Уильям Фолкнер - Святилище
— Пошли, — сказала она на ухо Лупоглазому. — Раз хочешь танцевать, давай потанцуем.
Темпл выпила еще. Они снова танцевали. Рыжего не было видно. Когда музыка прекратилась, Темпл выпила еще. Лучше от этого не стало. Выпитое легло в груди твердым, горячим комом.
— Пойдем, — сказала она. — Продолжим.
Но Лупоглазый не поднялся. Темпл стояла возле него, мышцы ее дрожали от изнеможения и страха. Она стала насмехаться над ним:
— Тоже мне мужчина, смелый бандит, и позволяешь девчонке затанцевать себя до упаду.
Потом лицо ее сжалось, стало маленьким, изможденным и искренним; она заговорила как ребенок, с трезвым отчаянием:
— Лупоглазый.
Он сидел, положив руки на стол, и вертел в тонких пальцах сигарету, второй стакан с тающим льдом стоял перед ним. Темпл положила руку ему на плечо.
— Папочка.
Передвинувшись так, чтобы заслонить от него зал, она украдкой сунула руку ему подмышку, коснулась рукояти плоского пистолета. Пистолет лежал словно в легких мертвых тисках между рукой и боком.
— Дай его мне, — прошептала Темпл. — Папочка. Папочка.
Прижавшись бедром к плечу Лупоглазого, она стала гладиться о его руку.
— Дай его мне, папочка, — шептала она.
Внезапно ее рука незаметно и быстро скользнула вдоль его тела; потом она резко отдернула ее.
— Я забыла, — прошептала она. — Я не хотела. Я не…
— Нет! — прошипел сквозь зубы один из сидящих за тем столиком.
— Сядь, — велел Лупоглазый.
Темпл повиновалась. Наполнила стакан, наблюдая за действиями своих рук. Потом перед ее глазами оказался серый пиджак. У него треснула пуговица, тупо подумала она. Лупоглазый был невозмутим.
— Потанцуем? — сказал Рыжий.
Он склонил голову, но смотрел не на Темпл. Чуть обернувшись, разглядывал двух мужчин за другим столиком. Лупоглазый был все так же невозмутим. Он аккуратно разорвал кончик сигареты и выщипал оттуда табак. Потом сунул сигарету в рот.
— Я не танцую, — произнесла Темпл застывшими губами.
— Нет? — сказал Рыжий. И хладнокровно спросил: — А как чувствует себя этот парень?
— Прекрасно, — ответил Лупоглазый.
Темпл смотрела, как он чиркает спичкой, увидела пламя, искаженное стеклом стакана.
— Хватит с тебя, — сказал Лупоглазый.
Его рука отняла стакан от ее губ. Темпл видела, как он выплеснул содержимое в вазу со льдом. Снова заиграла музыка. Темпл сидела, спокойно оглядывая зал. Какой-то голос негромко загудел у нее в ушах, потом Лупоглазый схватил ее за руку, встряхнул, тут она обнаружила, что ее рот открыт и она, должно быть, издавала какой-то звук.
— Заткнись, ну, — сказал Лупоглазый. — Можешь выпить еще.
Он наполнил ее стакан.
— Я сама не замечала, — сказала Темпл.
Лупоглазый подал ей стакан. Она выпила. Ставя стакан на стол, поняла, что пьяна. Ей казалось, опьянела она уже давно. Подумала, что какое-то время находилась в беспамятстве, и это уже произошло. Услышала собственный голос Надеюсь, что да. Надеюсь, что да. Потом поверила в это, и ее охватило чувство утраты и физического желания. Больше мне никогда не придется, думала она в плывучем забытьи мучительной скорби и эротического вожделения, вспоминая о теле Рыжего и глядя на свою руку, держащую над стаканом пустую бутылку.
— Все выпила, — сказал Лупоглазый. — А ну, поднимайся. Потанцуем отойдешь.
Они снова танцевали. Темпл ступала вяло, безвольно, глаза ее были открыты, но ничего не видели, тело двигалось в такт музыке, хотя временами она ее не слышала. Потом поняла, что оркестр играет ту самую мелодию, под которую Рыжий приглашал ее танцевать. Если так, случиться этого еще не могло. Темпл почувствовала неистовое облегчение. Еще не поздно; Рыжий еще жив; она ощущала, как ее охватывают долгие трепетные волны желания, сушащие помаду на губах, закатывающие глаза под лоб в трепетном забытьи.
Они оказались у игорного стола. Темпл услышала свой голос, требующий кости для броска. Бросила, выиграла; количество фишек перед ней росло. Лупоглазый подгребал их, поучал ее, давая советы мягким ворчливым голосом. Он стоял рядом с ней, ниже ее ростом.
Лупоглазый взял чашечку сам. Темпл коварно стояла рядом, чувствуя, как ее, одна за другой, охватывают волны желания, усиленного музыкой и запахом собственного тела. Она притихла. И незаметно, дюйм за дюймом, отодвигалась в сторону, пока кто-то не втиснулся на ее место. Тогда она быстро и осмотрительно зашагала к двери, танцующие пары, музыка медленно кружились вокруг нее яркими бесчисленными волнами. Столик, за которым сидели те мужчины, был пуст, но Темпл даже не взглянула на него. Вышла в коридор. Ее встретил официант.
