Алистер Кроули - Лунное дитя
Однако очень скоро смех у Лизы прошел. У каждого ил этих существ был один-единственный глаз, и этот глаз излучал такую силу и энергию, что ей стало страшно. Кроме того, видно было, что в их взгляде светится разум, познавший многие тайны и обладающий неукротимой волей. В посадке головы было нечто львиное и в то же время змеиное; гордость и дерзость сквозили во всех их движениях, дополняя и оттеняя блеск разума.
И все же их движение не имело видимой цели; куда они стремились, понять нельзя было. Казалось, будто они вышли на занятия утренней гимнастикой, хотя ясно было, что смысл их действий не в этом. Какое-то время Лиза пыталась даже выделить среди них «офицеров», готовых принять команду и повести свои войска в бой. Но тут ее внимание снова было отвлечено. Возле ее ног вдруг зашелестела трава, из нее вынырнул лебедь и, поднявшись в воздух, полетел к лесу. Вероятно, он давно уже находился здесь, потому что рядом со своими сандалиями Лиза обнаружила яйцо. Тут она почувствовала, что ей очень хочется есть, и решила взять яйцо в дом, чтобы приготовить его на завтрак. Однако, подняв его, она обнаружила на нем еще одну латинскую надпись, как на ошейнике олененка. Она прочла ее вслух, и она тоже показалась ей понятной, в чем не было ничего удивительного, потому что это были слова девиза, начертанного на знамени императора Константина: In hoc signo vtncet,[13]
Как назло, и тут глаза обманули уши: слово signo (знамя) было записано как cygno (лебедь)! Таким образом, вся фраза превращалась в каламбур: «сим лебедем победиши!» В тот момент Лиза не сознавала этого, но все стало ясно, когда она рассказала об этом сестре Кларе и назвала все слова по буквам. Потом ей пришло в голову, что это яйцо, должно быть, представляет собой большую ценность, поэтому она должна сберечь его — и в тот же миг она увидела, что лесные существа или «дети дуба», как она назвала их для себя, приближаются к ней.
Не зная, что делать, она готова была сражаться с ними — или бежать. Однако тут молния, которую во многих сонниках по ее архетипической природе связывают с дубом, разорвалась со страшным треском, озарив окрестности неверным мертвенным светом; расколотый дуб рухнул, и кругом раскатились удары грома. Не удержавшись на ногах, Лиза упала. Мир поплыл перед ее глазами в сопровождении бешеного танца звезд; и она еще успела услышать радостные возгласы «детей дуба», кинувшихся к брошенному ею сокровищу. «Нить божия» кричали они, и сестра Клара не могла объяснить, что это значит, или не хотела этого объяснять.
Когда блеск звезд, ее окружавших, несколько угас, Илиэль поняла, что находится уже не в лесу, а в каком-то странном городе. В нем было полно женщин и мужчин всех рас и цветов кожи. Она очутилась перед домом, довольно бедным и обветшалым, на пороге которого сидел нищий старик. Его посох был прислонен к двери, у его ног стоял фонарь — был ли это действительно фонарь? Скорее, нечто прямо противоположное, ибо он горел при свете дня, испуская темноту. Старик был одет в серое тряпье, его длинные немытые волосы и борода давно не знали ножниц цирюльника. Его правая рука была совершенно обнажена, и вокруг нее обвивалась змея, отливавшая золотом и зеленью, и на голове у нее была маленькая корона, украшенная рубинами, сапфирами и изумрудами. В руке он держал стило, также украшенное рубинами и сапфирами, которым выводил какие-то квадратные знаки на изумрудной скрижали. Какое-то время Лиза просто стояла, наблюдая за ним; закончив выводить свои знаки, старик встал, взял свои посох, лампу и скрижаль и побрел к берегу моря. Лиза последовала за ним; через некоторое время они достигли грота, скрытого в прибрежных скалах. Илиэль следовала за стариком, углублявшимся во все более дальние ответвления грота, пока тот не достиг тупика; там, в тупике, Лиза увидела мертвое тело. Это тело было копией самого старика, и Лиза замерла, пораженная; ей вдруг показалось естественным, что у него два тела, и что он всегда хранит одно в тайной пещере, чтобы ему не могли повредить враги. Старик положил свою скрижаль на грудь мертвецу и быстро вышел из пещеры. Илиэль же осталась, ибо ей хотелось узнать, что было в ней написано.
Позже Сирил Грей перевел эту запись, и мы воспроизводим его перевод; цитировать текст в оригинале, как его записала Лиза, не имеет смысла.
Сказки Слово Власти и Слово Страха!
Оно Не ведает Лжи и не знает ошибки.
Ибо оно есть капля Истины. Я знаю:
Вещи, что вверху, таковы же, что и внизу,
И те, что внизу, таковы же, что и кверху,
И тавматургия есть умение любить ЕДИНОЕ
В каждой вещи.
