Кэтрин Мэнсфилд - Медовый месяц: Рассказы
Она выпрямилась в кресле и долго пристально смотрела на меня.
— Странная мысль! — ледяным тоном произнесла она. — Я не буду его искать. А вернуться… это исключено. Я не могу вернуться.
— Но…
— Нет, это невозможно. Все мои друзья уверены, что я замужем.
Я протянул к ней руку…
— Бедный мой дружочек.
Она отпрянула. (Испугалась фальши.)
Один вопрос никак не выходил у меня из головы, самый ненавистный из всех.
— Как у вас с деньгами?
— Двадцать фунтов… тут. — Она положила руку на грудь. Я поклонился, это было гораздо больше, чем я ожидал.
— У вас уже есть какие-нибудь планы?
Знаю, знаю. Более дурацкого, более идиотского вопроса нельзя было придумать. Кроткая, доверчивая, она разрешала мне, по крайней мере мысленно, обнимать ее крошечное трепещущее тело, гладить шерстку на голове… и вот я сам оттолкнул ее. Если бы я мог ударить себя!
Она встала.
— У меня нет никаких планов. Однако уже поздно. Вам пора идти. Пожалуйста.
Как мне вернуть ее? Я хотел, чтобы она вернулась, и, клянусь, мне было уже не до игры.
— Пожалуйста, поверьте, я вам друг! — воскликнул я. — Позвольте мне прийти к вам завтра пораньше. Позвольте мне помочь вам… немножко. Я в полном вашем распоряжении.
Победа! Она вылезла из норки… еще робкая… но вылезла уже.
— Спасибо, вы очень добры. Спасибо. При ходите завтра. Я буду вам рада. Мне здесь трудно, потому что… — Я опять пожимал ее мальчишескую руку. — Je ne parle pas français.
Лишь пройдя половину бульвара, я все понял… осознал в полной мере.
Они страдали… по-настоящему страдали. На моих глазах два человека страдали так, как никогда никто при мне…
Вы конечно, знаете, что будет дальше. Знаете, о чем я собираюсь написать. Что ж, иначе это был бы не я.
С того раза в отеле меня не видели.
За мной все еще числится солидный долг, но стоит ли говорить об этом, о деньгах, если я больше никогда не видел Мышку.
Я хотел пойти к ней. Собирался… доходил до двери… писал и рвал письма… все было. Но я так и не решился на последний шаг.
Даже теперь мне не совсем понятно, почему. Хотя могу предположить, что меня удержала боязнь… боязнь показаться ей хуже, чем тогда. Это, наверное, главное. А вы, небось, думали, что я сгорал от любопытства и сунулся к ней, говоря грубо, своим собачьим носом…
Je ne parle pas français. В моей памяти это осталось ее лебединой песней.
Из-за Мышки я нарушаю главное правило моей жизни. Да вы и сами заметили. Но я все равно вспоминаю, вспоминаю.
…Вечером в каком-нибудь мрачном кафе механическое пианино начинает наигрывать «Мышкину» мелодию (а сколько таких мелодий!), и мое воображение…
На берегу моря, где-нибудь очень далеко отсюда, маленький домик, возле него девушка в одеянии американских индианок, она машет рукой красивому босоногому юноше, и он бежит к ней.
— Что это у тебя?
— Рыба.
Я улыбаюсь и отдаю ей рыбу.
…Та же девушка и тот же юноша, но в других костюмах. Она сидит у открытого окна.
— Мышка, эта земляника тебе. Я и не притронусь к ней.
…Вечер. Дождь. Над ними зонтик, они идут домой. Возле двери останавливаются и прижимаются друг к другу мокрыми щеками.
Еще, еще… пока к моему столику не подойдет какой-нибудь грязный волокита, не сядет напротив, не начнет гримасничать и сквернословить. Пока я не услышу собственный голос: «У меня есть для вас маленькая девочка, совсем маленькая… крошечная. — Я целую кончики пальцев и прикладываю их к груди. — Честное слово джентльмена и писателя». Я ведь молодой серьезный писатель, изучающий современную английскую литературу.
Пора идти. Пора. Снимаю с гвоздя пальто и шляпу. Мадам уже привыкла ко мне. Улыбается.
— Вы еще не обедали?
— Еще нет, мадам.
Юная гувернантка
перевод Л. Володарской
Ах, боже мой, это ужасно, что она едет ночью. Лучше днем, конечно, днем гораздо лучше. Но дама в бюро по найму гувернанток и слушать ничего не хотела.
— Вечерний рейс удобнее. В поезде вы займете купе для дам и будете там в большей безопасности, чем в любом заграничном отеле. Постарайтесь не выходить из вагона, не гулять по поезду и не забывать про дверь туалета. В Мюнхене вы будете в восемь часов. До отеля «Грюнвальд», как сообщает фрау Арнольдт, не более минуты. Можете нанять носильщика. Фрау Арнольдт приедет в шесть часов вечера, так что в вашем распоряжении целый день. Советую вам отдохнуть и освежить в памяти немецкий язык. Если проголодаетесь, пойдите в ближайшую кондитерскую и возьмите кофе с булочкой. Вы уже бывали за границей? Нет?
— Нет.
— Что ж, я всегда говорю своим девочкам, что лучше поначалу не доверять людям, чем доверять без оглядки. Гораздо безопаснее, если вы будете подозревать случайных знакомых в дурных намерениях, в таких случаях приятнее ошибиться. Звучит довольно грубо, но ведь о нас заботиться некому, верно?
В дамском отделении оказалось очень мило. Доброжелательная горничная разменяла ей деньги и укрыла ноги. Она лежала на жесткой кушетке с розовым рисунком и благодушно наблюдала, как пассажирки пришпиливали к валикам шляпы, снимали ботинки и юбки, открывали несессеры, заворачивали волосы на загадочные шуршащие комочки и, прежде чем лечь спать, повязывали головы вуалями. Бух, бух, бух. Безостановочно крутился винт корабля. Горничная прикрыла лампу чем-то зеленым и, подтянув повыше юбку, села возле печки с длинным вязанием. Над ее головой, на полочке, стояла бутылка с узким горлышком, над которым свешивались переломившиеся цветы. «Мне очень нравится путешествовать», — подумала юная гувернантка и, разморенная теплом и легким покачиванием, улыбнулась.
Однако, когда пароход остановился и она вышла на палубу с корзиной в одной руке, пледом и зонтом — в другой, чужой, холодный ветер чуть не сдул шляпу с ее головы. Она посмотрела наверх, на мачты и перекладины, черные на фоне сверкающего неба, и вниз, на темную площадку, где стояли в ожидании чужие замерзшие люди. Она шла вместе с сонной толпой, из которой все, кроме нее, знали, куда им идти и что делать. Вдруг она испугалась. Совсем немножко… Ровно настолько, чтобы пожалеть… пожалеть, что теперь не день и рядом с нею нет ни одной из тех женщин, которые улыбались ей в зеркале, когда причесывались.
— Билеты, пожалуйста. Ваши билеты. Приготовьте ваши билеты.
Балансируя на каблуках, она одолела сходни, после чего к ней подошел мужчина и тронул ее за плечо.
— Вам куда, мисс?
Говорил он по-английски. Раз на нем такая фуражка, значит, он сторож или начальник станции. Не ожидая ответа, он выхватил у нее корзинку.
— Туда, — решительно крикнул он ей грубым голосом и стал протискиваться сквозь толпу.
— Но мне не надо носильщика. (Какой ужасный человек!) Мне не надо носильщика. Я сама.
Чтобы не отстать, ей пришлось бежать, но злость придала ей силы, и она догнала «негодяя» и попыталась вырвать у него из рук корзину. Он не обратил на это никакого внимания и свернул на длинную неосвещенную платформу, которая шла поперек путей. «Да он грабитель!»
Она окончательно перестала сомневаться в том, что он грабитель, когда ступила между блестящими рельсами и ощутила под ногами гаревый настил. На другой стороне — боже милостивый! — поезд с надписью «Мюнхен». Мужчина остановился возле большого освещенного вагона.
— Второй класс? — нагло спросил он.
— Да. Дамское купе.
Бедняжка задохнулась от бега. Открыв маленький кошелек, она искала мелочь, пока этот ужасный человек забрасывал ее корзину на верхнюю полку пустого купе, на окне которого значилось: «Dames Seules»[26]. Войдя в вагон, она протянула ему двадцать сантимов.
— Это что такое? — вновь заорал он, переводя взгляд на нее, даже обнюхивая деньги, будто никогда в жизни не только не держал в руках, но и не подозревал о существовании подобной монеты. — Вы мне должны франк! Понятно? Нет? Франк! Моя цена — франк!
Франк! Пусть не воображает, что она собирается дать ему франк за все, что он с ней проделал, только потому, что она еще совсем девчонка и едет одна. Ни за что! Ни за что! Она сжимала в руке кошелек и даже не глядела на него… Она разглядывала Сен-Мало и просто-напросто не слушала его.
— Ах, нет? Нет! Надо четыре монеты. Вы ошиблись. А эту забирайте обратно. Я желаю получить свой франк.
Он спрыгнул на ступеньку ниже и бросил монету ей обратно. Дрожа от ужаса, сжавшись в комочек, она все же протянула ледяные пальчики и подняла монету… спрятала ее в кулачке.
— Больше вы не получите, — пролепетала она.
Минуту-другую она чувствовала на себе его острый взгляд, пока он, скривив в усмешке рот, осматривал ее с головы до ног.
— Оч-чень хорошо! Trrrès bien!
