Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 10

Вскоре Констанция поднялась и вышла, сказав:

— Подумать только, он отверг мою любовь в ту самую минуту, когда я надеялась, что она смягчит его жестокое сердце! Я ненавижу его! Он отверг меня, этот человек! Он отшвырнул меня, как собаку!

Дни шли за днями. На лице дочери доброго старого герцога снова поселилась грусть. Теперь ее и Конрада уже не видели больше вместе. Герцог был опечален этим. Но по мере того как проходили недели, румянец снова появился на щеках Конрада, былое оживление заиграло в его глазах, и он правил государством с ясной и неуклонно зреющей мудростью.

Внезапно начались какие-то таинственные перешептывания. Шепот становился все громче, он рос и ширился. Слухи охватили весь город. Они распространились по всему герцогству.

— Принцесса Констанция родила ребенка! — вот о чем шептались люди.

Когда это известие дошло до барона Клюгенштейна, он трижды взмахнул над головой шлемом, украшенным плюмажем, и крикнул:

— Да здравствует герцог Конрад! Да будет вам ведомо, с сего дня корона принадлежит ему навсегда! Детцин умело выполнил поручение, этот ловкий негодяй получит хорошую награду.

Он рассказывал эту новость всем и каждому, и уже через сорок восемь часов в баронетстве не осталось ни единой души, которая бы не танцевала и не пела, не пировала и не веселилась, празднуя это великое событие, гордясь старым Клюгенштейном и радуясь за него.

Настал день суда. В зале правосудия во дворце герцога собралась вся знать Бранденбурга. Не осталось ни единого свободного места — везде стояли и сидели зрители. Конрад, облаченный в пурпур и горностай, восседал в кресле первого министра, а по обе стороны его расположились главные судьи государства. Старый герцог сурово приказал, чтобы суд над его дочерью вершили без всякого снисхождения, и с разбитым сердцем удалился в свои покои. Дни его были сочтены. Бедный Конрад просил, словно моля о спасении собственной жизни, чтобы его устранили от тяжкой обязанности судить сестру, но мольбы его остались тщетными.

Во всем этом огромном собрании ни у кого не было так тяжело на сердце, как у Конрада. И ни у кого на сердце не было так легко и радостно, как у его отца, ибо, не известив о своем приезде «сына», старый барон Клюгенштейн стоял теперь в толпе вассалов, счастливый растущим величием своего рода.

Герольды провозгласили заседание открытым, за этим последовали все необходимые церемонии, и вот наконец почтенный главный судья сказал:

— Подсудимая, встаньте!

Несчастная принцесса поднялась и с открытым лицом стояла перед огромной толпой. Главный судья продолжал:

— Светлейшая принцесса, великий суд нашего государства предъявляет вам, ваше высочество, доказанное обвинение в том, что, не состоя в законном браке, вы родили ребенка, а подобное преступление, согласно нашему древнему закону, карается смертной казнью. Существует лишь одно отклонение от закона, о котором его высочество, наш добрый принц Конрад, правящий ныне вместо герцога, объявит вам сейчас в своем торжественном слове. Итак, слушайте.

Конрад поднял свой тяжелый скипетр, и в ту же минуту женское сердце под его пурпурной мантией пронзила жалость к обреченной подсудимой и глаза наполнились слезами. Он хотел было заговорить, но главный судья остановил его:

— Не здесь, ваше высочество, не здесь! Закон требует, чтобы приговор над членами герцогского рода произносился только с трона герцога!

Ужас сковал сердце бедного Конрада, и дрожь потрясла железное тело его старого отца. Конрад еще не был коронован. Осмелится ли он осквернить трон? Бледный от страха, он медлил. Но он должен был сделать это. На него уже устремились удивленные взоры. Если он будет колебаться и дальше, удивление перейдет в подозрение. Конрад взошел на трон. Снова подняв скипетр, он произнес:

— Подсудимая, от имени нашего державного владыки Ульриха, герцога Бранденбургского, я выполняю порученную мне торжественную обязанность. Выслушайте меня внимательно. По древнему закону страны, вам грозит смерть, но мы помилуем вас, если вы назовете участника вашего преступления и выдадите его палачу. Воспользуйтесь этой возможностью, спасите себя, пока еще не поздно. Назовите отца вашего ребенка!

В громадном зале суда воцарилась торжественная тишина, тишина столь глубокая, что можно было услышать, как бьется собственное сердце. Затем принцесса, во взоре которой сверкала ненависть, медленно повернулась к Конраду и, указывая на него пальцем, произнесла:

— Этот человек — ты!

