Коммунисты - Луи Арагон
Под белыми шатрами яблонь что-то зашевелилось. Может быть, кошка? Они подошли. Но с этой стороны изгородь была слишком высокая. Рауль крикнул: — Стой тут! Я пойду… — и побежал в обход. Жан думал о том, что оставил фотографию Сесиль в своем вещевом мешке, на перевязочном пункте Блаза. Алэн захватит мои вещи, успокоил он себя… Пожалуй, неуместно было думать об этом в брошенной деревне среди мертвых тел и разбитых танков. Послышался голос Рауля. Жан побежал и на полпути они встретились. Рауль нес на спине раненого; тот стонал, голова его бессильно моталась из стороны в сторону. Хотя Рауль был очень силен, он совсем изнемог под тяжестью своей ноши.
— Ты, брат, еще не знаешь, каким тяжелым делается человек, когда ему больно.
У Рауля лицо было испачкано кровью раненого. Куда тот был ранен? Перед тем как втащить его в машину, с него сняли кожаный шлем, и тогда Жан узнал: это был танкист, которого он видел в Конде на Шельде в офицерской столовой, когда принес туда однажды пакет Блазу. Тот самый высокий лейтенант, у которого как будто совсем не было подбородка. Раненый хрипел. Должно быть, у него была проломлена грудная клетка, а кроме того, перебиты ноги. Носилки вдвинули в машину. Жан мог только наложить на обе ноги выше колена жгут, — перевязку сделают потом, на пункте. В другом конце деревни разорвался снаряд. Противник открыл огонь, бил по этой пустыне и по этим мертвым. Мешкать было нельзя.
Лейтенант де Версиньи чувствовал, что его везут куда-то; у него уже не было сил стонать от боли; лежа на носилках в машине с закрытыми дверцами, он сосредоточил последние остатки сил на мысли о рапорте, который он должен представить… «Шенонсо» пылал, когда он выскочил из башни… ему удалось вытащить водителя, но как раз тут бедняге пробило голову, так же как Вантру… Лейтенант де Версиньи задыхается, повернуться он не может… и все его преследует странная мысль: придется умереть небритым. Но как же умереть, не отправив рапорта!.. Он видел, как капитан… капитана убили первым… боевой порядок был нарушен, но взводы снова перестроились… На «Шамборе» был Вантру… Я хорошо знал, что Вантру, несмотря на свои взгляды… Вантру… Лейтенант де Версиньи не хочет умереть, не отправив рапорта… сказать хоть этим людям, которые подобрали его… все застилает туман… в глазах темно… машина все катит… боль, нестерпимая боль… толчки… Лейтенанту де Версиньи мучительно жаль Вантру и своего убитого водителя, а еще больше терзает его мысль о потерянном танке, оставшемся на поле боя… Но он подаст рапорт: скажет, что успел снять кожух и разбить кувалдой мотор… и как раз в эту минуту… Ах, гадины! раздробили мне ногу… холод какой, отчего так холодно?.. И вдруг все исчезло, все затопила боль…
Жан и Рауль выпрыгнули из кабины около маленького сарая за кустами мокрой иззябшей сирени. Партюрье вышел, чтобы им помочь. Отперли заднюю дверцу машины, вытащили носилки. Лейтенант де Версиньи лежал, запрокинув лицо со скошенным подбородком, как будто смотрел на сирень, на небо… На щеках его отросла синеватая щетина, рот был раскрыт…
— Что же вы мне мертвого привезли? — сказал Партюрье.
Лейтенанту де Версиньи не придется послать рапорт, не продиктует он свое предложение представить сержанта Вантру к награде — сержанта Вантру, в котором он еще вчера видел воплощение всего самого ненавистного… В кармане у лейтенанта лежит фотография: ее высочество графиня Парижская. Партюрье смотрит на мертвого — это тот самый офицер, у которого было собственное мнение о том, как нашивать значки танкиста на воротник мундира. Он возмущался тогда в офицерской столовой легкомысленными разговорами этого лейтенанта и его сумасбродов-товарищей… А вот уже Ла Мартельер убит на марше, а здесь убиты Версиньи и другие… Монсэ одним духом выпаливает все, что он видел: деревня, мертвецы, рухнувшие танки на улицах, развороченные дома и белые воздушные шатры цветущих яблонь. Партюрье слушает, и вот-вот заплачет как ребенок. Он смотрит на Рауля, на Жана де Монсэ… Нет, он ведь все-таки начальник. Особенно перед Раулем стыдно.
— Рауль!
— Что, господин доктор?
Почему Партюрье захотелось поговорить с Раулем? И что он скажет ему? Рауль смотрит на этого высокого малого в каске, от которой его лицо кажется маленьким, видит, что он бледен и кривит губы, и Рауль все понимает: тяжело в первый раз… Что ж, надо похоронить мертвого.
Партюрье сказал только: — Какое расточительство! Нет, какое дикое расточительство!
По дороге с оглушительным грохотом движутся тяжелые танки: сомюа идут с тыловых позиций. На них смотрят санитары с перевязочного пункта и драгуны в соседнем поселке. Танки идут к безлюдной деревне — живые встанут на смену мертвым. Во всех этих огромных стальных зверюгах, окрашенных в защитный цвет, сидят люди… как сидели Версиньи, Вантру… На перевязочном пункте один из раненых, которого еще не успели эвакуировать, сказал с завистью: — Да, у них-то броня здоровенная, не то что у виснеров! Наплевать им на противотанковые пушки — снаряды отскакивают от них, как орехи! — И вдруг это слово «виснеры» кольнуло Жана. Так как же это? Значит, броня на танках Виснера?.. Но эта мысль переплетается с другой, в которой нельзя признаться перед убитым танкистом, перед танками, ползущими по дороге…
Однако мысли его никнут, как мокрые гроздья сирени.
V
В это утро Д3 все генералы снова снялись с мест, они догоняли и разыскивали друг друга, передвигали свои КП. Корап снует между Вервеном и Шимэ; сначала даже не знали, куда ему сообщить, что на рассвете немецкие танковые соединения в колоннах вышли на Семуа, где накануне вечером были замечены их передовые отряды.
— Но ведь это как будто ваш участок, господин майор? — Язвительность замечания совершенно неуместна. Да, конечно, случилось это впереди армии Хюнцигера, но Бенедетти явился сюда, чтобы получить для Хюнцигера сведения о передвижениях Корапа, а не осведомлять Корапа о передвижениях Хюнцигера… Связь становится все затруднительнее… Насколько я понимаю, положение 9-й армии в настоящий момент таково: генерал Буффе[562], слева от вас, отводит 2-й корпус на запад от Мааса. В