— Комнату, — потребовала она. — Скорее.
В комнате стояли стол и четыре стула. Официант, включив свет, застыл в дверях. Темпл махнула ему рукой; он вышел. Сцепив руки, Темпл оперлась ими о стол и не сводила глаз с двери, пока не вошел Рыжий.
Он сразу направился к ней. Темпл не двигалась. Ее пустые, невидящие, застывшие, как у статуи, глаза закатывались под лоб, все больше и больше темнея над полумесяцем белков. Слабеющим голосом она протянула А-а-а, тело ее медленно выгибалось назад, словно при виде изощренной пытки. Едва Рыжий коснулся ее, она выпрямилась резко, как лук, и, бросившись к нему, стала тереться о него бедрами, рот ее был уродливо распахнут, как у задыхающейся рыбы.
Рыжий с трудом высвободил лицо из ее рук. Прижавшись к нему бедрами, побледнев, Темпл заговорила, напряженно раскрывая рот:
— Давай поспешим. Куда угодно. Я его бросила. Так ему и сказала. Это не моя вина. Разве я виновата? Ты обойдешься без шляпы, я тоже. Он приехал сюда убить тебя, но я сказала, что дала ему шанс. Это не моя вина. И теперь мы будем только вдвоем. Без его присмотра. Скорей. Чего ты ждешь?
Пригнув его голову, она с ноющим стоном потянулась к нему губами. Рыжий отвел лицо в сторону.
— Я говорила ему. Я сказала, только отвези меня сюда. Сказала, даю тебе шанс. А он притащил их, чтобы убили тебя. Но ты не боишься. Правда?
— Ты знала об этом, когда звонила мне? — спросил Рыжий.
— Что? Он сказал, что я больше тебя не увижу. Что убьет тебя. Но он следил за мной, когда я звонила. Я его видела. Он даже не мужчина, а ты — да. Ты мужчина. Мужчина.
Темпл стала тереться о Рыжего, притягивая к себе его голову, бормоча, как попугай, непристойные комплименты, по ее бескровным губам бледной струйкой текла слюна.
— Ты боишься?
— Этого дохлого ублюдка?
Приподняв ее, Рыжий повернулся лицом к двери и высвободил правую руку. Темпл, казалось, даже не заметила его движения.
— Прошу тебя. Прошу. Прошу. Прошу. Не заставляй меня ждать. Я вся в огне.
— Ладно. Возвращайся назад. Жди, пока я не подам тебе знак. Пойдешь или нет?
— Я не могу ждать. Ты должен. Говорю тебе, я вся в огне.
Темпл крепко вцепилась в Рыжего. Оба они, ничего не видя, двигались к двери, он не давал ей приближаться к своему правому боку; она в сладострастном забытьи, не замечая, что они двигаются, прижималась к нему так, словно хотела коснуться его всей поверхностью тела сразу. Рыжий вырвался и подтолкнул ее в коридор.
— Иди, — сказал он. — Через минуту я буду там.
— Ты недолго? Я вся в огне. Говорю тебе, я умираю.
— Нет. Недолго. Иди же.
Играла музыка. Темпл шла по коридору, слегка пошатываясь. Ей показалось, что она прислонилась к стене, и тут она обнаружила, что танцует; потом заметила, что не танцует, а движется к выходу между мужчиной, жевавшим резинку, и другим, в застегнутом наглухо пиджаке. Попыталась остановиться, но ее держали под руки. Бросив последний отчаянный взгляд на кружащуюся комнату, Темпл открыла рот, собираясь закричать.
— Крикни только, — сказал застегнутый наглухо. — Попробуй.
Рыжий стоял у игорного стола. Темпл заметила, как его голова повернулась к ней, в поднятой руке у него была чашечка с костями. Он весело помахал ею. Проследил, как она вышла в дверь вместе с обоими мужчинами. Потом быстро оглядел комнату. Лицо его было уверенно, спокойно, но у ноздрей пролегли две белые черты, лоб увлажнился. Встряхнув чашечку, он неторопливо бросил кости.
— Одиннадцать, — сказал крупье.
— Черт с ним, — ответил Рыжий. — Сегодня я потеряю в миллион раз больше.
Темпл усадили в машину. Наглухо застегнутый сел за руль. Там, где подъездная аллея соединялась с дорогой, ведущей к шоссе, стоял длинный туристский автомобиль. Когда они поравнялись с ним, Темпл увидела заслоненный ладонью огонек спички, сдвинутую набок шляпу и тонкий крючковатый профиль Лупоглазого, зажигающего сигарету. Спичка вылетела наружу, словно крошечный метеор, и, промелькнув, исчезла в темноте вместе с профилем.
XXV
Столы сдвинули в один конец танцевальной площадки. На каждом лежала черная скатерть. Шторы были еще задернуты; сквозь них проникал тусклый красноватый свет. Прямо под оркестровой площадкой стоял гроб. Черный, с дорогими серебряными украшениями, подмостки были скрыты грудой цветов. Сплетенные в кресты, венки и прочие символы погребального обряда, они волной вздымались над гробом, захлестывая площадку и пианино, их запах быстро становился удушливым.
