Исаак Башевис-Зингер - Враги. История любви Роман
Может быть, еще кофе? Нет? Да, со всем можно справиться, но после переезда в Америку Маша снова взялась за свое. Не знаю, как она познакомилась с вами, да мне это и не важно. Какая мне разница? Я ни в чем вас не обвиняю. Вы никогда не клялись мне в верности, а в этом мире царит воровство. Я ворую у тебя, ты воруешь у меня. Я точно знаю, что у нее был кто-то до вас, уже здесь, в Америке. Я встречался с ним, он из этого тайны не делал. Позже, после встречи с вами, Маша стала просить у меня развода, но, поскольку она разрушила мою жизнь, я был ей ничем не обязан. Гражданский брак она расторгла с легкостью, потому что я бросил ее, но к разводу по еврейскому закону меня никто не может принудить, даже самый авторитетный раввин. Это ее вина, что я остался ни с чем. После войны я попробовал восстановить утраченные связи в области своей научной работы, но она держала меня в таком напряжении, что и речи быть не могло о серьезном занятии наукой. Мне, наверное, не стоит об этом говорить, но я начал ее ненавидеть, хотя ненависть мне не присуща. Вот сейчас я разговариваю с вами как с другом и желаю вам только добра. Мой расчет прост: не было бы ее, нашелся бы кто-нибудь другой. Если бы я был во всем виноват, как Маша это представляет, ее мать не послала бы мне на Новолетие открытку с добрыми пожеланиями.
Теперь я подхожу, так сказать, к главному. Пару недель назад звонит мне Маша и говорит, что нужно встретиться. Я говорю: что произошло? Она начинает выкручиваться: так, мол, и так. Короче говоря, я попросил ее прийти ко мне. Она разоделась, как говорится, в пух и прах и пришла. Я, представьте себе, уже слышал о вас раньше, но она начинает мне рассказывать всю эту историю, как будто она произошла только вчера. Так и так. Она вас полюбила, забеременела, хочет сохранить ребенка. Она хочет венчаться с вами у раввина, и все такое прочее. И начинает приплетать сюда мать. Я ей говорю: с каких пор ты беспокоишься о матери? Мне не надо объяснять вам, что я почти ничего о вас не знал. Она застала меня в плохом настроении. К тому же она уселась нога на ногу, как актрисы, чьи фотографии печатают в желтой прессе. Я ей сказал: ты повела себя со мной как потаскуха, вот и плати теперь как постаскуха. Она даже не сопротивлялась. Мол, пока мы еще муж и жена, можно. До сих пор не понимаю, зачем я это сделал. Это какая-то мужская месть. Но когда я познакомился с рабби Лемпертом и узнал от него о вас, о вашей учености, о сеновале, где вы пролежали почти три года, мне все стало ясно, совершенно ясно, и я понял, что она заманила вас в сети так же, как и меня. Почему ее тянет только на интеллектуалов, хороший вопрос, хотя и с грубыми мужиками она тоже имела дело. Может, ей доставляет удовольствие морочить голову людям высокой духовной культуры.
— Да.
— Вот вкратце вся история. Я долго колебался, рассказывать вам ее или нет, потому что понимал, что радости она вам не доставит, но решил все же вас предупредить. Я надеюсь, по крайней мере, что это ваш ребенок. Видимо, она по-настоящему любит вас, но про такого человека трудно что-то с определенностью утверждать.
— Я на ней не женюсь, — сказал Герман. Он произнес эти слова так тихо, что Леон Торчинер приставил руку к уху:
— Что? Я вас об одном прошу, не рассказывайте ей о нашей встрече. Я должен был поговорить с вами раньше, но, как видите, я человек непрактичный. Я начинаю какое-нибудь дело и тут же попадаю в неприятности. Если она узнает о нашем разговоре, я не уверен, что останусь в живых.
— Я ничего не скажу.
— Вы абсолютно не обязаны на ней жениться. Она не маленькая, знала, что может быть внебрачный ребенок. Кого надо пожалеть, так это вас. Что с вами произошло? Ваша жена погибла?
— Да, погибла.
— Дети тоже?
— Все.
— Раввин рассказал мне, что вы живете у земляка и что у вас нет телефона, но я все же засомневался в этом. Однажды я видел ваш телефонный номер у Маши в записной книжке. У нее есть привычка обводить важные номера или подчеркивать их. При этом никакого имени рядом с номером не было. Вокруг вашего номера она нарисовала целый сад с деревьями и змеями. Почему вы не хотите дать раввину свой телефон? Действительно чтобы не пугать вашего земляка?
Последние слова Леон Торчинер проговорил с иронией. В его глазах появилась еле заметная усмешка. «Он, конечно же, знает о Ядвиге, — подумал Герман. — Он следит за мной. Это все наверняка подстроено раввином».
