Александр Ванярх - Перестройка
Состав медленно пополз вдоль перрона. Проводница, молоденькая белокурая девушка, пропустив Егора, встала на площадку и, выставив желтый флажок, одной рукой придерживаясь за перила и немного наклонившись, посмотрела в хвост уходящего состава. И в это время появившийся невесть откуда мужчина, шмыгнул между ней и Егором и скрылся, внутри вагона.
— Что, лейтенант, никак проститься не можете? — не поворачиваясь, сказала девушка. — Училище закончили?
— Иса-е-ев, — кричали лейтенанты, — не исчезай!
— Да, закончили, к мамке едем.
Проводница закрыла дверь и, пропуская впереди себя Егора, вошла внутрь сверкающего лаком, почти новенького, купейного вагона.
— У вас какое купе?
— По-моему третье, вот посмотрите сами.
— Хорошо, давайте, все равно билеты будут храниться у меня до конца следования.
— Вас Егором зовут?
— А вы откуда знаете?
— Так ваши же друзья потом даже фамилию прокричали. Значит, Егор Исаев?
— Ну и что же, предположим.
— А меня зовут просто — Зина.
— Вот и познакомились.
— Вы идите, положите свои чемоданы, народу все равно не будет.
— А почему? Вагон бронирован?
— Вы откуда свалились? Кто же за такие бабки сейчас ездит. В таком поезде, да еще в купе?
— И что, порожняком гоняете?
— Да нет, вот сейчас военные, зачастили — выпускники училищ, потом буржуйчики кое-какие.
— А вы не любите этих «буржуйчиков»?
— Так за что их любить-то? Большинство из них ворюги и проходимцы.
— Да не все, может даже, далеко не все.
— Я же и говорю: большинство. Да вы не стойте, несите свои чемоданы, потом приходите: чайку попьем, поболтаем.
Егор медленно пошел по проходу. «Куда же он девался, мужик тот, словно тень шмыгнул, — и все, — подумал, — а проводница, видать, не заметила, думала: я ее подтолкнул.»
Открыл купе, поставил на пол, под столик, чемоданы, повесил пиджак на крючок и вышел. В вагоне, действительно, — никого. Зинка сидела с открытой дверью в служебном купе.
— Ну что, отнесли? Садитесь, сейчас чаю поставлю. И сколько же вам лет?
— Двадцать третий пошел.
— Ого, мужчина, жениться не успели?
— Да нет, у нас по крови так: батяня мой женился в двадцать пять, а дед и того позже.
— Хорошо, когда «и папка, и мамка, и дедка, и репка».
— Вот и не так — одна «и мамка».
— Чего ж так?
— Длинная история и довольно грустная.
— А у вас закурить не найдется, товарищ лейтенант? — чуть игриво и немного дурачась, спросила Зина.
— Извините, но я не курю.
— И не пьете?
— К сожалению, нет.
— Почему же «к сожалению»?
— Это я к данному случаю.
— И даже к данному случаю — вот чай поспеет, и хватит с нас. Мой муж...
— Вы замужем?
— Нет уже.
— То есть, как это?
— Анекдот есть такой. Грузин спрашивает у девушки: «Вы замужем?» А та отвечает: «Нет». А грузин говорит: «Еще или уже?» Так вот у меня — «уже».
— Понятно, а, вроде бы, совсем девочка.
— Конечно, девочка, мне-то всего девятнадцать.
— И когда же вы успели?
— Успела, еще семнадцати не было. Муж был старше меня на шесть лет.
— И где он сейчас?
— Сидит в тюрьме, тут, в Саратове.
— Да, вариант. И много дали?
— Шесть лет, два уже отсидел, только развелась я с ним. А он все пишет и пишет.
— И за что сидит, если не секрет?
— Какой там секрет, он терпеть не может буржуйчиков, вот и влип из-за одного подонка.
— Вас не поделили?
— Да нет, мы уже женаты были, просто стояли на остановке трамвая, с обеих сторон рельсы, и один, на «форде», вылетает на них и прямо на нас. Ванька меня оттолкнул, а самого машина зацепила, но не сильно, Иван только упал. Буржуйчик остановился, вышел из машины и, увидев, что мой-то цел и поднимается, бьет его ногой в живот. Вот тут-то все и произошло... Эх, закурить бы!
— И что же произошло?
— Да ничего хорошего — труп.
— Как — труп?
— Молча. Буржуйчик оказался хлипким: перелетел через капот машины, ударился головой о рельсы и был таков.
— Так свидетели-то были, он же первый!
— Ага, «свидетели», «первый». Это вот тут хорошо говорить, а когда все куплено, а мой только вышел «оттуда».
— Откуда — «оттуда»?
— Из тюрьмы, сидел он в колонии.
— Когда же он успел — за столько-то лет?!
— Да, успел и еще как, — дважды.
— Тогда ясно.
