Франц Кафка - Замок

— Чего вы? — крикнул бородач. Они не останавливались и шли так быстро, что объясняться с ними можно было только криком.

— Дела! — прокричали они, смеясь.

— Где?

— В трактире.

— Я туда тоже иду! — заорал вдруг громче их всех К., ему очень захотелось, чтобы эти двое взяли его с собой; хотя знакомство с ними не выглядело многообещающим, но то, что они хорошие, бодрые попутчики, было ясно. Они услышали слова К., но только кивнули — и уже исчезли.

К. по-прежнему стоял в снегу, не было никакого желания вытаскивать из снега ногу только для того, чтобы тут же снова утопить ее; кожевник и его товарищ, довольные тем, что наконец выпроводили К., медленно, все время оглядываясь на него, боком протиснулись через едва приоткрытую дверь в дом, и К. остался один среди окружавшего его снега. «Повод для некоторого отчаяния, — подумалось ему, — если бы только я оказался здесь случайно, а не намеренно».

В этот момент в избе слева отворилось крошечное окошко; закрытое, оно казалось темно-синим, может быть, из-за отблесков снега, и было такое крохотное, что, когда оно теперь открылось, даже нельзя было увидеть все лицо выглядывавшего, — только глаза, старые карие глаза. «Стоит там», — услышал К. слова, сказанные дрожащим женским голосом. «Это землемер», — произнес мужской голос. Затем мужчина подошел к окну и спросил — не то чтобы враждебно, но все же так, словно для него было важно, чтобы на улице перед его домом был порядок:

— Вы кого ждете?

— Саней, которые бы меня подвезли, — ответил К.

— Здесь сани не ездят, — сказал мужчина, — здесь нет движения.

— Но ведь эта улица ведет к Замку, — возразил К.

— Все равно, — с какой-то непреклонностью в голосе сказал человек, — все равно здесь нет движения.

Оба помолчали. Но мужчина явно что-то обдумывал, потому что все не закрывал окошка, из которого валил дым.

— Плохая дорога, — заметил К., чтобы помочь ему.

Но тот сказал только:

— Да, конечно.

Однако, подождав еще, он все же прибавил:

— Если хотите, я вас отвезу на моих санях.

— Сделайте это, пожалуйста, — обрадовался К., — сколько вы за это возьмете?

— Ничего, — сказал мужчина.

К. очень удивился.

— Вы же землемер, — пояснил тот, — и принадлежите к Замку. Вы вообще-то куда хотите ехать?

— В Замок, — быстро сказал К.

— Тогда я не поеду, — тут же заявил мужчина.

— Я ведь принадлежу к Замку, — повторил К. мужчине его собственные слова.

— Может быть, — отозвался тот равнодушно.

— Ну тогда везите меня в трактир, — сказал К.

— Хорошо, — согласился мужчина, — я сейчас выйду с санями.

Во всем этом не ощущалось особого дружелюбия, напротив, скорее это было очень своекорыстное, опасливое, почти педантское стремление убрать куда-нибудь К., чтоб тот не стоял перед домом.

Открылись ворота, и выехали маленькие сани для легкой поклажи, совсем плоские, без какого бы то ни было сиденья, тянула их слабосильная лошаденка, а за санями шел сгорбленный, тщедушный, прихрамывающий человечек с худым болезненно-красным лицом, которое казалось совсем маленьким из-за туго обмотанного вокруг головы шерстяного платка. Он был явно болен и все-таки вылез из дому — только для того, чтобы спровадить отсюда К. К. вскользь высказал что-то в этом роде, но человек отрицательно покачал головой. К. узнал от него только, что он — возница Герштеккер и что взял он эти неудобные сани, потому что они как раз стояли наготове, а вытаскивать другие заняло бы слишком много времени.

— Садитесь, — сказал Герштеккер и указал кнутом назад, на сани.

— Я сяду рядом с вами, — ответил К.

— Я не буду садиться, — сказал Герштеккер.

— Но почему? — спросил К.

— Я не буду садиться, — повторил Герштеккер, и тут на него напал кашель, который так сотрясал его, что ему пришлось расставить для устойчивости ноги, а руками ухватиться за край саней.

К. больше ничего не сказал, сел сзади на сани, кашель понемногу утих, и они поехали.

Этот Замок там, наверху (удивительно уже потемневший), до которого К. надеялся добраться еще сегодня, вновь удалялся. И словно подавая ему какой-то знак к их временному расставанию, там зазвонил колокол — радостный, торопливый колокольный звон, от которого, пусть на одно только мгновение, так сжималось сердце, словно угрожало ему — ибо и боль была в этом звоне — исполнение того, о чем неясно оно тосковало. Но вскоре большой колокол умолк и его сменил маленький, звонивший слабо и однообразно, — может быть, еще наверху, а может быть, уже и в деревне. Этот перезвон, впрочем, больше подходил к медленному движению саней и к жалкому, но непреклонному вознице.