Вдруг Герман вспомнил стих из Книги Иова: ки пахед похадти вайеесоени — ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня… Последние недели его не покидало чувство, что какая-то враждебная сила преследует его, что ей известны все его тайны. «Да, все еще хуже, чем я себе представлял», — сказал себе Герман. Он спросил:
— А как вы сегодня оказались в Бруклине, если вы живете на Манхеттене?
Леон Торчинер помедлил с ответом:
— У меня здесь друзья.
— Ну да.
— Я не хочу вмешиваться в ваши дела, — начал Леон Торчинер, сбивчиво, заикаясь, — но если уж вы хотите отделаться от кого-то, то надо руководствоваться логикой. Ни один человек здесь в Америке — если только он не находится в сумасшедшем доме — не боится телефона. Раввин не такой болван, чтобы верить вашим выдумкам. И потом, вы сказали ему, что ваш земляк живет в Бронксе. Раввин был со мной откровенен, он считает, что вы что-то от него скрываете. Боитесь знакомить его с Машей?
— Я ничего не боюсь. Ну, я пойду. Большое спасибо за вашу информацию.
— Не спешите, не спешите. Я говорю это ради вашего же блага. В Америку приехали люди, привыкшие в Европе к конспирации. Там это, может быть, и имело смысл, но здесь свободное государство, и не нужно ни от кого прятаться. Здесь нет охранки, провокаторов, всей этой европейской бессмыслицы. Здесь можно быть коммунистом, анархистом, кем хотите. Здесь есть гои, которые молятся ядовитым змеям, произнося какой-то псалом или Бог знает что, другие ходят голыми. У Маши тоже постоянные секреты. Проблема в том, что те, у кого есть тайны, сами же их и выдают. Человек сам на себя доносчик. Маша рассказывала мне о вещах, о которых не должна была рассказывать, и вы о них никогда не узнаете. Где я об этом читал? Тайны, как женщины, любят, чтобы их разгадывали, кхе-кхе…
— О чем она вам рассказывала?
— О чем она мне рассказывала? Она и вам расскажет. Это просто вопрос времени. Людям необходимо чем-нибудь хвастаться, хоть грыжей. Мне незачем вам об этом говорить, вы это и сами знаете. Она не спит по ночам. Она курит и разговаривает. Я часто просил ее дать мне поспать, но черт не дает ей покоя. Если бы она жила в Средние века, точно была бы ведьмой и летала в пятницу вечером на помеле к черту на бал. Но в Бронксе черт бы сдох со скуки. Ее мать тоже ведьма в своем роде, но из хороших — раввинша и мегера одновременно. Каждая сидит у себя в комнатке и, как паук, плетет сеть. Как только в нее попадает муха, ее хватают. Если вовремя не сбежать, из вас выпьют последние остатки жизненных сил…
— Я ухожу. Доброго дня.
— Мы можем остаться друзьями. Раввин — человек грубый, но он любит людей. Ему бы хотелось сблизиться с вами. У него много связей, он щедрый человек. Он разозлился на меня, потому что я не хотел интерпретировать первый раздел Книги Бытия как текст об электронике и телевидении, но он найдет кого-нибудь другого. В душе он «янки», в ответ на любой вопрос выписывает чек. Когда попадет на тот свет и будет давать отчет перед Богом, тоже вытащит свою чековую книжку. Но как говорила моя бабушка Райце: «У савана нет карманов»…
IIIТелефон звонил, но Герман не поднимал трубку. Он посчитал количество звонков и вновь принялся за Гемару. Он уселся за убранный стол с ермолкой на голове и принялся читать нараспев, как когда-то в синагоге в Цевкуве:
«Мишна. И вот работы, которые выполняет жена для своего мужа: она мелет, печет, стирает белье, готовит, кормит ребенка, стелет постель и прядет шерсть. Если жена приводит с собой служанку, то она не мелет, не печет и не стирает, если она приводит двух, то она не готовит и не кормит ребенка, если трех, то она не стелет постель и не прядет шерсть, если четырех, то она сидит в гостиной. Рабби Элиезер говорит: даже если она приводит сто служанок, муж заставляет ее прясть шерсть, потому что безделье приводит к легкомыслию. Гемара: разве она мелет, ведь этим занимается вода? Но это означает: она готовит зерно для помола. Может быть, она мелет ручной мельницей? Это мнение не совпадает с мнением рабби Хии, потому что рабби Хия говорит: жена существует только ради ее красоты, жена существует только для рождения детей; потом рабби Хия говорит: жена существует только для красоты; потом рабби Хия говорит: всякий, кто хочет, чтобы его жена была красива, должен одевать ее в лён; всякий, кто хочет, чтобы его дочь была мудра, должен кормить ее молодыми цыплятами и молоком до тех пор, пока она не вступит в возраст зрелости…»[88]