— Ну вот, и вы туда же! А я ему поверила. Так он жалостливо за отца своего и за мать рассказывал!
— А как же тогда с разводом?
— Ну, это уже другой разговор, только сейчас я начинаю понимать, что он подстроил все это, за деньги, конечно, и ради меня.
— Ничего не понимаю.
— А чего тут понимать, была у меня подруга, а вернее — хорошая знакомая, ухлестывала за Иваном когда-то. Так вот приходит она ко мне после того, как моего посадили, и говорит: «Я тебе, Зинка, не хотела говорить, но теперь можно, — раз его посадили.» Ну, то да се, а у нее был мальчик, прижила с кем-то, такой черненький, кудрявенький, на Ивана моего похож. Я еще своему говорю: «Не ты ли с Нинкой побаловался?» А может, я сама им эту идею подала? — вдруг встрепенулась проводница, — А чего, вполне может быть!
— Да о чем это вы?
— Так вот эта Нинка мне и говорит: «Дело прошлое, но сыночек мой от Ваньки твоего, вот и письма у меня от него имеются, и сейчас грозится ко мне вернуться», — и сует мне письма. А это, последнее, сверху. Схватила я письмо, бегло прочитала. Там он клялся ей, что вернется к сыну. Ну, я на развод. А когда человек в тюрьме, этот вопрос решается быстро.
— А дальше? Что дальше-то было?
— Так ничего не было, письма он мне стал писать, умолял, что любит, — зря это затеял, только я ему так же не верила, а вот сейчас...
— Любите его?
— Да. Господи, и откуда ты такой взялся? — вдруг рассердилась проводница и зло посмотрела на Егора, — «Любите», «не любите»!
— Так я-то — ничего, просто интересно, судьба ваша, можно сказать.
— Ты посмотри на него, а ну, повернись боком.
— Чего это я буду вертеться?
— Повернитесь-повернитесь, — похож, даже очень.
Вечерело, в вагоне зажегся мягкий голубоватый свет.
— И на кого же я похож?
— На Ивана моего.
— Это уже плод вашей фантазии.
— Да нет, правда: волосы, кудри, нос, губы.
Закипел чай. На очередной станции вошли двое пассажиров: мужчина и женщина. Зинаида определила их и вернулась к Егору.
— Муж с женой, в Москву едут, а у вас в Москве пересадка?
— Да, только я, вначале, кое к кому заехать должен.
— А, невеста? Это — надо.
— Да нет, просто хорошие знакомые, можно сказать, дальние родственники. Мамка просила.
Более трех часов просидел Егор в служебном помещении.
— Ну, бывайте, здоровы, надо мне отбиваться, спокойной ночи.
— Бывайте-бывайте, завтра приходите. Исаев вышел в тусклоосвещенный коридор и направился к своему купе. Взялся за ручку, но дверь не поддавалась. Егор посчитал, что ошибся. Посмотрел на табличку и в этот момент дверь резко открылась, и чья-то сильная рука, схватив его за плечо, резко дернув, втащила в купе.
Глава третья
В разгар лета на дачных участках работы хоть отбавляй. И полоть надо, и поливать надо, а тут еще жара стоит неимоверная. Хорошо хоть, что деревья подросли. У палисадника, в тенечке да на лавочке, а еще когда легкий ветерок поддувает, и духота не так мучает.
Вот и сидит себе когда-то боевой разведчик, энергичный человек, целый полковник, а сейчас ничем не приметный худощавый, с совершенно белой головой, старик напротив своего небольшого дачного домика и думает. О чем же думает старый разведчик? Да кто же его знает? Всякие мысли лезут в голову. В семье, вроде бы, и нормально, а нет-нет, да и подкинет эта «шатия-братия», как часто называет своих внуков Владимир Иванович (а это был именно он) проблемы и проблемки.
А вчера так уж, действительно, странный разговор произошел у него с соседкой своей по даче, Ольгой Никитичной Голубевой. Оказалось, что она родом из Крыма, притом хорошо знает Старый Крым. А когда Кузнецов рассказал, где стоит дом его предков, Ольга Никитична так побледнела, что даже видавший виды разведчик испугался за нее.
— Что с вами. Ольга Никитична, вам плохо?
— Ничего-ничего, Это бывает, сердечко пошаливает.
— Так садитесь рядышком, отдохните, небось, за день намаялись, тут работы — непочатый край. Я вот уже не могу, внуки по субботам налетают, а вы, я вижу, все одна и одна. У вас, вроде бы, сын есть, женился, что ли? Не видно что-то.
— Да как вам сказать: и женился, и «что ли».
— Ну-ну, запретная зона, так сказать, понимаю, понимаю. У меня у самого в свое время этих зон было предостаточно.
— Да нет, не совсем и запретная, люди сейчас так живут: даже рядом квартиры, а друг о дружке ничего не знают.
