Алистер Кроули - Лунное дитя
Гримуар ему удался на славу: недаром говорят, что черти любят непонятные знаки, темные фразы и бессмысленные слова. Это объемистое сочинение было словно задумано для того, чтобы вытащить злого Духа безграмотной речи из его самого дальнего укрытия на свет Божий.
Ибо для Артуэйта и речь была не речь, если ее можно было понять сразу. Чтобы как следует запутать фразу, нужно хорошенько подумать, а потом еще и отредактировать ее — вставить новые выражения, незаметно подменить одно подлежащее другим, расставить глаголы в самом неожиданном порядке, выкинуть все слишком короткие слова, а главное, не скупиться на архаизмы. От дурной привычки называть вещи своими именами следовало отказаться решительно и бесповоротно; и если после тщательной проверки во фразе все-таки удавалось обнаружить хоть крупицу смысла, его нужно было немедленно удалить, заменив ключевые слова их эквивалентами из какого-нибудь мертвого языка.
Ясно, что такую работу нельзя сделать ни за сутки, ни даже за неделю; для того, чтобы ее прочесть, придется потратить почти столько же времени и сил — хотя бы из уважения к автору, отважившемуся на такой подвиг. Нет, не для того, чтобы понять, что же достопочтенный автор имел в виду, а чтобы проникнуться тем сумеречным состоянием души, в котором он пребывал, вероятно, с самого рождения.
Приведем один небольшой пассаж ради примера:
Пневмам же, ложирующе sub circulo hermeneutico ipso,
(Когда души окажутся) (в магическом круге),
феноменико альтацчя кай паки фактация
(им придется проявиться) (и) (тем более)
(прийти в движение)
плюс роstum гилпэтика супра суть.
(и) (потом) (материализоваться).
Далее этот «каркас», уже свидетельствующий о большом опыте, ибо подобное мастерство не приобретается в один день, следовало надстроить парой парентез потяжеловеснее, маскируя ими все еще хоть сколько-нибудь понятные слова, чтобы уже никто и никогда не сумел проникнуть в первоначальный смысл фразы. Все эта в целом неизменно повергало невежественную публику в изумление перед той недосягаемой высотой, которой автор достиг в своих познаниях. Пока Артуэйт трудился таким образом, Весквит и Абдул занимались делами гораздо более прозаическими. Им предстояло еще раздобыть четырех черных кошек (для четырех сторон света) и жертвенного козла, которому предназначалась роль не менее важная, чем самому покойному Гейтсу. Объявив, что тело будет перевезено в Англию, Весквит отправил в гробу куклу, тело же положил в погреб на лед, что, надо полагать, доставило тому немалое удовольствие.
Кошек Абдулу удалось достать без особого труда. Несмотря на сопротивление, их рассадили по клеткам в «лаборатории» Артуэйта и кормили человеческим мясом, точнее, теми отбросами, которые Весквит почти задаром получал в операционных местных больниц.
С козлом было труднее, так как тут годился далеко не всякий козел. Чтобы заполучить нужного, Абдулу пришлось затеять в Неаполе целую интригу с местными мафиози, подвергая себя таким опасностям, на которые он вовсе не рассчитывал.
Доктор, впрочем, немало позабавился, когда тому пришлось надеть солдатский свой мундир.
Летучую мышь также раздобыли довольно быстро; правда, ее следовало напоить кровью молодой женщины. Однако и тут нашлась крестьянка, согласившаяся за определенную мзду дать той укусить себя в палец ноги. Гвозди от гроба самоубийцы и череп отцеубийцы вообще не были проблемой, так как Весквит никогда не пускался в путь без подобных предметов первой необходимости. Однако дел было еще много; труднее всего оказалось выбрать подходящее место для операции. Вообще-то для этого полагалось найти поле сравнительно недавней битвы; чем больше в ней было павших, тем лучше (после 1917 года немало таких мест, необычайно привлекательных для черных магов, образовалось в окрестностях Вердена). Однако прежние гримуары писались в иные времена и в иных обстоятельствах; сегодняшний маг наверняка столкнется с целым рядом помех, явившись со своими козлами, кошками и прочими атрибутами на какой-нибудь оживленный перекресток в надежде найти там столь нужную ему могилу самоубийцы или по всем правилам погребенного вампира. Если пеший путник XIV века, завидев это, в страхе пустился бы наутек, то водитель нашего времени, если и не переедет мага от неожиданности, то уж во всяком случае остановится поглазеть. Лучше всего было бы, конечно, иметь хоть маленькое поле битвы в частном земельном владении, куда нет входа посторонним; да, это было бы гораздо предпочтительнее для целей некромантии, нежели общедоступные гектары поля знаменитой битвы на Марне. Да и на перекрестках теперь хоронят гораздо меньше вампиров и самоубийц, чем в старые добрые времена. Всесторонне обдумав эти факты деградации современного общества, Весквит решил пойти па компромисс, избрав местом действия какой-нибудь лишенный благодати храм. Найти и снять виллу с домовой часовенкой оказалось несложно, а раз освятить ее для такого мастера, как Весквит, вообще не составило труда.
