Анри де Ренье - Провинциальное развлечение
Кроме доктора никто не приходил… Одна только старушка Мариэта ежедневно заглядывала в мою комнату. Каждый день она передавала мне городские сплетни. Однажды убийца г-на де Блиньеля чуть было не был открыт. Напали на его след. Затем Мариэта докладывала мне, что его не нашли… Ах, эти несчастные господа судьи! Они совсем лишены проницательности! И Мариэта пожимала плечами, выпускала уголок передника и смотрела на меня с понимающим видом… Что-то скажет она завтра, когда я не возвращусь, и она узнает…
Свеча моя почти догорела; я заменяю ее другою, пламя которой побледнеет вместе с рассветом. Я погашу ее; тусклая и свежая белесоватость мало-помалу наполнит комнату. Мало-помалу над деревьями бульвара небо окрасится в розовый цвет, и первые птицы начнут петь на ветвях. Их пение положит конец тишине. Я услышу стук молотка, скрип телеги, далекий и слабый свисток паровоза. Первый валленский поезд отходит в семь часов, и у меня есть еще время… Закончив свой туалет, я снова сяду к себе за стол; в занявшемся дне я еще раз увижу маленький золотой листок, я буду следить глазами за спиралью, которую образует в воздухе дым моей папиросы, и буду слушать равномерное тиканье моих часов; затем, когда стрелка покажет назначенный мною час, я брошу в пепельницу выкуренную папиросу и положу в карман нож. Надев шляпу и взяв под мышку палку, я тихонько открою дверь моей комнаты. Моя нога будет неслышно передвигаться по ступенькам лестницы. Достигнув площадки, я на минуту остановлюсь перед большими замками, охраняющими сон тетушки Шальтрэ… Если бы ее старый друг Блиньель запирался так же основательно, его не нашли бы лежащим на паркете с перерезанным горлом. Наглядевшись на запоры, я спущусь по лестнице в нижний этаж. В этот момент мне нужно будет открыть дверь на улицу, но предварительно я зайду в столовую. Я выну из буфета краюху хлеба и отрежу от нее кусок. Когда я окажусь на улице и дверь за мною будет закрыта, мне будет стоить большого труда не посмотреть на облезлую ножку, которая висит на шнурке дверного колокольчика. К ней именно в день моего приезда к тетушке Шальтрэ протиснулась моя рука. О, как скорчило тогда мои пальцы это прикосновение к облезлой шерсти! Никогда больше я не увижу, как эта оленья ножка качается на конце цепочки; равно как никогда больше не увижу, как дрожит и колышется на своей веточке маленький золотой листочек.
Жители П. не любят рано вставать, они спят долго, и магазины открываются поздно. Так что улицы будут почти пустынны. Я пройду мимо домов г-на де Жернажа и г-на Реквизада, небольшой крюк приведет меня к дому г-на де Блиньеля. Через "тщательно закрытую" решетку я увижу сад с прямыми аллеями, подстриженные пирамидами плодовые деревья, бассейн. Дальше будет виднеться дом, молчаливый, с закрытыми дверями и окнами. Но у меня не будет времени остановиться, так как близок час отхода поезда. О, никто не ждет меня в Валлене! Напротив, мой приезд туда будет в достаточной степени неожиданным. В поезде я, может быть, сосну немного. В Валлене я не отправлюсь непосредственно, куда я собираюсь. Я поброжу немного по городу; я люблю его старый квартал с садами и особняками, люблю маленькую площадь, окруженную высокими фасадами, – ту самую, на которой был казнен советник Сориньи, убийца президента д'Артэна. Г-н де ла Ривельри живет совсем рядом…
Вот тогда и будет самый удобный час прийти к нему. Не думаю, чтобы старая служанка поколебалась впустить меня. Она пригласит меня в гостиную и пойдет доложить обо мне своему господину. Двери откроются и снова закроются. Вскоре я услышу в другом месте тот же самый шум закрываемых дверей… Ах! шум шагов… Я сожму в кармане рукоятку ножа… В ушах у меня зашумит. Вдруг мне покажется, что крик сирены красного автомобиля разрывает этот шум. Вновь появится старая служанка. Она поведет меня по коридору. Поднимется портьера. Г-н де ла Ривельри будет сидеть за письменным столом. Я вижу место, куда я положу раскрытый нож, и я слышу голос, каким я буду говорить ему… то, что я должен сказать ему.
