Марсель Эме - Вуивра
— Ах, господин священник, как же мне не везёт, — сказала она слишком откровенно.
— Дитя моё, мы часто говорим о нашем везении, не думая о том, что Господь располагает событиями, чтобы отвечать ими на наши молитвы и дела.
— От молитв Господу у меня лицо не станет красивым и фигура не улучшится. А ведь если бы я не была такой уродиной, Гюсту Бейя и в голову не пришло бы идти в лес, чтобы бегать там за Вуиврой.
— То, что Господь отнимает с одной стороны, он прибавляет с другой, и если он не наделил вас красотой, то это потому, что приберёг для вас…
Однако священник напрасно терял время. Розе хотелось найти себе мужа, и она твёрдо знала, что в охоте на мужчин дух благочестия ценится куда как меньше, чем пригожее лицо и ладная фигура. Между тем жандармы уже прощались с Вуатюрье. Перед тем как отправиться к себе в Сенесьер, капрал подошёл к священнику и извинился за то, что должен задать ему один вопрос.
— Я тут только что узнал, что Бейя вчера утром причастился, хотя не делал этого уже много лет. Не думаете ли вы, что он принял причастие, поскольку считал, что подвергается какой-то опасности?
Священник был не прочь напустить на себя важности, и, сделав вид, будто ему что-то известно, сослался на тайну исповеди, хотя об исповеди Бейя у него не осталось никаких особых воспоминаний.
— Я не имею права отвечать вам.
Капрал не стал настаивать и удалился вместе со своим коллегой.
— Ну вот, господин священник, — сказал Вуатюрье, — в нашей коммуне случилось весьма печальное событие.
— Да, господин мэр, весьма печальное и воистину тревожное. Весь приход просто взбудоражен.
Одним словом «приход» священник уже определил своё отношение к происходящему. Вуатюрье сразу понял это, но бесстрастно ответил:
— Придётся, конечно, быть повнимательнее. В этом году изобилие гадюк. С такой жарой, какая сейчас стоит, оно и неудивительно. Я припоминаю, дед рассказывал мне, что гадючьи годы повторяются каждые двадцать пять лет.
— Возможно. Во всяком случае, могу заверить вас, господин мэр, что для паствы речь здесь идёт не просто о несчастном случае. Все только о Вуивре и говорят. И я не по слухам знаю о настроении людей. Многие из них, похоже, очень напуганы или, точнее говоря, находятся в подавленном состоянии. Ощущая угрозу, которая их гнетёт, люди вопрошают собственную совесть и получают от неё ответ, о котором догадывались уже и раньше.
Священник преувеличивал. Узнав о смерти Бейя, он прошёл всю деревню, чтобы прощупать общественное мнение и намеренно подтолкнуть прихожан на определённую реакцию, но те в очередной раз обманули его ожидания. В массе своей они верили, что Бейя погиб из-за того, что пытался похитить рубин, и их не могла не волновать трагическая гибель одного из земляков. Большинство видело во всей этой истории и перст Божий, и когти сатаны, однако у них не было гнетущего ощущения опасности. «Никто никого не заставлял, — говорили они, — гоняться по лесам за рубином. Кто ищет опасность, тот её и находит». Во время своего «обхода» кюре старался растолковать прихожанам, какую власть имеет бес над бедными душами, всегда готовыми поддаться соблазну. Ему внимали, соглашались с ним, что так оно и есть, а родители не могли не содрогаться при мысли о своих сыновьях. Но с искушением рубином дело обстояло точно так же, как и с прочими опасными искушениями, такими, как чужое добро, как девицы лёгкого поведения, и каждый оставался свободен в своём поведении. Священник, с трудом сдерживая ярость, снова и снова убеждался, что у этих людей никакого страха божьего нет и в помине. Все повторяли ему одно и то же. С Вуиврой они, мол, уже и свыклись, и примирились. В практическом плане они приноровились к ней с неоспоримым благоразумием, отвечающим духу христианской догмы, что как раз больше всего и злило его. А с другой стороны, они поместили свою уверенность в существовании Вуивры в герметично закрытый отсек сознания, туда, где можно было не опасаться вспышки религиозной лихорадки, причём всё это с той же лёгкостью, с какой прошлые поколения примиряли в ином порядке суеверия и религию. Так что ему нечего было и ожидать от этих крестьян. Мистического настроя им не хватало, вот в чём дело. Впрочем, к идее крестного хода они отнеслись без враждебности. Хотя нельзя сказать, чтобы они испытывали от неё восторг. В разгар жатвы у них были дела куда более важные. В сущности, священнику удалось напугать и вдохновить только нескольких старых дев, нескольких больных да ещё кого-то из деревенских дурачков, то есть тех, кого он считал отбросами прихода.
— Вуивра, — произнёс Вуатюрье с наигранным спокойствием, — это не больше, чем вздор. Ведь вы, господин священник, так же, как и я, не видели её, ведь нет?
