В. Белов - ДУША БЕССМЕРТНА
Неизбывный интерес Белова к душе ребенка, к возникновению задатков будущей личности позволяет и в изображаемых им взрослых людях распознавать следы далекого детства, находить свидетельства ранних впечатлений, даже если о том, что было с персонажем в давние годы, в произведении прямо ничего не говорится. Образ человека, создаваемый в соответствии с убеждением, согласно которому писательство есть художественное познание жизни, моделирует реальные характеры, реальные жизненные процессы, воплощенные в биографиях и поведении людей. В таком образе всегда содержится перспектива дальнейшего развития личности персонажа, равно как и «память» о его прошлом. Речь, разумеется, идет не о жесткой детерминации характера обстоятельствами, а о связи между разновременными его состояниями — не обязательно прямой и не исключающей вторжения случайности в закономерный ход чередования причин и следствий.
«Единство художественного события» — то самое, от которого зависит жанровый облик рассказа, — чаще всего обеспечивается у Белова определенным внутренним состоянием героя. Формы литературного воплощения этого состояния могут быть различными. Иногда оно приурочено к какому-то моменту биографии персонажа и ограничивается его пределами («Дама с горностаем»), иногда преподносится как результат многолетнего процесса («Коч»), а иногда становится концентрированным выражением смысла существования человека («Холмы»). Василий Шукшин, исходя из своего писательского опыта, выделил четыре основных разновидности жанра: рассказ-характер, рассказ-судьба, рассказ-исповедь и рассказ-анекдот. Все эти разновидности нетрудно выявить и в творчестве Василия Белова. К первой категории могут быть причислены такие произведения, как «Под извоз», «Гриша Фунт», «Колыбельная», где главное внимание автора уделено своеобразию личности персонажа, ставшего главным объектом изображения. Рассказ-судьба представляет собой целостное описание жизни человека, сложившейся тем или иным образом не по его воле, а в силу ряда обстоятельств — как правило, неблагоприятных. Этот тип произведений представлен у Белова рассказами «Весна», «Клавдия», «На Росстанном холме». Рассказ-исповедь предполагает откровенное излияние персонажем-повествователем своих мыслей, переживаний, настроений, обнажение собственной души перед собеседником, каковым может стать другой персонаж или читатель. Отчетливо и каждый раз иначе по способу художественного воплощения исповедальность дает о себе знать в рассказах «Бобришный угор», «Гоголев», «Речные излуки». Что же касается последней разновидности, то к ней с некоторыми оговорками могут быть причислены рассказы «Старый да малый», «Маникюр», «Рыбацкая байка». Оговорки здесь необходимы потому, что Белов никогда не питал стойкого интереса к созданию самостоятельных произведений на основе анекдотических ситуаций. Если же иметь в виду наиболее последовательное использование писателем приемов, свойственных именно анекдоту, то единственный в своем роде пример у него — это «Бухтины вологодские».
Впрочем, в оговорках нуждается и отнесение любого рассказа Белова к той иной разновидности. Живой художественный организм произведения всегда оказывается сложнее умозрительных категорий, которые, будучи необходимыми для ориентации в мире литературы, исчерпывающее представление о ней дать не могут. Определенный способ изображения человека может в конкретном произведении доминировать, но никогда не является единственным, всегда сочетается с другими способами. Что собой представляет один из самых известных рассказов Белова «Колоколена»? Судя по заглавию, это рассказ-характер. Так оно и есть, потому что автор строит его как повествование о знакомой старухе, припомнившейся ему в одну из бессонных городских — вероятно, московских — ночей. В то же время характер этот не описан непосредственно, с помощью прямых определений и оценок. Исключением является разве что прозвище героини, данное ей сельчанами за способность говорить так, будто слова, произносимые ею, сыплются сами. Рассказ и построен на монологе Колоколены, чье имя на самом деле — Параня, Прасковья. Кроме ее колоритной речи, которую автор-повествователь слушает как зачарованный, боясь нарушить течение неиссякаемого словесного потока, в произведении есть описание места действия — интерьера избы с двумя малолетними внуками Парани за столом, скупые авторские ремарки, сообщающие о поведении героини по ходу рассказа, и небольшое лирическое обрамление «от автора», мотивирующее его пристальный интерес к, в общем-то, обыкновенной деревенской женщине. Говорит Параня обо всем подряд, кое-что о себе и большей частью о людях, с ней так или иначе связанных: о равнодушных сыновьях, о больной дочери, о тихоне-зяте, о бабах на лесозаготовках, но главным образом — о нелепо сгинувшем местном жуире по прозвищу Паша-хлюст и его горемычной жене Олютке, матери семерых детей. В речах Парани содержится несколько микросюжетов, каждый из которых можно было бы развернуть в самостоятельный рассказ. Есть там и едва намеченные, но выразительные абрисы характеров, несущих печать судьбы, есть и анекдотические ситуации, дающие повод для житейской морализации, есть меткие суждения, облеченные в словесные одежды народной образности. Но Белова больше всего интересует не то, о чем Параня рассказывает, а она сама. Все рассказываемое ею — это ее речевой портрет, выражение личности в манере говорить, описывать, оценивать, высмеивать, сочувствовать, жаловаться, высказывать суждения. В монологе героини запечатлен лик судьбы крестьянской женщины, забытой на старости лет сыновьями, живущей в не очень благополучной семье зятя, ведущей домашнее хозяйство и растящей внуков много лет подряд. Шумная, говорливая Па-раня на самом деле терпеливо несет назначенный ей крест, сетуя, как заведено, на свою долю, но и не отрекаясь от нее. Белов как будто бы рассказал об одной встрече с давней деревенской знакомой, а описанный им характер приобрел свойства образа судьбы и, как это у него нередко случается, свойства образа родины: «…Долго еще я слышал громкий бабкин голос, колоколит он у меня в ушах и посейчас, призывая меня в ольховый родимый край, туда, где точат тихие грибные дожди и пахнет горьким березовым дымом».
