Агата Кристи - Пропавшая весной
Странно, но она легко представила себя на месте Лесли Шерстон!
Там, в могиле у Лесли, подумала она, холодно и темно. Ох, лучше я выйду поскорее на солнышко. Больше не хочу оставаться здесь, в четырех стенах, Эти стены навевают мне грустные мысли.
Джоанна направилась к двери. Но в воображении у нее все еще стояла перед глазами могила Лесли Шерстон, и алый тяжелый бутон рододендрона, выпавший у Родни из петлицы, лежал на мраморной плите.
И ветры злые рвут бутоны мая…
Глава 9
Джоанна чуть ли не бегом вышла из гостиницы. Сразу же от крыльца она направилась мимо кучи мусора, едва взглянув на куриц и мальчишку-араба, дремавшего во дворе.
Здесь, под открытым небом, под ярким солнцем ей стало легче.
Теперь ее страшила прохлада внутренних комнат и хотелось тепла.
Уйти от всего этого куда глаза глядят.
А собственно, что она имеет в виду, когда думает, что хорошо бы уйти ото всего этого?
Неожиданно рядом с нею возник призрак мисс Гилби, говорившей непререкаемым тоном:
— Побольше дисциплины в мыслях, Джоанна! Точнее подбирай выражения. Заставь свой мозг хорошенько обдумать исходные посылки, на которых ты будешь строить рассуждения. Определи наконец, отчего именно ты хочешь избавиться.
Но Джоанна не знала сама. У нее не было ни малейшего представления, от чего ей надо избавиться.
Ею владел неопределенней страх, некое грозное предчувствие преследовало ее.
Словно что-то неотвратимое поджидало ее, и ей ничего не оставалась делать, как только хитрить с собой, лгать себе и изворачиваться.
«В самом деле, Джоанна Скудамор, — мысленно обратилась она к себе, — вы ведете себя очень странным образом!»
Но она понимала, что словами она себе не поможет. Что-то с нею было не так. Дело вовсе не в агорафобии. (Кстати, она правильно называет эту болезнь? Ее почему-то тревожила собственная неточность в отношении этой болезни). Нет, агорафобия ни при чем, потому что в этот раз она убежала как раз от прохладного, замкнутого помещения, стремясь выбраться на открытое пространство, где много солнечного света и тепла. Здесь, на открытом воздухе, она почувствовала себя гораздо лучше.
Скорее! К свету и солнцу! Прочь от этих мыслей!
Да, она слишком долго просидела в четырех стенах, под этим низким потолком, который делает спальню похожей на могильный склеп.
Могила Лесли Шерстон, и Родни с красным бутоном рододендрона…
Лесли… Родни…
Прочь…
К солнцу, к свету…
В спальне так холодно, так темно…
Холод и одиночество…
Джоанна поежилась и ускорила шаги. Прочь от этого ужасного мавзолея, который она почему-то приняла за гостиницу. В нем так мрачно, так тоскливо…
В таком месте легко вообразить, себе привидение.
Что за глупая мысль? Это же практически новое здание, которое сдали в эксплуатацию года два назад, не более.
В новых домах не водятся приведения, это известно каждому.
Нет, если в гостинице завелись привидения, это значит, что она, Джоанна Скудамор, привезла их с собой, как тараканов.
Да, не очень приятная мысль.
Она еще ускорила шаги.
«Во всяком случае, — думала она, — теперь-то уж со мною никого нет. Никто не шпионит за мной. Я совершенно одна. Здесь даже некого встретить!»
«Я как…Кто это был? Стэнли или Ливингстон? Они встретились в дебрях Африки».
— Какая встреча! Доктор Ливингстон, я полагаю?
Ничего подобного. Здесь она может столкнуться лишь с одним человеком — с собой, Джоанной Скудамор.
Как смешно!
— Джоанна Скудамор? Какая встреча!
— Очень рада вас видеть, миссис Скудамор!
В самом деле, очень забавная мысль. Встретить себя…
Встретить себя?
О, Господи! Как она испугалась!
Она ужасно испугалась.
Ее ходьба давно уже перешла в бег. Она, спотыкаясь и запинаясь, бежала вперед. Ее мысли спотыкались в такт шагам.
..Я так перепугана!..
…О Боже, как я напугана!..
…Если бы кто-нибудь был рядом! Кто-нибудь был рядом со мной…
Бланш, подумали она. Я хочу, чтобы здесь была Бланш.
Да, Бланш — единственная, кого она хотела увидеть.
Никого не надо, ни родных, ни близких. Ни друзей.
Одну только Бланш…
У Бланш легкий, добродушный нрав. Бланш добрая. Ее ничем не удивишь и не испугаешь.
Во всяком случае, Бланш хорошо о ней думает. Она считает, что Джоанна добилась успеха в жизни. Бланш любит ее.
