Бернард Маламуд - Идиоты первыми

— И вы любите вашего отца? — заквохтал раввин — он расчувствовался, глаза его заволоклись.

— Мое отношение к отцу и без слов ясно. Сейчас меня преимущественно заботит, как действует венец. Не могли бы вы изложить мне, по возможности точнее, механизм воздействия? К примеру, на кого его надевают? На отца? На вас? Или надеть его придется мне? Другими словами, как он функционирует? И, если вы не возражаете, также, на какие законы или логические обоснования он опирается? Для меня это terra incognita[27], но я бы рискнул, если бы сумел хоть как-то оправдать для себя такое решение. Не могли бы вы мне показать, скажем, образчик венца, если у вас сейчас имеется в наличии таковой?

Раввин — мысли его явно где-то витали — вскинулся, передумал ковырять в носу.

— Венец, что такое венец? — спросил он сначала надменно и повторил уже более мягко — Венец — это венец, что еще тут скажешь? О венцах говорят в Мишне[28], в Притчах[29], в Кабале[30], священные свитки Торы[31] часто защищают венцы. Но этот венец — совсем другой венец, и вы сами это поймете, когда от него будет действие. Это чудо. Мы не имеем образчика. Венец надо делать лично для вашего отца. Тогда ему вернется здоровье. Мы имеем два вида венцов — дешевле и дороже.

— Не откажите объяснить, что предположительно излечивает болезнь, — сказал Альберт. — Основан ли венец на тех же принципах, что и симпатическая магия? Мой вопрос не означает, что я передумал. Просто меня интересуют всевозможные природные явления. Предполагается, что венец оттягивает болезнь наподобие припарки, или у него иной принцип действия?

— Венец — это не лекарство, венец — это здоровье вашего отца. Мы преподносим венец Богу, а Бог возвращает здоровье вашего отца. Но для этого мы сначала изготавливаем венец, как надо изготавливать венцов, — и я буду работать с моим помощником, он ювелир, сейчас уходил от дел. Он со мной сделал, я знаю, уже тысячу венцов. Верьте мне, он понимает серебро, как никто не понимает серебро: знает точно, сколько надо унций на смотря какой размер вы хотите. Потом я благословляю венец. Без благословения по всем правилам, слово в слово, вы не будете иметь пользы от венца. Ничего не буду говорить, вы сами понимаете почему. Мы кончаем венец, здоровье вашего отца вернется. Это я вам обещаю. А теперь я вам буду читать из мистической книги.

— Из Кабалы? — почтительно спросил учитель.

— Навроде Кабалы.

Раввин поднялся, подошел к креслу, тяжело опустился на четвереньки, извлек из-под кресла толстенький томик в выгоревшем малиновом переплете — названия на нем не было. Раввин приложился губами к книге, скороговоркой прочел молитву.

— Я ее запрятал, — объяснил он, — когда вы вошли. А что делать — гои врываются в твой дом среди дня, возьмут себе все что хотят, и еще спасибо, если не возьмут твою жизнь.

— Я уже упоминал, что меня впустила ваша дочь, — сконфузился Альберт.

— Вы мне раз сказали, и я уже понял.

И тут учитель спросил:

— Предположим, я не верю в Бога? Венец подействует, если заказчик сомневается?

— Он сомневается, а кто не сомневается? Мы сомневаемся в Боге, Бог сомневается в нас. При нашей ненормальной жизни это только нормально. Пусть у вас будут сомнения, это не страшно, лишь бы вы любили своего папу.

— Это звучит как парадокс.

— Ну и что такого плохого в парадоксе?

— У папы не самый легкий характер, у меня, кстати, тоже, но он много для меня сделал, и мне хотелось бы взамен сделать что-нибудь для него.

— Богу угоден благодарный сын. Если вы любите папу, ваша любовь идет в венец, и ваш папа поправляется. Вы понимаете древнееврейский?

— К сожалению, нет.

Раввин перелистал несколько страниц толстенького томика, пробежал одну из них, прочел вслух пару фраз на древнееврейском, потом перевел их на английский:

— «Венец — плод Божьей благодати. Благодать Божья в любви к творениям Своим». Эти слова я буду читать семь раз над серебряным венцом. Это и будет самое важное благословение.

— Отлично. Но нельзя ли остановиться поподробней на тех двух ценах, о которых вы только что упомянули?

— Цена будет такая, какое лечение вам хочется — быстрое или как?

— Я хочу, чтобы излечение наступило незамедлительно, иначе наша сделка вообще не имеет смысла. — Альберт весь кипел, но держал себя в руках. — Если вы ставите под сомнение искренность моих намерений, напомню, я вам уже говорил, что рассматриваю возможность обратиться и к такому методу, хоть это и означает, что мне придется поступиться моими убеждениями. Я старался самым тщательнейшим образом объяснить вам все мои за и против.