Как все произошло от Одного через созерцание,
Так и все рождено от Одного, через преобразование.
И зачало Солнце, и родила Луна Вселенную нашу.
Единственную в своем роде; и Воздух
Был Колесницей ее, и Земля Кормилицей.
В этом корень всех талисманов во всех мирах.
Иже были с начала Творения.
В этом источник и меток любой души.
Пусть же прольется он на Землю! Ибо его сила полна.
Мягко, тонко используй теперь свое Искусство,
Воспитывая грубых, разделяя Землю и Пламя.
Взгляни: то взлетая, то падая, равномерно
И быстро крутится бесконечная лента Земли и Неба;
Храни же двойную власть Любви,
Соединяя то, что внизу, с тем, что наверху,
И твоею будет безмерная красота этого мира,
И мрак отступит пред твоим Ларцом Сейвар.
Вот Сила сил; превзойди же Простое и покори ее;
Преодолей Грубое и освободи ее; приведи же все вещи
К назначенному им совершенству. Ибо так'
И было создано все.
О Чудо чудес! О мудрость Магики!
Все вещи вошли в бурлящий тигель!
Три вещи из всех наук принадлежат мне,
И имя мое — Гермес Трижды Великий, Величайший.
То, что я написал здесь, вышло из самого Солнца.
Здесь оно сосчитано, взвешено и разделено.
Темен этот старинный оракул, но именно в нем, с чей сразу же согласился Саймон Ифф, заключена великая: тайна Космоса, и те, кто достоин, смогут узнать ее.
Илиэль не поняла из него ни слова, но почувствовала, что в нем заключено Нечто важное, и, спрятав скрижаль' в своем хитоне, вышла с ней из пещеры. Здесь она заметила, что вид побережья изменился: прямо над ней возвышался Позилиппо, а по правую сторону от него она узнала контуры Везувия. Она обернулась, готовясь одолевать крутой подъем, и туг ей показалось, что что-то преграждает ей путь, а что именно, она не могла разглядеть. У нее лишь появилось ощущение чего-то черного, холодного, и это черное хотело отнять скрижаль. Сначала Илиэль рассердилась на это существо, но потом оно показалось ей таким жалким, что она уже готова была хоть чем-нибудь помочь ему. Потом ей вдруг сделалось жарко, ее обнимали руки Абдул-бея, и его лицо склонилось к ее лицу. Она уронила скрижаль и очутилась в бальном зале, за тысячи миль и тысячи лет от пещеры. И увидела Луну, уже готовую закатиться над островом Капри. Она снова была на террасе, сидела на полу, сна не было ни в одном глазу, и лишь серебряный полумесяц, украшавший ее волосы, лежал теперь на мраморе у ее ног.
Сестра Клара, стоя на коленях, пыталась разобрать каракули, набросанные рукой Илиэль.
— Это было написано на скрижали, — пояснила она, как будто сестра Клара могла знать, что ей привиделось. — На той, которую старик спрятал в пещере. Для Илиэль настало время идти спать; но, пока ее девушки пели свои монотонные песни, Сирил Грей и брат Онофрио уже разбирали таинственные знаки.
Они провозились с этой надписью почти до рассвета. В это время на другой вилле работа тоже достигла своей высшей точки: Артуэйт наконец завершил свой гримуар. И вовремя, потому что Великая Операция некромантов должна была начаться во второй день убывающей Луны, но ей должна была предшествовать еще девятидневная подготовка, требовавшая от магов больших усилий, ибо приготавливать им нужно было не материалы, а себя самих.
Все девять дней им полагалось есть собачье мясо и черный хлеб, выпеченный без соли и дрожжей, и пить сырой грейпфрутовый сок, самый низкий из черномагических напитков, потому что считается, что он отрицает прекрасный образ Божий, низводя Бога до деревянного идола. Следовало принять и другие меры. На всей вилле нужно было создать атмосферу настоящей покойницкой; магам не полагалось даже случайно, в окне, видеть женщин, им нельзя было менять одежду во все время этих девяти дней, и саму одежду надо было сделать из саванов (саваны были заранее сняты с еще не погребенных мертвецов, то есть, попросту говоря, украдены). Перед тем, как надеть ее на себя, маги должны были произнести сложное заклинание, составленное из перемешанных слов погребального обряда.
Саваны и прочие недостававшие атрибуты они раздобыли на еврейском кладбище, и сочиненный Артуэйтом по этому поводу мрачный стишок «Воскресение из гоев» окончательно испортил им настроение, напомнив о мерзости задуманной ими церемонии. А Дуглас в Париже пил, отбивая ударом об стол горлышко у очередной бутылки виски и провозглашая тосты за здравие навестившей его американской дамы по фамилии Кремерс.