Джоанна оглянулась, но вокруг никого не было.
Так вот оно! Эта мысль была с нею все время. Это было то, что знала настоящая Джоанна Скудамор. То, что она знала всегда… Ящерицы высунули головы из своих норок…
Истина…
Маленький кусочек истины, словно ящерица, выглядывавшая из норки, говоря: «Я здесь. Ты меня знаешь. Ты знаешь меня очень хорошо. Не притворяйся, будто не знаешь меня».
Да, она знала всё эти мысли, потому что они были частью ее самой.
Она могла узнать каждую из них. Они смотрели на нее, усмехались ей.
Все это были кусочки, осколочки истины. Это они то и дело показывались ей на глаза, начиная с того дня, как она приехала сюда. От нее требовалось лишь одно— собрать их воедино.
И тогда получится полная история ее жизни, настоящая история жизни Джоанны Скудамор. Вот она, ее история, ожидает ее…
Прежде у нее просто не было случая подумать о своей жизни. Она безо всякого труда заполняла ее незначительными пустяками так, что времени для самопознания просто не оставалось.
Как это сказала Бланш?
«Если тебе не о чем думать, разве что о себе, то, интересно, что ты узнаешь о себе?»
И какой высокомерный, какой презрительный, какой глупый был ее ответ!
«Разве может человек открыть в себе то, чего он не знает заранее?»
«Иногда мама, я думаю, что ты вообще ни о ком ничего не хочешь знать»…
Так сказал ей Тони.
Как Тони был прав!
Она ничего не знает о собственных детях, а также о Родни. Она их любит, но ничего о них не знает.
Она должна все узнать.
Если ты любишь людей, ты должен знать о них все.
Ты о них ничего не знала, потому что было намного легче верить в хорошее, принимать желаемое за действительное и не расстраивать себя тем, что было на самом деле.
Как Эверил. Но Эверил страдала, и ей от этого больно.
Но она не хотела знать, что Эверил страдала… Эверил всегда презирала ее… Эверил с юных лет научилась не замечать ее, смотреть сквозь нее. Эверил, которую жизнь сломала и покалечила и которая даже сейчас, наверное, все еще оставалась душевно надломленной.
Но у нее, даже такой сломленной, есть достоинство.
Это то, чего Джоанне всегда не хватало. Достоинства.
«Достоинство — это еще не все», — сказала она.
«Не все?» — переспросил Родни и усмехнулся.
Родни был прав…
Тони, Эверил, Родни — все они ее обвиняли.
А Барбара?
Что же было не так с Барбарой? Почему доктор был так неразговорчив? Что они все от нее скрывали?
Что натворила ее малышка, ее непослушная, безрассудная девочка, которая вышла замуж за первого встречного и ушла с ним, бросив родительский дом?
Да, именно так, именно это Барбара и сделала. В родном доме она была несчастна. Она была несчастна, потому что Джоанна ничего не сделала, чтобы дом был счастливым для детей.
Она никогда по-настоящему не любила Барбару и не понимала ее. Бесцеремонно и эгоистично она сама определяла, что хорошо для Барбары, а что плохо, не считаясь ни с вкусами девочки, ни с ее желаниями. Она изгоняла ее друзей, позорила их в глазах дочери. Неудивительно, что мысль о замужестве и Багдаде для Барбары стала мыслью о единственной возможности освободиться.
Она вышла замуж за Билли Врэя торопливо, наспех, под влиянием минутного чувства, совершенно не испытывая к нему любви, как сказал Родни. И что же из этого вышло?
Что же произошло там в Багдаде? Любовная интрига? Неудачная любовная интрига? Вероятнее всего, в этом замешан майор Рейд. Да, если это так на самом деле, то очень легко объяснить замешательство Билли и Барбары, когда Джоанна упомянула о нем. Только такой проходимец, думала Джоанна, и мог очаровать глупую девочку, которая еще не успела как следует повзрослеть.
И тогда, обманутая, в приступе крайнего отчаяния, к которому она была склонна с раннего детства, она утратила всякое чувство меры и попыталась лишить себя жизни. Да, видимо, все произошло именно так.
Джоанна застала Барбару больной, очень больной, опасно больной.
Интересно, а знал ли об этом Родни? Он явно пытался отговорить ее от поездки в Багдад.
Нет, Родни не мог этого знать. Иначе он обязательно все бы ей рассказал, А впрочем, нет. Вряд ли он стал бы рассказывать ей о подобных вещах. Как бы то ни было, муж всеми силами старался уговорить ее отказаться от поездки.
Но Джоанна уже решила. Она чувствовала, что не может вынести неизвестности и оставаться вдали от своей бедной заболевшей девочки. Она так и сказала Родни.