Всю техническую работу выполнял, разумеется, Абдул-бей.
Тут опять-таки уместно вспомнить, что противоположности притягиваются друг к другу, и что нет такого дела, которого не могли бы изгадить бестолковые исполнители.
Кто знает «как», не знает мук с вопросом «для чего», как сказал поэт. Д-р Весквит находился еще в самом начале своих приготовлений, когда «секретная служба» (нанятая Артуэйтом и названная им архилатентной эпитеорисией) доложила об изменениях в поведении обитателей "Сачка для Бабочки».
Привычки тоже поменялись; Сирил Грей совершенно удалился от Илиэль, став членом отряда обороны замка; Илиэль же перешла под эгиду сестры Клары, став таким образом центром треугольника женщин. Все их ритуалы и песнопения были теперь обращены прямо к ней. Мужчины же поочередно несли дежурство, оберегая от нападения извне трех женщин и охраняемое ими сокровище. Узнав об этом, Эдвин Артуэйт был чрезвычайно доволен: он исправил ошибки, допущенные по вине нерадивого подчиненного! Потому что эти перемены произошли именно в результате его, Артуэйта, магических действий: вскоре после прибытия Весквита он провел блестящую операцию, тайно вбив в дверь вражеской виллы три заговоренных гвоздя. Всем известно, что вбитые таким образом гвозди лишают обитателей дома возможности предаваться радостям любви. И вот результат налицо! Между влюбленными прекратилась не только любовь, но, по всей видимости, и дружба.
В действительности же брат Онофрио немедленно обнаружил эти гвозди и принял меры, чтобы направить их вредоносное действие, так сказать, по адресу отправителя; однако в данном случае это было равносильно поискам пенни в заведомо пустом кармане. Не ощутив никакого ответного удара, Артуэйт продолжал радоваться своему воображаемому успеху. Он решил опередить Весквита: с какой стати, в самом деле, он должен делить с кем-то свои лавры? Противник уже почти повержен, осталось только добить его. Весквит же со своей медлительностью скорее действует противнику на руку, давая ему возможность собраться с силами.
И он решился применить доблестный, хотя и опасный прием, известный как «Колыбель для Кошки»
Эта магическая операция, элементы которой до сих пор популярны у детей (даже если они никогда не изучали магию), широко распространена в районах, где развито рыболовство, например, на островах южных морей. Там знают множество хитроумных и красивых способов ее выполнения, столь подробно описанных д-ром В. Боллом в его известной монографии о математических играх. Жаль только, что магическую сторону дела он упорно обходит молчанием.
Теория этой игры базируется на том, что для поимки трудно уловимых объектов — птиц, бабочек или рыб, — требуется сеть соответствующей конфигурации. Отсюда следует вполне логичный (для мага) вывод, что этот способ пригоден и для поимки сколь угодно малоуловимых объектов, как например дух вашего покойного отца или душа вашего здравствующего недруга; важно лишь правильно подобрать сеть. Все это было Артуэйту известно, и он решил, что сеть лучше всего изготовить из кошачьих сухожилий или кишок, которые легко отождествить со внутренностями противника. При достаточной длине их нетрудно будет связать даже в такие сложные фигуры, как «звездочка», «сова» или «молния»; каково же придется этим магам, когда их внутренности завяжутся таким же образом! После нескольких пробных попыток, сопровождавшихся лишь бранью, Артуэйт приступил к выполнению главной операции. Произнеся все необходимые заклинания, он завязал сложнейший узел в виде корня ямса, дополнив основной клубок каким-то немыслимо запутанным ответвлением; следовало полагать, что лица, подвергшиеся такому воздействию, должны будут испытать муки, не меньшие, чем царь моавитян Еглон или Иуда Искариот.
Преимущество этого средства воздействия состояло в его простоте и дешевизне; если оно сработает, последствия будут столь разрушительны и ужасны, что лучшего и желать нельзя. То ли из-за не совсем правильного отождествления, то ли по другой какой причине, однако убедиться, что средство сработало, Артуэйту удалось далеко не сразу. Сложность была в том, что прямого контакта с обитателями замка у него не было. Прежде, чем поразить намеченную жертву, силовые потоки должны были прорвать первую линию обороны в лице брата Онофрио. Поэтому, когда Артуэйт наконец почувствовал, что его магия начала действовать, брат Онофрио заметил это первым. Не зная чему приписать этот феномен, Природе или Магике, он справедливо рассудил, что в обоих случаях правильнее будет дать неведомым силам проявить себя в полной мере, чем оказывать им сопротивление. Поискав и найдя снадобье, известное аптекарям как Hydrargirum subchloricum,[12] он проглотил довольно большую его дозу, глубокомысленно заметив при этом:
