Юрий Крымов - Танкер «Дербент»
– Нет, я вас еще не знаю, – возразил человечек, – но вы возьмете нас на буксир, и потому я пришел познакомиться. Здравствуйте, – кивнул он матросам, столпившимся у борта. – Я работаю радистом на «Узбекистане», меня зовут Валерьян.
Он мигом перебежал сходни и протянул руку боцману.
– Ну, здравствуй, Валерьян, – сказал Догайло, усмехаясь. – Дело ваше дохлое, Валерьян. Тащить вас будем!
Из кают-компании вышли Котельников, Гусейн и Макаров. Володя пригляделся и крикнул:
– Да это же Валька!
Он подбежал, схватил мальчугана за плечи и завертел его перед собой.
– Валька, откуда ты выскочил? Как ты попал сюда? На «Узбекистане» плаваешь? Это нашего выпуска парень, – обратился он к товарищам, – самый молодой изо всех. Его принимать не хотели. Ведь не хотели, Валька, признайся? А теперь, смотри ты, плавает и не тонет. Ах ты прыщ!
– Очень интересно, – сказал Валерьян солидно, – я уже сказал, что работаю радистом. И отлично справляюсь! Как вы перенесли шторм? Я все время дежурил у приемника, бессменно! Потому что могло же какое-нибудь судно терпеть бедствие, и я услышал бы и спас… то есть мы бы спасли. Это очень важно, такое дежурство. Приказ наркома о борьбе с авариями читал? Так что я бес-с-менно!
Он старался говорить небрежно, но, видимо, находился в возбуждении оттого, что его слушают столько чужих взрослых людей, и голос его то басил с хрипотцой, то срывался на высокий мальчишеский дискант.
– У меня мощная радиостанция, – продолжал он с увлечением, – и я уже проделал много интересных опытов (я ведь старый радиолюбитель). Теперь я думаю послать статью в «Радиофронт». Я, видите ли, пробовал держать связь с черноморскими судами, и это мне удавалось, но только в вечерние часы и на короткое время. В науке есть объяснение этому факту. К сожалению, опыты пришлось прекратить, потому что контрольный пункт подслушал меня и вкатил выговор. Ведь чиновники, поспорь с ними попробуй!
– Ах ты милый! – восхитился Гусейн. – Да за что же выговор?
– За хулиганство в эфире. Но это ничего, все-таки очень интересно плавать. У нас большая библиотека, томов тридцать, даже больше. Кроме того, я юнкор. Пишу о нефтеперевозках и о стахановском движении. Собственно говоря, я недаром пришел сюда, я и записную книжку приготовил, чтобы записать впечатления. Чего ты смеешься, Володя? Мне бы хотелось поговорить с кем-нибудь из стахановцев. Как вы достигли ваших рекордов?
Вокруг него собралась уже порядочная толпа, и он на минуту смутился, но увидел веселые, доброжелательные лица и важно раскрыл записную книжку. Гусейн взял его под руку, и они пошли по палубе, сопровождаемые толпой любопытных.
– Значит, все дело было в двигателях и в экономии времени при погрузке? Постойте, я запишу… Это что-то вроде изобретательства, правда? Нет? Ну, я, может быть, глупость сказал. Да не смейся, Володя! Я забыл тебе сказать, что я конструктор. Я делаю маленькие планеры из дерева и картона, это очень интересно. К сожалению, их негде пускать, – палуба у нас небольшая, и они все попадали за борт и погибли… А еще я сконструировал электромотор, совсем маленький. Он весит всего несколько граммов и вращается от карманной батарейки. И он выполнен целиком из советских материалов, заметьте!
Володя захохотал во все горло и, схватив гостя в охапку, поднял его в воздух.
– Из советских! – повторил он, захлебываясь от восторга. – Ах ты трепло!
– Ну оставь, Володя, ну что за мальчишество, – морщился Валерьян, вырываясь. – Дай же поговорить с людьми. Слышишь, Володя!
Он оправил рубашку и обратился к Гусейну:
– Вы мне расскажете подробно о стахановских рейсах, когда мы придем в Махачкалу. Правда? Я уверен, что здесь можно многое перенять для нашей работы. У нас на «Узбекистане» все делается по-старому, и механик очень много спит. Я думаю, у него сонная болезнь, только он об этом не знает. Это бывает, знаете, муха такая укусит – и вот… Опять ты смеешься, Володя! А между тем это очень скверно. Вот вчера двигатель испортился, а он проморгал. И еще я вам скажу по секрету…
Он сделал таинственное лицо, и Володя склонил к нему ухо, заранее улыбаясь.
– Еще у нас в палубе щель образовалась, и оттуда идет газ. Честное мое слово! На стоянке щель заделали, но, видно, не совсем, потому что запах. И газоотвода у нас нет. Вот видите!
Он выговорил все это одним духом, и Володя все еще машинально улыбался, но наступило молчание.
– Давно это у вас? – спросил Гусейн. – Вы не помните?
