломка жезла, сложенные на крестъ, дополнили собою эти странныя украшенія. — Старикъ былъ Шумахеръ.
— Нѣтъ, это не капитанъ, — отвѣтилъ тюремщикъ и, обратившись к молодому человѣку, добавилъ: — вотъ узникъ.
Оставивъ ихъ наединѣ, онъ захлопнулъ дверь, не слыхавъ словъ старика, который замѣтилъ рѣзкимъ тономъ:
— Я никого не хочу видѣть, кромѣ капитана.
Молодой человѣкъ остановился у дверей; узникъ, ни разу не обернувшись и думая, что онъ одинъ, снова погрузился въ молчаливую задумчивость.
Вдругъ онъ вскричалъ:
— Капитанъ навѣрно измѣнилъ мнѣ! Люди!.. Люди похожи на кусокъ льда, который арабъ принялъ за брильянтъ. Онъ тщательно спряталъ его въ свою котомку и когда хотѣлъ вынуть, то не нашелъ даже капли воды…
— Я не изъ тѣхъ людей, — промолвилъ молодой человѣкъ.
Шумахеръ быстро вскочилъ.
— Кто здѣсь? Кто подслушивалъ меня? Какой-нибудь презрѣнный шпіонъ Гульденлью?..
— Графъ, не злословьте вице-короля.
— Графъ! Если изъ лести вы такъ титулуете меня, ваши старанія безплодны. Я въ опалѣ.
— Тотъ, кто говоритъ съ вами, не зналъ васъ во время вашего могущества, но тѣмъ не менѣе онъ вашъ искренній другъ.
— И все-же, чего-нибудь хочетъ добиться отъ меня: память, которую хранятъ къ несчастнымъ, всегда измѣряется видами, которые питаютъ на нихъ въ будущемъ.
— Вы несправедливы ко мнѣ, благородный графъ. Я вспомнилъ о васъ, вы-же меня забыли. Я — Орденеръ.
Мрачные взоры старика сверкнули радостнымъ огнемъ. Невольная улыбка, подобная лучу, разсѣкающему тучи, оживила его лицо, обрамленное сѣдой бородой.
— Орденеръ! Добро пожаловать, скиталецъ Орденеръ! Тысячу кратъ благословенъ путникъ, вспомнившій узника!
— Однако, вы забыли меня? — спросилъ Орденеръ.
— Я забылъ васъ, — повторилъ Шумахеръ мрачнымъ тономъ: — какъ забываютъ вѣтерокъ, который, пролетая мимо, освѣжилъ насъ своимъ дуновеніемъ. Счастливы мы, что онъ не превратился въ ураганъ и не уничтожилъ насъ.
— Графъ Гриффенфельдъ, — возразилъ молодой человѣкъ: — развѣ вы не разсчитывали на мое возврашеніе?