Страшное сознание полной своей беспомощности и нависшей над ним ужасной опасности сковало сердце Конрада холодом, словно ледяная рука смерти коснулась его. Какая сила на земле может его спасти? Чтобы опровергнуть это обвинение, он должен открыть, что он женщина, а для некоронованной женщины прикосновение к герцогскому трону каралось смертью! В одно и то же мгновение он и его жестокий старик отец, потеряв сознание, упали на землю.

Окончания этой потрясающей и полной драматических событий истории нельзя отыскать ни в этой, ни в другой книге, ни сейчас, ни в будущем.

По правде говоря, я завел моего героя (или героиню) в такое безвыходное и запутанное положение, что сам не знаю, как теперь с ним (или с нею) быть, а поэтому умываю руки и предоставляю ему (или ей) самостоятельно отыскать выход или оставаться в том же положении. Я надеялся, что выпутаться из этого небольшого затруднения довольно легко, но оказалось, что это далеко не так.

ЗАГАДОЧНЫЙ ВИЗИТ

Первым, кто меня почтил вниманием вскоре после того, как я здесь обосновался, был джентльмен, назвавшийся экспертом, имеющим отношение к департаменту внутренних сборов. Я сказал, что никогда не слышал о такой отрасли коммерции, но тем не менее очень рад с ним познакомиться. Не угодно ли присесть? Он сел. Я не знал, с чего начать разговор, хотя и сознавал, что человек, достигший почетного положения домовладельца, обязан быть светски непринужденным, разговорчивым и общительным. Поэтому, за неимением лучшего, я спросил, не собирается ли он открыть свое дело в наших краях.

Он ответил утвердительно. (Мне страшно не хотелось выказывать свою неосведомленность, и я надеялся, что в ходе беседы незнакомец сам упомянет, чем он торгует.)

— Как дела? — рискнул я спросить.

— Так себе, — ответил он.

Тут я пообещал, что мы с женой заглянем к нему и, если останемся довольны, то он может считать нас своими постоянными клиентами.

Он выразил надежду, что его заведение нам понравится: еще не было случая, чтобы кто-нибудь после знакомства с ним захотел бы иметь дело с другими представителями его профессии.

Это прозвучало довольно нескромно, но, если пренебречь такой вполне естественной слабостью, свойственной каждому из нас, то он показался мне человеком порядочным.

Уж не знаю, как это получилось, но мало-помалу лед растаял, мы нашли общий язык, и дальше все пошло как по маслу.

Мы говорили, говорили и говорили, — главным образом я, и хохотали, хохотали, хохотали, — главным образом он. Но я ни на минуту не терял головы, нет, — я включил свой природный ум «на полный ход», как говорят машинисты. Вопреки его туманным ответам, я решил непременно выяснить, чем он торгует, выудить из него все, но так, чтобы он этого не заметил. Я хотел весьма хитроумно заманить его в ловушку: сперва я сам расскажу ему о своих делах, и, конечно, этот порыв доверия с моей стороны так его расположит ко мне, что он в свою очередь, забыв осторожность, поведает о себе, даже не подозревая, что мне только того и надо. «Сынок, — подумал я, — знал бы ты, к какой старой лисе угодил в лапы».

Угадайте-ка, — сказал я, — сколько я заработал а прошлый год чтением лекций!

Нет… ну откуда же… Гм! Погодите… Ну, скажем, тысячи две? Нет, нет… Право же, вы не могли с только заработать! Скажем, тысячу семьсот?

— Ха-ха! Так и знал — не угадаете. За прошлую весну и эту зиму я заработал публичными лекциями четырнадцать тысяч семьсот пятьдесят долларов. Ну, каково?

Поразительно! Просто поразительно! Мне это надо учесть… И вы говорите, это еще не все?

— Все? Бог ты мой! А газета «Ежедневный Боевой Клич»? За четыре месяца — около… около… скажем… восемь тысяч долларов! Как вам это нравится?

— Нравится! Да я бы сам не прочь поплавать в таком океане долларов. Восемь тысяч! Тоже надо учесть… Послушайте, и помимо всего прочего, как я понял, у вас имелись еще и другие доходы?

— Ха-ха-ха! Да вы еще, так сказать, бродите по задворкам! А моя книга «Простаки за границей»? От трех с половиной до пяти долларов за экземпляр, в зависимости от переплета. Слушайте! Смотрите мне в глаза! За последние четыре с половиной месяца, помимо проданных ранее, — только за четыре с половиной месяца! — разошлось девяносто пять тысяч экземпляров. Девяносто пять тысяч! Только подумайте! В среднем, скажем, по четыре доллара за книгу, стало быть четыреста тысяч долларов, любезнейший. А я получаю половину.