Йен Бэнкс - Бизнес

Среди ночи я проснулась от духоты. Мне не хватало воздуха: казалось, меня затягивает разреженный воздух под огромным, беспощадным давлением. Темнота. Не просто темнота, а полная темнота, всепоглощающий абсолютный мрак, странным образом усиливающий духоту. Где же я? В Берлине? Нет, это сон или какие-то воспоминания. Блискрэг? Промозгло, как в тамошних верхних комнатах. Я потянулась за часами. Кровать показалась какой-то незнакомой: маленькая, остывшая. Небраска? В воздухе, невыносимо холодном, витал странный запах. Простыни казались слишком тяжелыми. Сердце мучительно билось прямо в горле. От странного запаха не было спасения. Где же, черт возьми, такое возможно?

Я вытянула левую руку и нащупала холодную каменную стену. Потянувшись выше, ощутила ладонью дерево. Справа виднелся небольшой светящийся кружок, и я нагнулась в его сторону. Было такое чувство, словно я легла спать в одежде. Пальцы сомкнулись вокруг часов. Стекло оказалось страшно холодным. «Брайтлинг» показывал пятнадцать минут пятого. Я попыталась вспомнить, переставлены ли мои часы на местное время. На шероховатой деревянной поверхности я нащупала сначала пузатую фигурку своей неизменной спутницы, обезьянки-нэцке, а затем рифленый фонарик, который тут же включила.

Изо рта клубился пар. Кровать стояла в нише. Потолок спальни был выкрашен в тошнотворно-желтый и мертвенно-зеленый цвета. На меня взирали какие-то сатанинские рожи, красные, лиловые, черные и оранжевые. Они выгнули брови дугой, навострили уши, вперили в меня огромные, свирепые глаза, ощетинили черные, завитые крючком, словно навощенные усы, разинули алые пасти, оскалив клыки, и надули щеки, зеленые, как плоды авокадо.

Я боялась отвести глаза. Карманный «асферилюкс» отбрасывал ровное, компактное пятно света. Пятно подрагивало. Наверно, привиделось. Нужно было хорошенько выспаться и проснуться снова.

И тут я вспомнила. Тулан. Я находилась в туланской столице, городе Тун, во Дворце Тысячи Залов, который на самом деле насчитывал ровно шестьдесят одну комнату. Устрашающие деревянные маски призваны были отпугивать злых духов и охранять покой высокочтимых гостей. В спальне царила кромешная тьма, потому что (а) была ночь; (б) ночь выдалась безлунная; (в) окно закрывали не только шторы, но и ставни; и, наконец, (г) если принц находился в резиденции, электричество во дворце отключали в полночь, а если, как сейчас, отсутствовал, – то уже с закатом солнца. Замерзала я по той причине, что в этих краях центральное отопление заменял сытый желудок. Дышать было трудно из-за того, что накануне я переместилась с жаркого и влажного морского берега, где была еще утром, на высоту девяти тысяч футов над уровнем моря, где оказалась к пяти часам вечера. У кровати на всякий случай положили кислородный баллон и маску. Телевизора, конечно же, не было и в помине.

Я вспомнила, как на аэродроме меня встретил облаченный в стеганый халат услужливый туланец невысокого роста и неопределенного возраста, который представился вроде бы Лангтуном (дальше – язык сломаешь), как, шествуя во главе процессии из взрослых и щебечущих детей, мы совершали экскурсию по обшарпанному городку, как вошли через расписные деревянные ворота в дворцовый комплекс и осмотрели помпезные парадные залы, как нас пригласили отобедать за длинным столом в компании каких-то ярко наряженных людей (скорее всего, монахов), ни один из которых не говорил по-английски. Я пробовала еду различной консистенции и всевозможных оттенков коричневого цвета, пила воду и кумыс – и вдруг в зале погасли огни: очевидно, пришло время удаляться на покой. Спать совсем не хотелось: меня преследовало головокружение, чувство недоумения и оторванности от мира, но сонливости не было; однако стоило мне увидеть это убогое ложе, как меня сморил сон.

Я выключила фонарик и, вытянув ноги, нащупала в кровати заткнутую пробкой фарфоровую бутыль-грелку. Она до сих пор была теплой. Одной ногой я пододвинула грелку к заднице и, свернувшись калачиком, снова закрыла глаза.

Почему мне снились Берлин и Хейзлтон?

Вероятно, потому, что за день до этого я разговаривала с Хейзлтоном. Потому что именно тогда, за столом, нам впервые удалось близко пообщаться. Все предельно ясно. За исключением того, что на самом деле это совсем не так. Какая-то часть моего сознания отказывалась принимать такое объяснение и твердила, что в этих снах заключалось нечто большее. Я решила, что так на меня подействовал недостаток кислорода в воздухе.

Хейзлтон тогда нащупал под столом мое колено и твердо вознамерился проводить меня до моего номера. Я сбежала.

