Чарльз Диккенс - Замогильные записки Пикквикского клуба
— Какие башмаки? — поспешно спросил Уардль, который вместе с мистером Пикквиком уже начинал теряться в этом длинном каталоге жильцов «Белого оленя».
— Провинциальной работы, — отвечал Самуэль.
— Кто мастер?
— Браун.
— Откуда?
— Из Моггльтона.
— Они! — воскликнул мистер Уардль. — Отыскали, наконец, славу богу! Дома они?
— Башмаки-то, кажись, дома.
— A джентльмен?
— Сапоги с кисточками отправились в Докторскую общину.
— Зачем?
— За позволением жениться.
— Мы не опоздали! — воскликнул мистер Уардль. — Господа, не нужно терять ни одной минуты. Ну, любезнейший, покажите нам этот номер.
— Не торопитесь, почтеннейший, — сказал официальный джентльмен, — сделайте милость, не торопитесь: осторожность на первом плане.
Он вынул из кармана красный шелковый кошелек и, вынув соверен, пристально посмотрел на Самуэля. Тот выразительно оскалил зубы.
— Введите нас в этот номер без доклада, и соверен будет ваш, — сказал официальный джентльмен.
Самуэль бросил в угол сапоги и повел своих спутников наверх. Пройдя половину галереи во втором этаже, он приостановился и протянул руку.
— Вот ваши деньги, — шепнул адвокат, положив соверен в руку своего спутника.
Самуэль сделал вперед еще несколько шагов и остановился перед дверью. Джентльмены следовали за ним.
— В этом номере? — пробормотал адвокат.
Самуэль утвердительно кивнул головой.
Старик Уардль отворил дверь, и все три джентльмена вошли в комнату в ту самую минуту, как мистер Джингль, уже воротившийся, показывал незамужней тетке вожделенный документ.
При виде брата и его спутников старая дева испустила пронзительный крик и, бросившись на стул, закрыла лицо обеими руками. Мистер Джингль поспешно свернул пергамент и положил в свой карман. Незваные посетители выступили на середину комнаты.
— Вы бесчестный человек, сэр, вы… вы, — окликнул старик Уардль, задыхаясь от злобы.
— Почтеннейший, почтеннейший, — сказал сухопарый джентльмен, положив свою шляпу на стол, — присутствие духа и спокойствие прежде всего. Scandalum magnum, личное оскорбление, большая пеня. Успокойтесь, почтеннейший, сделайте милость.
— Как вы смели увезти мою сестру из моего дома? — продолжал Уардль.
— Вот это совсем другая статья, — заметил адвокат, — об этом вы можете спросить. Так точно, сэр, как вы осмелились увезти сестрицу мистера Уардля? Что вы на это скажете, сэр?
— Как вы смеете меня об этом спрашивать? — закричал мистер Джингль таким дерзким и наглым тоном, что сухопарый джентльмен невольно попятился назад. — Что вы за человек?
— Что он за человек? — перебил старик Уардль. — Вам хочется знать это, бесстыдная тварь? Это мистер Перкер, мой адвокат. Послушайте, Перкер, я хочу преследовать этого негодяя, судить по всей строгости законов, послать к черту — осудить — истребить — сокрушить! — А ты, — продолжал старик, обратившись вдруг к своей сестре, — ты, Рэчел… в твои лета связаться с бродягой, бежать из родительского дома, покрыть позором свое имя; как не стыдно, как не стыдно! Надевай шляпку и сейчас домой. — Послушайте, поскорее наймите извозчичью карету и принесите счет этой дамы, слышите? — заключил он, обращаясь к слуге, которого, впрочем, не было в комнате.
— Слушаю, сэр, — отвечал Самуэль, появляясь точно из-под земли: он, действительно, оставаясь в коридоре, слушал всю беседу, приставив свое ухо к замочной скважине пятого номера.
— Надевай шляпку, Рэчел, — повторил старик Уардль.
— Не слушайся его, не трогайся с места! — вскричал Джингль. — Господа, советую вам убираться подобру-поздорову… делать вам нечего здесь: невесте больше двадцати одного года, и она свободна располагать собой.
— Больше двадцати одного! — воскликнул Уардль презрительным тоном. — Больше сорока одного!
— Неправда! — отвечала с негодованием незамужняя тетушка, отложившая теперь свое твердое намерение подвергнуться истерическим припадкам.
— Правда, матушка, правда. Просиди еще час в этой комнате, и тебе стукнет все пятьдесят!
Незамужняя тетушка испустила пронзительный крик и лишилась чувств.
— Стакан воды, — сказал человеколюбивый мистер Пикквик, когда в комнату вбежала содержательница трактира, призванная неистовым звоном.