— Разумеется, нет, — автоматически ответил священник без малейшего угрызения совести, так как, хоть истина и является истиной, брать на себя смелость отстаивать перед представителем государственной власти то, что ни в коем случае не получит одобрения епископа, он не мог.
— Ну а раз никакой Вуивры не существует, — продолжил Вуатюрье, — то лучше всего оставить её в покое и не ломать себе голову.
Слыша, с каким безмятежным спокойствием Вуатюрье это говорит, священник и не догадывался, что Вуатюрье оказался единственным жителем Во-ле-Девера, в душе которого смерть Бейя породила религиозное исступление.
— Возможно, господин мэр, вы и правы, но ведь не мне объяснять вам, что иногда лучше считаться и с мнением людей. Если не принимать во внимание их волю, то можно вызвать бурю, от которой, как мне кажется, ничего хорошего не будет.
— Их воля? И чего же они хотят, эти люди?
— Они заняты мыслями о крестном ходе, и мысль об этом пришла к ним совершенно естественно. Они просто следуют логике своих убеждений, связанных с Вуиврой.
Вуатюрье слишком хорошо понимал его. Он возражал ему с тяжёлым чувством, говоря, что не хочет потворствовать суеверию.
— Дело вовсе не в этом, — возразил священник. — Если люди требуют крестного хода, я не могу им отказать, потому что не могу утверждать, что никакой Вуивры не существует. В конце концов, факты внушают тревогу, а людей, видевших эту тварь, более чем достаточно. Так что вопрос сводится к тому, возьмёте ли вы на себя ответственность запретить эту церемонию вопреки воле ваших подопечных.
— Моя ответственность… По-моему, тут и вы тоже несёте какую-то ответственность. Вы-то сами согласовали ваши действия с церковными властями? Для меня это тоже имеет значение. А то знаю я их, этих ваших хитрецов. Если что случится, они выйдут сухими из воды, а всё свалят на меня.
Вуатюрье попал в самую точку. Священника и самого несколько волновало, что об этом подумают в епископате. Тем не менее, он притворился, будто не понимает, о чём идёт речь.
— Вы вот строите здесь из себя невинного, господин священник, но сами-то прекрасно понимаете, что я имею в виду. Крёстный ход против Вуивры — это же весь департамент будет смеяться, если о нём станет известно. А станет известно непременно. И вот в этот момент, если вы будете действовать без ведома ваших полковников в сутанах, они про вас просто скажут, что у вас от старости ум заехал за разум. А обвинят меня, заявят, что это я всё устроил, станут рассказывать обо мне всякие истории. Уж я-то их знаю.
— Я мог бы вам ответить, что эти предположения ни на чём не основаны и несправедливы, но прежде всего хочу вас успокоить. Поверьте, мне никогда и в голову бы не пришло устраивать крестный ход, не согласовав это предприятие с епископом. Я даже намереваюсь отправиться туда на поезде как раз завтра утром.
По правде говоря, священник был крайне раздосадован высказанным Вуатюрье возражением. Он рассчитывал обойтись без разрешения епископата, чтобы потом задним числом сослаться на то, что он был вынужден сымпровизировать крестный ход под давлением верующих.
Роза поехала на велосипеде к матери Бейя, мужчины заговорили о доме священника, и тут к ним подошёл Реквием.
— Фостен, — начал он, — нужно, чтобы коммуна дала мне взаймы двести франков. К концу недели я верну их.
— Коммуне не до того, чтобы одалживать деньги. Ей впору самой просить взаймы.
— На одну неделю, говорю тебе. Да и недели даже не пройдёт, как он будет у меня, этот рубин Вуивры. А коммуне я верну то, что она дала мне взаймы, в десятикратном размере. И как только рубин будет у меня в кармане, по крайней мере больше ни у какого Бейя паршивые гадюки морду не сожрут.
Представив себе, как новый труп наводит панику на Во-ле-Девер, священник не смог удержаться от чувства симпатии, которое промелькнуло в его взгляде, брошенном на Реквиема, но Вуатюрье пришёл в ярость и принялся браниться своим тонким пронзительным голосом.
— Ах ты, олух царя небесного, ах ты, дурья голова! Ещё только тебя тут не хватало, чтобы рассказывать мне истории о Вуивре! Вот она где у меня сидит, эта твоя Вуивра! И начать с того, что она не существует. Нет её, понимаешь? Ты, осёл о двух копытах, подумай, очень мне надо, чтобы она и тебя скормила своим змеям! Ты что, всё ещё не понял, что с ней бесполезно пытаться что-то предпринимать? Бесполезно, говорю я тебе! И сделай мне удовольствие, успокойся. Я запрещаю тебе заниматься Вуиврой. Проваливай от меня куда подальше! Иди вон рой могилу Гюсту Бейя! Это поставит тебе мозги на место.
