Павел Вяземский - Письма и записки Оммер де Гелль
Рассказывая мне это и помирая со смеху своим нестерпимым смехом, она передвигала ножки и подымала их в уровень с своими глазами, опускала их на пол и била каданс.
— В другой раз, в том же году, пришли просить о больной ноге, мать дала для натирки ноги меркурияльную (ртутную — Д.Т.) мазь. Больная женщина приняла всю мазь эту сразу внутрь; рвота и ужасные колики не замедлили явиться; она страдала ужасно. Моя гувернантка пришла осмотреть ее и решила, что больная отравлена. Еще бы! Молодая женщина умерла в престарелые годы, страдая, правда, часто желудком и зубною болью. Я ей, Христа ради, велела за птицами смотреть. Она получала по смерть свою месячную порцию. Мне мой приказчик сказывал, что она очень хорошо умерла: накануне была у причастия.
Генеральша набожно перекрестилась.
Я, кажется, вовсе забыла сказать о ее наружности. Она была смугла, но живой румянец освещал ее лицо, ее черные глаза выражали страстность ее натуры; тело ее было сплошь покрыто темными и вьющимися волосами: плечи, грудь, спина, руки — все было сплошь покрыто волосами, кроме лица и кистей рук. Говорят, что это признак ее горячего темперамента.
Я пошла к моему князю и каюсь в тех неистовствах, которые я производила. Я не от злого сердца им предавалась — такова была вся обстановка, как-то было неловко иначе действовать. Сначала я только смотрела…[65]
Я несколько раз переходила из моего нового апартамента в помещение г-жи Жаксон. Генеральша все там заседала. Я шныряла взад и вперед. И в новом моем помещении мне было интересно оставаться и осмотреть все, что я там находила, но сама генеральша представляла для меня животрепещущий интерес. Она была покрыта багровыми, бурыми пятнами, глаза ее блистали сверхъестественным фосфорическим светом. Мистрис Жаксон надевала железа[66] на большой палец только что разжалованной наложницы. Она очень скоро созналась во всем: греческий негоциант три раза приходил к вдове, и она посылала тогда за сестрой; они обе получили тогда четыреста пятьдесят рублей ассигнациями, которые и поделили вместе. Мистрис Жаксон ее спросила, знала ли она, что грек обращался наперед к ней самой. Игра наручников скоро ее заставила отвечать, что — да. «Значит, ты знала, что это воровство», — и несколько раз ударила ее нагайкой по голове и плечам. Она стала допрашивать вдову, но, воля твоя, у меня духа не хватает все эти ужасы тебе передавать. Я снова пошла к князю. Вообще я все шныряла взад и вперед.
Князь был видимо доволен, что развязался с тремя сестрами, и передавался своей новой страсти с пылом юноши. Я перебрала целый магазин, который был навален в сундуках. Очень дорогие платья лежали в кусках, три очень драгоценные шали, золотые цепи, браслеты и даже бриллианты попадались, но редко. Князь отправился в клуб. После обеда я прибрала немного в комнатах и писала мои письма. Вошли княжны, я у них спросила, что делает генеральша.
— Она заперлась с своим адъютантом и читает набожные книги, — сказала одна из племянниц и залилась громким смехом.
На другой день княжны пришли меня будить в девять часов. Мы вошли к генеральше около половины одиннадцатого, она уже была почти одета. Красивый адъютант, очень похожий на быка, сидел у нее с книгой в руках.
— Майор мне читал св. Евангелие, ничто так не успокаивает. Он мне вчера вечером читал поэзию и отчасти романы. Он мне так предан…
№ 110. <Г-ЖЕ ДЕЛОЖ>
Екатеринослав. Вторник, 7 мая 1839 года
Я была очень рада сблизиться с мистрис Сквейрс: она так много видела достопримечательного. Она жила то в Париже, то в Лондоне; замуж она вышла в Париже в 1822 году, ей тогда было с небольшим двадцать лет. Они приехали в Харьков; он тогда же поступил в России на службу и сделался профессором английского языка в чине полковника.
— Нас привез граф Головкин. Мы отправились в Одессу к графу Воронцову в 1824 году. От этих переездов мы не стали богаче, и я должна была поступить в гувернантки при молодой Н. Это было в 1826 году. Потом я была гувернанткой у графа Потоцкого и при маленьких графинях Паленых. У графа Потоцкого счастье мне улыбнулось: я много тратила денег и ничего себе не нажила. Теперь я состою при княжнах и помогаю моей матери и дочери. Мы живем, слава богу, в довольстве.
