Мигель Астуриас - Глаза погребённых
И пока ты моешься, другая служанка спрашивает, надо ли вытаскивать стулья из директорской на веранду, как всегда, по воскресеньям.
Ты ответишь ей, что надо, и заодно спросишь, который час.
— Половина третьего, сеньорита…
И услышав, что ты поспешно выходишь из душевой, сорвав полотенце с вешалки и громко хлопнув дверцей шкафа, она будет расспрашивать тебя, не приготовить ли на завтрак что-нибудь особенное, хорошо ли ты провела ночь, не больна ли, чувствуешь ли себя лучше, и непременно, между прочим, добавит, что не стала тебя будить к утренней мессе, потому что ты крепко спала, — ведь в последние дни ты выглядела такой усталой.
На завтрак, как обычно, кофе, поджаренный хлебец и масло; самое главное — надо успеть приготовить угощение для гостей — сандвичи, печенье…
Надо успеть причесаться, одеться и пройти в маленькую столовую рядом со спальней.
Букет?! Ты даже не спрашиваешь, кто его послал… Букет камелий… Алых камелий?..
Ты не спрашиваешь, кто его послал?..
Одиннадцать лет назад ты забыла их в поезде, и вот сейчас они здесь, в твоей столовой!..
Подойди к ним, это не сон… Взгляни на них… Что ты делаешь?.. Ты же оборвешь лепестки… вздрагивают твои руки, трепещут твои губы, целующие цветы… увлажнены счастьем твои глаза… Ах! Ты хочешь приколоть цветы к груди, хочешь появиться так на встрече с друзьями — «словно сердце пламенеет», но, может быть, этого не следует делать: здесь так цветов не носят — чего доброго, попадешь на острый язычок учителя Гирнальды.
Голос падре Сантоса возвращает тебя из мира внутренних голосов, в который ты погружена, а в душе возникает чувство благодарности — нет, не напрасно выкликала ты его имя в кувшин. Ты опускаешься в кресло и вспоминаешь, что еще вчера, отчаявшаяся, измученная, временами, казалось, терявшая разум, то падала без сил в это кресло, то вставала; а сегодня затихла в нем, покорилась, стала неподвижной песчинкой… и не знаешь, как справиться с огромным счастьем, которое исчезло было с этими цветами и вот теперь снова возвращено жизнью.
Не трудно понять, зачем пришел падре Сантос. Он опередил всех, чтобы, оставшись с тобой один на один, попрекнуть тебя за то, что ты не была на мессе.
— Добрый день, Малена… — Он поспешно подошел, расстроенный, взволнованный, беспрестанно озираясь по сторонам. Не дождавшись, пока Малена ответит на приветствие, он, еле переводя дыхание, продолжал: — Я пришел пораньше, искал тебя. С нашим дорожником случилась беда… Мы можем разговаривать здесь?.. Или лучше в другом месте…
— Пойдемте в директорскую… — почти беззвучно произнесла Малена пересохшими губами, в один миг представив себе все возможные несчастья: обвал на дороге, джип на дне пропасти, взрыв динамита.
Мертв?.. Ранен?.. Что с ним?..
— Идем, дитя мое, идем… — торопил ее священник.
Войдя в директорскую, он попросил закрыть дверь на ключ.
Малена в нерешительности остановилась.
— Запри, пожалуйста, дверь… — настаивал священник. Услышав, как в замочной скважине щелкнул стальной язычок, он рывком расстегнул верхние пуговицы сутаны и вытащил газету.
— Смотри… — Он развернул газету перед глазами Малены, руки его тряслись.
Малена, охваченная тревогой и нетерпением, — хотя мысль о несчастном случае уже укрепилась в ее сознании — выхватила газету. Где это произошло?.. Погиб?.. Ранен?.. Когда это случилось?.. Вчера?.. Сегодня?..
«В ПОСЛЕДНИЙ ЧАС!» — прыгали в ее глазах огромные буквы заголовка на первой странице… — «РАСКРЫТ ЗАГОВОР ПРОТИВ ГОСПОДИНА ПРЕЗИДЕНТА… ТЕРРОРИСТСКОЕ ПОКУШЕНИЕ!! ЗАМЕШАНЫ…» — и далее имена, фотографии. «Часть заговорщиков арестована, — сообщала газета, — но некоторым удалось скрыться, ведутся розыски, вскоре террористы будут в руках полиции».
Взгляд ее остановился на фотографии Хуана Пабло Мондрагона — снимок этот был не только самый большой, но еще и заключен в рамку. Подпись гласила, что власти обещают награду в 5000 долларов тому, кто доставит его живым или мертвым.
Ошеломленная Малена оперлась о письменный стол, выронила газету — силы покинули ее, и она рухнула бы на пол, если бы священник не подставил ей стул; своей шляпой с поднятыми полями он стал махать перед ее лицом, налил из графина воды.