Собственно говоря, на характерах героев Василия Белова всегда лежит отсвет судьбы, и жизнь их чаще всего похожа на участь, которую необходимо принять, а не на путь, выбранный по собственной воле. Иногда, очень редко, участь эта бывает радостной, исполненной обещания счастья, как в рассказах «Эхо» или «Люба-Любушка». Обычно же Белов наделяет своих персонажей трудной и даже невыносимой долей. Одиноко коротает свой бабий век достойная большой любви и нерушимого семейного уюта Клавдия. Колхоз не выдал ей документов, позволяющих уехать к избраннику сердца на Камчатку, а когда она все-таки нашла способ вырваться на свободу, выйдя замуж за нелюбимого человека и получив таким образом нужные бумаги, выяснилось, что тот, к кому она безоглядно рвалась, связывать свою жизнь с чьей-то бывшей женой не намерен. Ее уделом становится постепенное увядание, тусклое существование обделенной простыми человеческими радостями женщины. Винить здесь некого. Советские порядки и нечуткие сердцем кавалеры Клавдии сыграли свою роль в ее жизни, но ни тем, ни другим большого значения в рассказе не придается. Дело здесь в чем-то другом. Помимо социальных условий и «человеческого фактора» существует некий недоступный разумному пониманию порядок вещей, при котором жизнь героини складывается именно так, а не иначе. Его невозможно изменить, на него бессмысленно роптать, остается лишь нести бремя невзгод — если хватит сил, то без надрыва и тщетных жалоб на несправедливую судьбу (понятие «справедливость» к судьбе вообще неприменимо). Именно такое приятие своей доли Клавдией становится настоящим нравственным открытием для студента-практиканта Димы, в восприятии которого дан образ героини. Первое его впечатление от Клавдии окрашено в эротические тона (случайно увиденная у ручья нагая женщина, жар волнения при встречах с ней). После рассказа старика Федуловича ее образ озаряется другим светом. Уходя из деревни, Дима провожает Клавдию «совсем новым целомудренным взглядом», исполненным понимания, сочувствия и уважения к чужой душевной боли, отстоявшейся с годами и принявшей в руках судьбы завершенную форму человеческого характера.
Герою рассказа «Весна» Ивану Тимофеевичу выпадает такой жребий, что жизнь для него теряет всякий смысл и превращается в непомерный груз. Гибнут на фронте один за другим все три сына, последний — всего за несколько дней до желанной победы, умирает от горя жена, не выдерживает бескормицы и непосильного труда ставшая за годы войны по-человечески близкой и дорогой скотина. У Ивана Тимофеевича не остается ничего, что могло бы смягчить неутихающую боль, чем можно было бы оправдать пребывание в этом мире, и он решается на добровольный уход в мир иной. Попытка не удается, от петли павшего духом человека спасает женщина, сама придавленная страшной бедой, и происходит нечто необъяснимое рационально, но закономерное нравственно: «.. вся горечь, что накопилась у них обоих, слилась в одно горе, и от этого стало вдруг легче». Рассказ «Весна» писался в то же время, когда автор работал над «Привычным делом». И необходимость продолжения жизни вопреки всем бедам, страданиям и сомнениям мотивирована в нем так же, как и в повести об Иване Африкановиче Дрынове: «Надо было жить, сеять хлеб, дышать и ходить по этой трудной земле, потому что другому некому было делать все это». Рассказ и является своеобразным спутником повести, созвучным ей по основному тону, близким ей по проблематике и, что самое главное, по авторской концепции мира и человека. Эта концепция трагична, человек в соответствии с ней изначально обречен страдать, испытывать лишения, терпеть и находить смысл своего существования в его поддержании и продолжении, невзирая ни на что. В повести «Привычное дело» она мотивирована непрерывным круговоротом обыденной жизни, в который вовлечен герой. В рассказе «Весна» есть дополнительные ее мотивировки: во-первых, долгожданная победа в страшной войне, приближенная погибшими сыновьями Ивана Тимофеевича, во-вторых, время года, воплотившее в себе жизнеутверждающее начало: «С ночного юга катилось вал за валом густое, как сусло, вешнее тепло, в темноте у гумна пробивались на свет новые травяные ростки, гуляла везде весна». Непростой для героя отказ от смерти и выбор в пользу жизни — основное событие в рассказе. Оно трактовано как подчинение всеобщим законам, господствующим в окружающем мире. По Белову, жизнь человека — это не только стремление к счастью, но и исполнение долга жить, вмененного ему от рождения. Может быть, жизнь и есть исполнение такого долга по преимуществу.