— А я что говорю — нет?

Тут учитель заметил в дверях Рифкеле — она уплетала хлеб, густо, но неровно намазанный маслом. Рифкеле с некоторым удивлением взирала на Альберта, словно видела его впервые.

— Shpeter[32], Рифкеле, — нетерпеливо сказал раввин.

Девочка запихнула ломоть в рот и, грузно топоча, побежала по коридору.

— Так или иначе, но нельзя ли остановиться поподробнее на тех двух ценах? — спросил Альберт, раздосадованный перерывом в разговоре.

Стоило Рифкеле появиться, и на него, точно воины с копьями наперевес, наступили сомнения.

— Мы имеем двух разных венцов, — сказал раввин. — Один вам будет обходиться в четыреста один, другой в девятьсот восемьдесят шесть.

— Долларов, так надо понимать? Это просто неслыханно.

— Венец будет из чистого серебра. Заказчик платит нам серебряных долларов. Ну а мы даем их в расплавку: на большой венец идет больше долларов, на средний — меньше.

— А на маленький?

— Маленьких венцов не имеем. Какая польза от маленького венца?

— Не мне судить, но вы, по всей видимости, исходите из предположения, что чем больше венец, тем он лучше. Скажите мне, пожалуйста, какими преимуществами обладает венец за девятьсот восемьдесят шесть долларов перед венцом за четыреста один доллар? Обеспечивает ли большой венец пациенту более быстрое выздоровление? Ускоряет ли величина венца его действие?

Раввин — он чесал пятерней в жидкой бороденке — подтвердил.

— Предполагаются ли добавочные расходы?

— Расходы?

— Кроме и сверх вышеупомянутой цены?

— Цена есть цена, поверх нее мы ничего не берем. Мы берем эту цену за серебро, за работу и за благословение.

— А теперь, если допустить, что я решусь заключить с вами сделку, не будете ли вы любезны просветить меня, где бы я мог раздобыть четыреста один серебряный доллар? Или, если я остановил бы свой выбор на изделии за девятьсот восемьдесят шесть долларов, где мне разжиться такой уймой серебряных монет? Предполагаю, что сейчас такого количества серебра не держит в наличности ни один банк Бронкса. Бронкс — это вам уже давно не дикий запад, рабби Лифшиц. И что гораздо более существенно, насколько я могу судить, серебряные доллары уже давно чеканят не из чистого серебра?

— Не из чистого, так не из чистого, мы будем покупать серебро оптом. Вы будете давать мне наличные, я буду заказывать серебро у оптовика — вам же лучше, не надо идти в банк. Вы будете иметь столько же серебра, но в брусочках, я буду вешать его при ваших глазах.

— И еще один вопрос. Не согласитесь ли вы, чтобы я уплатил вам чеком? Я мог бы выдать его сразу, едва приму окончательное решение.

— Э, если б я мог, мистер Ганс, — сказал раввин, нервно ероша бороденку рукой в набухших венах, — но когда вы имеете такого тяжелого больного, лучше получать наличные, чтобы приступать к работе не промедляя. Чек могут возвратить, или он потеряется в банке, и тогда венец не будет иметь действия.

Альберт не спросил почему: он подозревал, что дело не в неоплаченных и не в затерявшихся чеках. Скорее всего кое-кто из заказчиков по зрелом размышлении дал приказ банку отменить оплату чека.

Пока учитель обдумывал, что ему делать — соглашаться или не соглашаться? и какие соображения перевешивают: рациональные или сентиментальные? — старый раввин сидел в кресле, торопливо бегая глазами по страницам мистического томика, губы его беззвучно спешили вслед за глазами.

Наконец Альберт поднялся.

— Сегодня вечером я приму окончательное решение по этому вопросу. Если я сочту возможным прибегнуть к венцу и связать себя обязательствами, я доставлю вам деньги завтра же после рабочего дня.

— Чтобы вы у меня были здоровы! — сказал раввин. Снял очки, вытер один, потом другой глаз платком.

«Пустил слезу или притворяется?» — подумал учитель.

Когда Альберт закрыл за собой парадную дверь, он склонялся к тому, чтобы испытать венец, и у него было легко, едва ли не радостно на душе.

Но всю ночь он проворочался, и к утру в его настроении произошел полный переворот. Его обуяли тоска и раздражение, от злости кидало то в жар, то в холод. Бросить деньги на ветер, иначе это не назовешь. Я попал в руки ловкого мошенника, тут не может быть двух мнений, но почему-то готов идти у него на поводу. Может быть, подсознание велит мне плыть по течению и заказать венец. А там посмотреть, что из этого выйдет — то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет. Ничего путного наверняка не выйдет, но, что бы ни было, совесть моя чиста.