— Эй, — неожиданно крикнул К.; они были уже рядом с церковью, до трактира было теперь недалеко, и К. мог на что-то отважиться, — я все удивляюсь, что ты на свой страх и риск отваживаешься меня раскатывать, тебе это что — разрешено?

Герштеккер не обращал на него внимания, он все так же мерно шагал рядом со своей лошадкой.

— Эй, ты! — крикнул К., загреб с саней снегу, слепил снежок и бросил Герштеккеру точно в ухо.

Тот наконец остановился и повернулся, но, увидев теперь вблизи, совсем рядом (сани проехали еще немного вперед) сгорбленную фигуру этого человека, над которым, можно сказать, надругались, его красное, усталое, худое лицо с какими-то разными щеками (одна — плоская, другая — впалая) и его настороженно открытый рот, в котором оставалось лишь несколько одиноких зубов, — К. невольно повторил уже из сострадания то, что раньше сказал со зла: не накажут ли Герштеккера за то, что он возил К.?

— Что тебе надо? — бессмысленно спросил Герштеккер, но никаких объяснений в действительности не ожидал, прикрикнул на лошаденку, и они снова поехали.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Когда они подъезжали к трактиру — К. узнал это по изгибу дороги, — к его удивлению, было уже совершенно темно. Неужели он так долго отсутствовал? Нет, по его расчетам, всего час, может быть — два, а вышел он утром, и есть совсем не хотелось, и только что вокруг был ровный дневной свет, и вот теперь — темнота. «Короткие дни, короткие!» — сказал он себе, соскользнул с саней и пошел к трактиру.

На верхней ступеньке маленького крыльца стоял — К. рад был его видеть — хозяин и, подняв фонарь, светил ему навстречу. На мгновение вспомнив о вознице, К. остановился; где-то кашляли в темноте, это — он. Ну его он еще увидит. Только когда К. был уже на крыльце около смиренно приветствовавшего его хозяина, он заметил, что по обе стороны от двери кто-то стоит. Он взял из рук хозяина фонарь и осветил их, это были те двое, которых он уже встречал и которых тогда назвали Артуром и Иеремией. Теперь они отсалютовали ему. Это напомнило К. его военную службу, те счастливые времена, и он засмеялся.

— Кто вы? — спросил он, переводя глаза с одного на другого.

— Ваши помощники, — ответили они.

— Это помощники, — тихо подтвердил хозяин.

— Как? — спросил К. — Вы — мои старые помощники, которым я позволил отстать, которых я жду?

Они подтвердили.

— Это хорошо, — сказал К., немного подумав, — это хорошо, что вы пришли. Впрочем, — добавил К., еще немного подумав, — вы очень задержались, вы очень нерадивы.

— Далеко было идти, — сказал один.

— Далеко идти, — повторил К., — однако, когда я вас встретил, вы шли из Замка.

— Да, — сказали они без каких-либо объяснений.

— Где у вас аппаратура? — спросил К.

— У нас нет, — ответили они.

— Аппаратура, которую я вам доверил, — пояснил К.

— У нас нет, — повторили они.

— Ну что за люди! — сказал К. — В землемерском деле что-нибудь понимаете?

— Нет, — ответили они.

— Но если вы — мои старые помощники, так вы же должны в этом понимать.

Они молчали.

— Ладно, пошли, — сказал К., подтолкнул их в дом и вошел после них.

Вскоре они сидели в общей зале втроем за маленьким столиком (К. — посредине, справа и слева — помощники), преимущественно молчали и пили пиво. Кроме них, только за одним из столов сидели крестьяне — как и накануне вечером.

— Тяжело с вами, — сказал К., сравнивая уже не в первый раз их лица. — Как, собственно, прикажете вас различать? У вас различаются только имена, в остальном вы похожи друг на друга… как, — он запнулся, затем невольно продолжил, — в остальном вы действительно похожи друг на друга, как змеи.

Они усмехнулись.

— Вообще-то нас хорошо различают, — сказали они, оправдываясь.

— По-видимому, да, — согласился К., — я и сам был свидетелем этого, но у меня есть только мои глаза, и ими различить вас я не могу. Поэтому я буду обращаться с вами как с одним-единственным человеком и обоих называть Артур, тем более что так зовут одного из вас. Тебя, что ли? — спросил К. у одного.