— Стакан воды! — кричал раздражительный Уардль. — Принесите-ка лучше ушат и окатите ее с головы до ног: это авось скорее образумит старую девку.
— Зверь, просто зверь! — отозвалась сострадательная старушка, изъявляя совершеннейшую готовность оказать свою помощь незамужней тетушке. — Бедная страдалица!.. выпейте… вот так… повернитесь… прихлебните… привстаньте… еще немножко…
И, сопровождая свою помощь этими и подобными восклицаниями, добрая трактирщица, при содействии своей горничной, натирала уксусом лоб и щеки незамужней тетушки, щекотала ее нос, развязывала корсет и вообще употребляла все те восстановительные средства, какие с незапамятных времен изобретены сестрами милосердия для любительниц истерики и обморока.
— Карета готова, сэр, — сказал Самуэль, появившийся у дверей.
— Ну, сестра, полно церемониться. Пойдем!
При этом предложении истерические припадки возобновились с новой силой.
Уже трактирщица готова была обнаружить все свое негодование против насильственных поступков мистера Уардля, как вдруг кочующий актер вздумал обратиться к решительным мерам.
— Эй, малый, — сказал он, — приведите констебля.
— Позвольте, сэр, позвольте, — сказал мистер Перкер. — Не благоугодно ли вам прежде всего обратить вни…
— Ничего не хочу знать, — перебил мистер Джингль, — она свободна располагать собою, и никто против ее собственной воли не смеет разлучить ее с женихом.
— О, не разлучайте меня! — воскликнула незамужняя тетушка раздирательным тоном. — Я не хочу, не могу…
Новый истерический припадок сопровождался на этот раз диким воплем.
— Почтеннейший, — проговорил вполголоса сухопарый джентльмен, отводя в сторону господ Пикквика и Уардля. — Почтеннейший, положение наше очень незавидно. Мы стоим, так сказать, между двух перекрестных огней, и, право, почтеннейший, если рассудить по закону, мы не имеем никакой возможности сопротивляться поступкам леди. Я и прежде имел честь докладывать вам, почтеннейший, что здесь надобно согласиться на пожертвования.
Продолжительная пауза. Адвокат открыл табакерку.
— В чем же собственно должны заключаться эти пожертвования? — спросил мистер Пикквик.
— Да вот видите ли, почтеннейший, друг наш стоит между двух огней. Чтобы с честью выпутаться всем нам из этой перепалки, необходимо потерпеть некоторый убыток в финансовом отношении.
— Делайте, что хотите: я согласен на все, — сказал мистер Уардль. — Надобно во что бы ни стало спасти эту дуру, иначе она погибнет с этим негодяем.
— В этом нет ни малейшего сомнения, — отвечал адвокат. — Мистер Джингль, не угодно ли вам пожаловать с нами в другую комнату на несколько минут?
Джингль согласился, и все четыре джентльмена отправились в ближайший пустой номер.
— Как же это, почтеннейший, — сказал сухопарый джентльмен, затворяя за собою дверь, — неужели никаких нет средств устроить это дело? Сюда, почтеннейший, сюда, на пару слов к этому окну: мы будем тут одни, садитесь, почтеннейший, прошу покорно. Между нами, почтеннейший, говоря откровенно, — согласитесь, почтеннейший, вы увезли эту леди из-за денег: не так ли, почтеннейший?
Мистер Джингль нахмурил брови.
— Ну да, точно так, почтеннейший, я понимаю, что вы хотите сказать, и заранее вам верю. Мы с вами люди светские, почтеннейший, и хорошо понимаем друг друга… не то, что эти простаки. Нам ничего не стоит провести их: не так ли, почтеннейший?
Мистер Джингль улыбнулся.
— Очень хорошо, — продолжал адвокат, заметив произведенное впечатление. — Теперь, почтеннейший, дело, видите ли, вот в чем: у этой леди, до смерти ее матери, нет и не будет ничего, кроме разве какой-нибудь сотни-другой, да и то едва ли.
— Мать старуха, — сказал мистер Джингль многозначительным тоном.
— Истинная правда, почтеннейший, я не спорю, — сказал адвокат, откашливаясь и вынимая платок из кармана, — вы справедливо изволили заметить, что она старенька. Миссис Уардль происходит от старинной фамилии, почтеннейший, старинной во всех возможных отношениях. Основатель этой фамилии прибыл в Англию с войском Юлия Цезаря и поселился в Кентском графстве. Всего замечательнее то, почтеннейший, что только один из членов этой фамилии не дожил до девяноста лет, да и тот погиб насильственной смертью в середине XVI века. Старушке теперь семьдесят три года, почтеннейший: старенька, я согласен с вами, и едва ли проживет она лет тридцать.
Сухопарый джентльмен приостановился и открыл табакерку.
— Что же вы хотите этим сказать? — спросил мистер Джингль.