— Понимаю, дочь моя, все понимаю и сочувствую. До сих пор сам не могу прийти в себя — меня дрожь охватила, когда прочел сообщение. А ведь мы были друзьями Мондрагона, теперь и нас попытаются замешать в это дело… обрати внимание, должно быть, он один из организаторов заговора — за его голову обещают пять тысяч долларов… живым или мертвым… Но не убивайся, пойдем и помолимся, чтобы его не схватили, хотя ты, вероятно, стала уже почти еретичкой — я что-то не видал тебя сегодня на мессе… Ты не была?..
— Я вначале подумала, что вы пришли из-за этого… сделать выговор… я не была на мессе…
— Нет, нет, меня поторопило другое — ничего не говори учителю Гирнальде; пусть он узнает обо всем не из наших уст. Газета пришла вчера вечером, а утром он прислал спросить, нет ли газет, но я ответил, что еще не получал. Я не солгал, ибо действительно не я получил газету, а служанка.
Малена подняла газету и начала читать вслух:
— «Хуан Пабло Мондрагон, лицо с чрезвычайно опасным прошлым, до момента раскрытия заговора выполнял обязанности начальника зоны дорожных работ в Энтресерросе. Обвиняется в том, что он поставлял для изготовления бомб взрывчатку, которая хранилась на дорожных складах. Кроме того, ему было поручено вести грузовик, который должен был преградить путь автомобилю президента, заставив его снизить скорость. Этот момент собирались использовать для террористического акта против главы государства. Бомбы и адские машины обнаружены у других замешанных…»
— Ну и словечко!.. Замешанных… на чем замешанных? На крови!
— «Мондрагон, — продолжала Малена, — по его утверждению, уроженец Панамы. Там он зарегистрирован как уголовный преступник, контрабандист, занимавшийся перевозкой оружия, спекулянт наркотиками и торговец «живым товаром». Пока задержать его не удалось, хотя для этой цели еще в понедельник была выделена специальная полицейская бригада, направившаяся в лагерь дорожников в Энтресерросе. Бросив свою машину и переодевшись в штатское платье, он исчез. В руки полиции попали документы и переписка, позволяющие установить, что свыше десяти лет назад Мондрагон бежал в Панаму после вооруженного нападения на фирму сеньора Ронкоя Домингеса, торговца птицами, с целью грабежа. Не обнаружив денег, он, выдавая себя за покровителя животных, открыл клетки с птицами…»
— Замешанные… — повторял падре Сантос, — не нравится мне это словечко, ой как не нравится!
— Нас не заденет. Серропом — такое заброшенное селение, что никто о нем и не вспомнит. Думаю, его и на картах-то нет…
— Читай дальше…
— Все, — Малена оторвалась от газеты, — больше о Мондрагоне ничего нет.
— Есть…
— Это мы уже знаем, падре. Они обещают пять тысяч долларов тому, кто доставит его живым или мертвым, — и снова взяв в руки газету, пробежала глазами строки. — Еще говорится, что полиция допросила почти весь наличный персонал дорожного лагеря, усилила наблюдение на дорогах, в портах, на границе и на железнодорожных станциях, чтобы он не смог сбежать…
— Кто знает, может, он в Серропоме? Я уже обыскал свою церковь.
— Вы предполагаете?.. — произнесла Малена и, прищурившись, с удивлением посмотрела на падре Сантоса.
— Я ничего не предполагаю… Но что, если кому-то придет в голову, что он нашел убежище здесь, в школе?..
— Глупости…
— Нет, дочь моя, не такие уж это глупости! И мы должны согласовать свои действия, ибо нас, конечно, вызовут на допрос, не сомневайся… от нас потребуют, чтобы мы показали…
— Нам нечего скрывать, — вздохнула Малена; у нее не хватало сил сдвинуться с места.
— В последний раз, когда мы его видели, — это было в прошлое воскресенье… мы говорили… О чем же мы говорили?..
— Обо всем, о погоде…
— Да, да, о погоде! Я еще тогда говорил о Серро-Вертикаль. Помнишь? О том, что погода изменчива, что небо заволокло тучами… — И после короткой паузы он добавил: — Да… дорожник угощал свиными шкварками, а потом развез нас на своем джипе по домам… сначала меня, затем Пьедрафьеля… Это очень важно. Меня он отвез первым, потом учителя Гирнальду. Значит, я не мог знать — говорили ли они что-либо по поводу заговора. Хотя этого я не допускаю; дорожник — весьма скрытный человек. Единственно, что я могу подтвердить: в моем присутствии он ни о чем другом не говорил — только о погоде…
Малена ни одного слова не проронила, что видела его в понедельник — как раз в понедельник! — одетого в штатский костюм и без джипа. Ее поразило хладнокровие этого человека, который ни в тот день, ни накануне ни одним жестом, ни одним звуком не дал понять, какая опасность ему грозит. Только однажды он чуть было не проговорился, когда она — сама не зная почему заметила, что маленькая школа, затерявшаяся в горах, могла бы послужить надежным убежищем для заговорщиков. Однако и тогда он не выдал себя и сделал вид, что беспокоится только о ней, Малене — не причастна ли она к подпольной деятельности.