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ
В конце длинной аллеи красивых старых деревьев высится главное здание "дома отдыха" доктора Б. Оно, вероятно, заменило более старую постройку, к которой вел этот двойной строй вязов, похожий на заканчивающуюся у скрещения дорожек вязовую аллею виллуанского парка. Хотя здание довольно обширно, оно все же недостаточно для нужд заведения доктора Б., поэтому к нему присоединено некоторое количество павильонов, отделенных друг от друга палисадниками и выходящих окнами в парк. В обильно распространяемых проспектах "Анонимного общества" парк этот, собственность Общества, расхваливается как одна из самых главных приманок заведения доктора Б. Густой и тенистый, он составляет, подобно аллее вековых деревьев, остаток барской старины. Парк и аллея напоминали мне Виллуан, но в то время, как виллуанский парк был окружен наполовину развалившеюся каменною оградою, шатающимися решетками и почти совсем засыпавшимися рвами, здешний был солидно огражден высокою стеною и запертыми на замок воротами, которые препятствовали как входу, так и выходу из него. Больше того, ограда, как говорили, была оплетена наэлектризованною проволокою, которая при малейшем прикосновении к ней приводила в действие звонки и оповещала служебный персонал о всякой попытке пробраться сюда или ускользнуть отсюда.
Нельзя не признать, что этот персонал, изумительно подобранный и вышколенный, обращался с пансионерами доктора с безукоризненною вежливостью и непреклонной строгостью. Его поэтому очень ценили и уважали. Все это были люди очень сильные и с хорошими манерами, одинаково одетые в прекрасно сшитые серые костюмы, все с очень приветливыми лицами и очень симпатичные с виду. Некоторые из них были женаты. Жены их ухаживали за ними и смотрели за нашим бельем. Словом, все в заведении доктора Б. было до мелочей рассчитано и велось в образцовом порядке. Заведение вполне заслуживало своего названия: "Дом отдыха". Ни один неприятный звук не нарушал его благодетельной тишины. Нельзя было услышать ни одного стона, ни одного крика. Казалось, что доктор каким-то чудом искоренил у себя всякое выражение страдания. К тем больным, которые могли бы не выдержать жестоких приступов боли, доктор применял особенный искусный режим, доставлявший им немедленное облегчение. Впрочем, все больные оставались невидимыми в этой врачебной фиваиде, управляемой доктором Б. с самою мудрою заботливостью; он неусыпно наблюдал и за материальным благосостоянием своих помощников, и за душевным здоровьем своих пациентов.
Эта роль, сознанием которой он был преисполнен, сообщала доктору Б. авторитетный и внушительный вид, не лишенный мягкости и доброты, которые, однако, не мешали ему, когда бывало нужно, прибегать к целительным строгостям. Но в моменты вынужденного пользования ими доктор, казалось, сам страдал. Это страдание можно было прочесть на его лице, которое обыкновенно бывало спокойным и отражало лишь исполнение профессионального долга. Как слова, так и жесты доктора Б. были строго рассчитаны. Это был человек высокого роста, со слегка наклоненным вперед туловищем, словно он принимал на плечи невидимый душ. Он постоянно делал такие движения, точно его беспокоило слишком узкое платье. Его сюртук немножко напоминал смирительную рубашку. У него были благородные и правильные черты лица, нос слегка бурбонский. Доктор Б. был эрудитом не только в медицине, но и в истории. Самою любимою его эпохою была эпоха царствования Людовика XIV, так что главное здание своего заведения он в шутку называл Трианоном, а совокупность вспомогательных павильонов – Маленьким Марли.
В один из этих павильонов Маленького Марли был водворен и я по своем прибытии сюда после довольно продолжительной беседы с доктором Б. Квартира доктора Б. была очень комфортабельна. Его жилые комнаты сообщались с обширным кабинетом, уставленным книжными шкафами и столами с картонками. На камине стильные часы поддерживали бронзовый бюст короля-солнца. На стене висел красивый ковер той же эпохи. Эта торжественная обстановка очень подходила доктору Б. Ему оставалось только самому облачиться в костюм эпохи и надеть парик. Несмотря на обстановку во вкусе Людовика XIV, прием, оказанный им мне, был самый безыскусственный. Доктор Б. встретил меня очень любезно, предложил мне несколько вопросов, коснулся различных политических и литературных тем, уклонился от разговора на медицинские темы и закончил выражением уверенности, что мне понравится его заведение. Со своей стороны, он примет все меры, чтобы сделать мне пребывание в нем приятным. Впрочем, он не будет в состоянии предложить мне много развлечений. Книга, иногда музыка, прогулки по парку и что я больше предпочту: одиночество или же общество нескольких избранных пансионеров, размещенных, подобно мне, в павильонах; что касается центрального здания, в котором мы находились, то оно было предназначено лишь для тех категорий гостей, которые нуждались в специальном уходе. Я отдал себе отчет в этом, заметив основательные решетки, вставленные в окна фасада, выходящего в парк, но доктор Б., покинувший свой кабинет, чтобы проводить меня до моего павильона, не дал мне возможности слишком долго задерживаться на этом зрелище. Он старался отвлечь мое внимание шутками об отшельнической жизни, которую я вынужден буду вести в моем новом положении. У меня будут отсутствовать кое-какие удовольствия немножко интимного характера, но мне не следует беспокоиться по этому поводу. Если я почувствую настоятельную потребность в этих удовольствиях, мне можно будет, с соблюдением некоторых предосторожностей, доставить их.