Почему мне не приснился Стивен?

Стивен, женатый на Эмме. Эмма, которая среди общего молчания кудахтала: «Ах, ах, ах».

Эмма, которая крутила роман с Фрэнком Эриксоном, юристом корпорации «Херджир», проживающим в Александрии, штат Вирджиния, с женой Рошель и тремя детьми: сыном Блейком и дочерьми Тией и Робин. Они с Эммой встречались обычно во время обеденного перерыва в гостиницах у Кольцевой дороги округа Колумбия и дважды ухитрились провести вместе выходные, один раз в Новом Орлеане, куда он приехал на конференцию, а она якобы в гости к школьной подруге, и в другой раз – в шикарном загородном отеле «Ферингтон-Хаус», запрятанном в лесах неподалеку от Питсборо, Северная Каролина.

Я знала местный код и номер телефона этого отеля; я даже знала, что именно сладкая парочка заказывала на ужин в пятницу, а что – в субботу и какие предпочитала вина; я бы могла позвонить в отель и заказать тот же самый люкс и бутылку такого же шампанского в ведерке со льдом.

Видеозаписей этого тайного свидания у меня не было, зато была отсканированная копия счета. Цифровой видеодиск, полученный мною от Пуденхаута, зафиксировал не только этот документ, но и другие гостиничные и ресторанные счета (подкрепленные снимками и короткими видеосюжетами, запечатлевшими самих прелюбодеев), а также квитанцию за доставку цветов на рабочее место миссис Бузецки в дизайнерской компании, пятисотдолларовый счет на имя мистера Эриксона за нижнее белье, которого, как я подозреваю, его жена в глаза не видела, и множество других доказательств, воссоздающих этот роман в мельчайших подробностях.

Гвоздем программы была видеозапись их совокупления в гостинице (а именно в номере 204 отеля «Хэмптон», Бетесда, округ Колумбия). Кому-то пришлось затратить массу сил и времени, чтобы собрать эти улики, и чем больше я об этом размышляла, тем меньше верила, что к Хейзлтону этот диск попал по чистой случайности.

Какие масштабы приняла слежка? Занимался ли этим только Хейзлтон, или все остальные тоже приложили руку? Неужели они и за мной шпионили? В отличие от Стивена, я никогда не приносила клятву перед алтарем и не давала никаких обещаний, письменных или устных, но можно ли сказать то же самое о мужчинах, с которыми у меня что-то было? Я прокрутила в памяти все свои романы, пытаясь сообразить, кто из моих любовников мог бы стать жертвой шантажа или огласки.

По всей видимости, осложнений не предвиделось: я всегда старалась избегать связей с женатыми мужчинами, а если и оказывалась в постели с чужим супругом, то лишь потому, что этот негодяй мне солгал (конечно, пару раз у меня возникали подозрения, но это к делу не относится). В принципе, Стивен мог собой гордиться: ведь ради него я была готова нарушить свое правило.

Не исключено, что компромат был собран специально для меня, подумала я. Наверно, в иных обстоятельствах Хейзлтон не опустился бы до такого занятия, но тут он организовал целую шпионскую операцию, потому что знал о моих чувствах к Стивену, знал, как Стивен относится к супружеской измене, и, возможно, увидел способ помочь мне соединиться с возлюбленным и тем самым выставить себя моим благодетелем.

Меня бросило в жар. Воздух в комнате оставался пронизывающе холодным, но под кипой одеял меня вдруг прошиб пот. Я стянула с себя свитер и толстые носки, но оставила их рядом с собой на тот случай, если они опять понадобятся.

И что же, черт побери, мне было делать?

Рассказать Стивену, чем занимается его жена? Дьявольщина, пусть даже я поступала непорядочно или добивалась какой-то выгоды для себя лично, но ведь речь шла о его благополучии: насколько можно было судить по отснятым материалам, Эмма и Фрэнк не предохранялись.

Я могла бы позвонить Стивену, не откладывая в долгий ящик. Рассказать ему всю правду, упомянуть, что располагаю доказательствами и ЧТО мне их передал не кто иной, как Хейзлтон. Это самая честная линия поведения, меня бы оправдал любой суд. Но решись я на такой шаг – где гарантия, что сама не поставлю себя под удар? Чего доброго, Стивен обвинит меня во всех смертных грехах, скажет, что я просто пытаюсь разрушить его брак. И я проиграю.

А еще проще было позвонить Хейзлтону и ничтоже сумняшеся произнести всего лишь одну фразу: ладно, вперед. Будь что будет. Пусть Стивен узнает правду – посмотрим, как он себя поведет; будем надеяться, рано или поздно прибежит ко мне. Может, мне даже стоит как бы невзначай оказаться рядом, когда он услышит правду, чтобы он плакался именно в мою жилетку; рискованно, спору нет, но мои шансы при этом возрастают.