Дом под утопающей звездой - Зейер Юлиус

Прошло четверть года; не спрашивай, дорогой маэстро, как я жил в это время, что испытывал Бенедикт, что княжна сказала в монастыре, как далеко покаялась, что с нею было, — все навсегда останется тайной. Но однажды утром нас удивило известие в какой-то клерикальной газете о том, что княжна Тереза Манфреди сократит время искуса, и что уже на следующей неделе последует ее пострижение, что она стремится к миру, познавши тщету света и всех его наслаждений. Эта газетная фраза тронула меня больше, чем какая-нибудь трагедия Эсхила. Я отправился к Бенедикту, с которым мы за все это время мало виделись. Мы никогда не говорили о том страшном происшествии, и имя княжны Манфреди никогда не произносилось нами. Бенедикт рисовал картину святой Терезы всегда со слезами на глазах, но если отчаяние превозмогало, он рисовал другую, ужасную, никогда не оконченную… Она изображала монахиню, погруженную в немое отчаяние на своей постели в келье, откуда с хохотом убегал какой-то грубый воин. Через окно был виден дым пылавшего монастыря; у воина было лицо Бенедикта, а у монахини отчаянный, полубезумный взгляд княжны Манфреди, когда она возвращалась после своего несчастья к жизни…

Бенедикт сидел у окна, ожидая моего посещения. Мы в первый раз говорили о княжне после того страшного случая. Мы оба плакали и сговорились пойти в костел. Видеть ее еще раз, в последний, было нам обоим так же необходимо, как солнце и воздух.

Злополучный день настал. Вход в монастырь был только по билетам. Не знаю, как Бенедикт достал их. В костеле было в сборе все, так называемое, лучшее пражское общество; я и Бенедикт были одни случайные плебеи. Мы стали в стороне и думали, что нас не будет видно из алтаря.

Не требуй, чтобы я тебе все подробно описал. Я не знаю ничего определенного из происходившего, ведь это все было, как легкое сновиденье. Я видел княжну Терезу Манфреди в длинном белом шелковом одеянии, сверкающем золотом и дорогими камнями, видел ее бледное мраморное лицо, ее серые глаза, которые здесь, под луной, по мечтательности нельзя ни с чем сравнить, но видел все через туман своих слез. Я смотрел, как ее водили кругом, что-то говорили, но что — не знаю! Тереза не бросила ни единого взгляда на окружающих. Когда она говорила, я слышал только сладкую музыку ее голоса, но не понимал, какие она слова произносила. По временам этот ясный энергичный голос казался мне таким же неестественным, как в тот раз в мастерской Бенедикта. Несчастный Бенедикт держал меня за руку, и я чувствовал, как он ее все крепче и крепче сжимает, и его дыхание было такое тяжелое и громкое, что оно должно было раздаваться по всей церкви. Теперь настал момент, когда Тереза, согласно обряду, легла на землю, и к ней подошли с покровом, чтобы покрыть… Ей что-то шептали, она поступала против предписаний, а именно — она подняла вдруг голову и в первый раз в течение всего обряда взглянула на общество, взглянула пристально и без всякого стыда. Она сразу же увидала Бенедикта, точно зная, где его искать. Ее глаза были неестественно расширены, и они впились в лицо Бенедикта, опиравшегося, почти без сознания, о стену. Княжне Терезе уже громче напоминали, в обществе начали перешептываться. Тереза не обращала внимания, ее грудь подымалась, в сером глазу блеснула большая слеза, одна, которую я видел и тогда у несчастной девушки… У алтаря стали нетерпеливы, покров упал на нее. Она должна была лежать под ним неподвижно, так требовалось обрядом, но покров два раза приподнимался, и оттуда два раза тихо поднялись руки девушки… Потом тяжелая ткань осталась неподвижной, но из-под темных складок послышалось какое-то слабое хрипение.

В костеле поднялся шум, женщины побледнели, мужчины сделались беспокойны, только у алтаря все шло по положенью… Тереза тихо лежала, а Бенедикт положил мне голову на плечо, как ребенок. Тереза должна была встать, — она не шелохнулась. Раздались крики, одна из дам подала свой флакон. Подняли Терезу, вокруг усиливался еще более громкий шум. Известный фешенебельный врач, находившийся тут, подошел к ней и взял ее за руку.

— Она мертва… — сказал он через минуту.

А слеза до сих пор блестела в погасшем сером глазу…

Я не знаю, как мы с Бенедиктом вернулись домой. Он долго был болен. Я думал, что он сойдет с ума. Его днем и ночью преследовали глаза монахини, выражающие отчаяние. Он не мог себе иначе представить Терезу, как связанной, с полубезумными глазами, на старинной постели, за занавесью. Его силы надломлены. Врач советует ему перемену обстановки. Никто не имеет на Бенедикта такого влияния, как ты, наш дорогой маэстро. Ты один прогонишь Эвменид, которые накидываются на этого несчастного подобно шипящим змеям. Он, наконец, согласился поехать к тебе в Пасси. Мне долго не удавалось вывести его из этой страшной летаргии.

— Откуда бы я взял сил, — сказал он, — передать моему дорогому маэстро все происшедшее? Расскажи ему все, все, не щади меня… Напиши ему всю правду.

И я сделал то, о чем он меня просил… Никогда и никому больше не буду я рассказывать о княжне Манфреди. Я поеду на восток, потому что и мне нужна перемена обстановки, мне нужно забыть. Забыть! Какое это пустое слово… О, маэстро, дорогой мой маэстро, почему мне не признаться тебе, ведь ты, может быть, и сам уже догадался?.. И я любил эту женщину…

Примечания

Повесть «Дом под утопающей звездой» была впервые опубликована в журнале «Květy» в 1894 г. Первое отдельное издание вышло в 1897 г. Публикуется по изд.: Зейер Ю. Дом под утопающей звездой. Пер. с чешск. Вл. Ленского. СПБ.: Кн-во «Мир» В. Л. Богушевского, [1909].

Новеллы «Inultus: Пражская легенда» и «Тереза Манфреди» публикуются по изд.: Зейер Ю. За родину (Inultus). Тереза Манфреди. С чешск. Пер., предисл. и биогр. В. П. Глебовой. Пг., 1918. Нами восстановлено авторское заглавие новеллы «Inultus», вошедшей в цикл «Tři legendy о krucifixu» («Три легенды о распятии»), впервые опубликованный в журн. «Lumir» в 1892 г. Иллюстрация к новелле выполнена К. Боуда.

Все тексты публикуются в новой орфографии. Пунктуация приближена к современным нормам. Подстраничные примечания принадлежат составителю.

В оформлении обложки использован эскиз иллюстрации к повести работы Я. Конупека. На фронтисписе портрет Ю. Зейера работы Я. Вилимека.