Генеральша прервала наш разговор; она вошла в сопровождении мистрис Жаксон. Мистрис Жаксон начала расценивать вещи и предложила мне десять тысяч франков за все. Генеральше предложила двадцать. Тут было на пять тысяч одних платьев в кусках, масса кружев, золотые цепи, серьги, браслеты. Я оставила за собой немного кружев, салоп бархатный, только что принесенный, два канделябра из Трианона, чудо из чудес. Они принадлежали королеве Марии-Антуанетте. Тут вошел князь, который мне вручил половину своего выигрыша. Он меня на счастье заинтересовал в своей игре. Это были десять тысяч франков, которые мне слетели с неба. Я кинулась целовать князя, но генеральша не того была мнения; она ему решительно сказала, что это мне не цена и что я стою гораздо более.
№ 111. <Г-ЖЕ ДЕЛОЖ>
Понедельник, 13 мая 1839 года
Князь у меня спросил, помню ли я, что ему обещала ужинать у мистрис Жаксон. Я ему отвечала: вы, верно, чересчур богаты? Он вынул пакет и передал его мне.
— Против таких сильных доводов отказа не бывает, — отвечала я ему, смеясь.
— Я непременно буду. Я вернусь из собрания в полночь. Я зайду за вами. Да не бойтесь же. Вы дрожите. Для вас ни малейшей опасности нет.
Я удалилась после обеда, ссылаясь на ужасную мигрень. Я разделась и села писать письма. Генеральша заходила узнать о моем здоровье. Девушка сказала, что я дремлю.
№ 112
Вторник, 14 мая 1839 года
Я видела ужасные сны, начинался даже бред. Я видела двух девок, зарезанных в моем присутствии, и вскакивала спросонья. От таких ужинов я навсегда отказываюсь. Я скоро начну воды пить. Мне пишут, что их привезли. Ольщанский мне пишет и зовет домой. Меня кое-какие дела еще задерживают здесь.
№ 113. <Г-ЖЕ ДЕЛОЖ>
Понедельник, 29 июля 1839 года
Я получила письмо от Михаила К.; он меня звал в Одессу, лежа на смертном одре. Я к нему была очень привязана и очень его любила. Он в субботу на пасху занемог и потерял много крови. Я не осталась с ним потому, что г. Гелль не выносил его. Дурные толки ходили на наш счет. Он мне писал письмо за письмом в течение четырех месяцев, но я все время не верила в его болезнь и не торопилась приехать. Когда я увидела его, была только тень его. 23 июля он скончался. Я вернулась в Аделаидино и никого не принимала. Я занималась исключительно моим хозяйством и моими делами. Я весь свет возненавидела. Один Ольщанский делал исключение.
№ 114. Г-ЖЕ Д<ЕЛОЖ>, УРОЖДЕННОЙ МЮЕЛЬ
Аделаидино. Суббота, 3 августа 1839 года
Я снова возвращаюсь к тени моего любимого К. Г. Гелль понапрасну препятствовал моей любви. Я его еще больше люблю мертвого, чем живого. Он требовал развода и приготовил двести тысяч франков, чтобы мой муж дал согласие на развод. Мы должны были обвенчаться в Молдавии. Я бы теперь владела состоянием, которое оценивают в три миллиона франков. Вместо их я сохраняю лишь двести тысяч франков. Я проиграла мою партию. Я так глупо играла[67].
№ 115. ПОЛИНЕ ДЕЛОЖ
Кисловка. Пятница, 9 августа 1839 года
…— Все мужчины скверного поведения, они что ни на есть выеденного яйца не стоят. У меня большой дом и от господ до слуг все ужасно распутные. Вот уже год, что я с вами часто и довольно часто вижусь, вы меня теперь довольно знаете, знаете, что я очень добра и что я не люблю тиранить моих людей. Но я не переношу, чтобы девки, находящиеся в моем услужении, были бы брюхаты. Мои горничные девки, мои прачки, мои швеи стоят под тем же запрещением. Они дотрагиваются до моего белья, и довольно. Они не ждут от меня пощады. Я их наказываю беспощадно; я велю их пороть четверо суток. Таков порядок в моем доме. Я их сначала наказывала сама, это меня чрезвычайно утомляет. Я их прежде ссылала на кирпичный завод, потом я их употребляла на делание пакли, вить канаты; говорят, что это наказание очень строго, раны, производимые паклей, не излечивались, напротив[68], как утверждает мистрис Жаксон, — сказала генеральша, смеясь своим злорадным хохотом. — Она это дело знает досконально. Она работала в Англии в рабочем доме. А теперь сама стоит во главе заведения. Какая превратность судьбы, не правда ли? Это очень забавно. Эта шваль обязана являться раз в день в контору и получать свою порцию. Их били немилосердно, это и говорить нечего, но я вовсе не была довольна, нет, моя душа, я все была недовольна. Моя богадельня[69] сделалась вольным домом.