– Да уже порядочно. В порту на стоянке капитан вызывал инженера, забыл откуда…
– Из регистра, должно быть?
– Да, да. Он сказал, что надо как-нибудь заделать до конца навигации. Повертелся и ушел. Вот и заделали.
– Значит, регистр разрешил эксплуатацию с такой палубой? И без газоотвода? Да не может быть!
– Нет, я очень хорошо это помню. Повертелся и ушел…
Котельников покусывал ногти и хмурился.
– Надо что-то сделать, ребята, – сказал он тихо. – Им нельзя выходить в море. Это ясно.
– А что ты сделаешь?
– Снесемся с пароходством и заявим об этом. Нельзя же так оставлять.
– Теперь уже поздно, – сказал Володя, – сейчас окончится погрузка. А скажи-ка, Валерьян, у вас есть электромоторы на палубе?
– Есть. Шпилевой мотор на палубе стоит. А то где же?
– Может быть, не поздно? – спросил Гусейн, тревожно оглядываясь. – Может быть, разбудить Басова?
– Поздно, Мустафа. Басов не чудотворец. Да нам и не поверит никто. Регистр разрешил…
– А у вас не курят на палубе, Валерьян? Может, бывает, а?
– Н-нет, как будто запрещено. – Валерьян оглядел по очереди всех троих, виновато моргая. Ему было жалко, что начавшийся так хорошо разговор прервался.
– Вот что, ребята, – решил Котельников, – сейчас уже поздно действовать, но в Махачкале мы поднимем на ноги партийную организацию. О чем же ваш помполит думает, товарищ юнкор?
– Не знаю. Он у нас недавно. – Валерьян помолчал и вдруг улыбнулся по-детски просительно: – Ну давайте же разговаривать о чем-нибудь другом. Ну пожалуйста!
Он очень понравился всем, этот маленький радист с «Узбекистана», и ему махали фуражками, когда он уходил по причалу на берег. А Догайло даже расчувствовался, глядя ему вслед.
– Сынишка у меня был… умер…. – сказал он, пригорюнясь. – Такой же был вот вежливый да затейник. Ему бы теперь тридцать было или поболе…
3
День прошел, похожий на другие дни в море, истек незаметно, раздробленный на четырехчасовые отрезки вахт. В открытом море еще не улеглась мертвая зыбь. По склонам волн катилось отраженное солнце. На корме поскрипывал буксирный трос, и за ней в пенную полосу вступал высокий нос «Узбекистана», и мачты его чернели на фоне голубого неба. К нему как-то скоро привыкли на «Дербенте», словно тащился он позади уже давно и не было на нем ни людей, ни горючего груза, а были только мачты, ржавый остов да белые надстройки. А вечером, когда стемнело и зажглись по каютам огни, его не стало совсем. Только уходил в темноту звенящий буксирный трос и на конце его висела гирлянда огней, а под ней на самом дне моря колыхались зыбкие огненные цепочки, и невидимые волны рвали их, набегая, но они срастались опять, снова рвались в клочья – и так без конца.
На эти-то блестящие цепочки и засмотрелся штурман Касацкий, стоя на вахте в глухую полночь. Он поставил локти на перила мостика, запахнул тулуп и затих. Далеко за кормой извивались золотые змейки, и он следил за ними очень пристально и все не мог оторваться, хотя это созерцание было почему-то неприятно. Он обрадовался, когда внизу раздались голоса, и он перегнулся насколько возможно через перила, прислушиваясь.
– Здесь остров должен быть. Какой это?
– Чечен-остров.
– Ишь ты, Чечен. Да ты небось все море знаешь?
– А то как же! Сызмальства здесь плаваю.
Отвечал высокий тенорок боцмана, спрашивал хрипловатый, насмешливый голос.
«Хрулев, должно быть», – догадался Касацкий.
– Дядя Харитон…
– Ась?
– А где ты вчера был, когда мы мотор на палубе покрыли? Уж мы тебя искали, искали!
– Не помню, парень… Верно, дело какое было. Не помню.
– Залив-а-а-ешь! Гусейн сказывал, что ты на кухню забрался. Мертвым жуком притворился, значит? Ай да боцман!
– Врет он все… Грубиян он, обидчик!
– Верно, что грубиян. А все-таки?
– Да ведь кому охота тонуть-то, хе-хе. Старик я…
– То-то. А мне пришлось отдуваться. Его вчера чуть за борт не смыло, Гусейна-то, – добавил Хрулев, как бы вспомнив приятное.
Касацкий слушал с застывшей улыбкой, выставив из мохнатого воротника белое тонкое ухо. Но разговор кончился.
– Так! – вполголоса удовлетворенно сказал Касацкий. – Остров Чечен миновали. Надо засечку сделать…
Он вошел в рубку, зажмурил глаза от света и потянулся, выгибая спину, как сытый кот. Когда он наклонился над картой, где-то снаружи раздался долгий тяжелый звук, словно ударили молотком в железный лист, и тотчас же пронзительно вскрикнул на мостике Хрулев и распахнул дверь рубки.
