Блез Сандрар - Принц-потрошитель, или Женомор
А теперь слушайте хорошенько: дальнейшее касается и вас тоже.
…Тогда как раз задул южный ветер, горячий суховей. На небе скопилось полным-полно всклокоченных облаков. Оттуда сыпалась какая-то желтая пыль и покрывала всё подряд, от нее слезились глаза и дохли мухи вместе с мошкарой; жара стояла убийственная. Все тело чесалось, кожу покрывали маленькие белые нарывчики, наши качалки скрипели, как швейные машинки. От таких всполохов зноя на эвкалиптах жухнет листва.
Латюиль встал, чтобы наполнить наши стаканы, выудил из миски с пикулями великолепный стручок ямайского перца и, жуя его, с набитым ртом продолжил:
— Ну да, все дальнейшее — по вашей части. Однажды ночью Доротея мне и говорит: «Послушай, Ноэльчик, дело не в том, хочу я тебя или нет, мне с тобой хорошо. Но с моим стариком сладу нет, к тому же через полгода у тебя кончатся деньги. А значит, теперь настаивать бесполезно: мой старпер упрется рогом. И так мне из-за тебя одни тумаки достаются. Вот и сейчас, смотри, вся в синяках, но дело-то не в этом: я тебя очень люблю, потому надо пошевелить мозгами. Ты всего навидался, обо всем в курсе, такой ушлый мужик, не пора ли тебе прошвырнуться по Штатам? Есть чудненькое дельце, можно урвать сотни, а то и тысячи. Ты что, газет не читаешь? Знаешь, что происходит в России? Там какие-то великие князья украли бриллианты короны и сбежали, теперь за их головы дают хорошую цену. Сдается мне, они скрываются где-то у нас, в глубинке. Все детективы прямо на ушах стоят. Тут очень просто зашибить тысячи долларов, а ты — парень продувной, у тебя наверняка получится, да и у папаши от этого клиентов прибавится. Найди-ка их, у меня сведения верные. Как, ты ничего еще не приметил? А я-то думала, мимо тебя муха не пролетит, ну ты меня разочаровал. Стало быть, ты еще не просек, что у папаши шашни с сыскарями? Знаешь, дорогой, мы с тобой поженимся, как только дело будет сделано». Вот так я пустился в дорогу, а тут и на вас наткнулся, господа. Видите ли, Доротея — тонкая штучка.
Услышав это совершенно неожиданное и не менее сенсационное сообщение, повергнувшее меня в ступор, Женомор разразился хохотом. Его так скрутило от смеха, что он чуть не опрокинулся в качалке… Ну, Латюиль!.. Ну, старый пес! У него всегда припасено что-нибудь на закуску! Вот так шутник! Как это ему удается? Вечно какую-нибудь бредятину изобретет! Ну и остолоп! Значит, вот о чем он думал, когда потащил нас к своей золотой шахте…
— Ты, видно, захотел весь барыш оставить себе? Для того и заманивал к индейцам, чтобы они нас укокошили, а тебе бы дали за это премию? Послушай, милок, да ты в своем ли уме? Ты бы сперва хорошенько поглядел на нас. Разве мы похожи на великих князей? И что это за бредни насчет России? Это все сирокко, у тебя от него мозги набекрень съехали. Тоже мне придурок нашелся. Видать, ты большой шалун!
— Господин, ну же, господин Женомор, и вы, господин англичанин, — лепетал сраженный наповал Латюиль. — Умоляю, послушайте, что скажу: ну, конечно, я обознался, виноват! Попал пальцем в небо! А всё те статейки из газет, я больше сотни вырезок видел у старого Оппхоффа. Там были еще и приметы, и фото — не ваши, нет… Но когда ты влюблен, ты как собака, что налакалась горячего: нюх отшибает начисто. Вы мне поверьте, после истории с индейцами я все делал по-честному, уж в этом могу поклясться. А теперь хорошо бы вам поехать со мной в Новый Орлеан. Я приглашаю вас на свадьбу, будете у меня свидетелями — тогда у старого зануды совсем никаких козырей не останется, да к тому же, надеюсь, вы поможете мне обустроиться: я уже видел, как вы щедры, господин Женомор, и, хотя мою плату мы не обговаривали, я вам всегда служил очень, очень верно, всё делал, и в конце концов, ведь я устроил вам совсем неплохое путешествие. А как Доротея обалдеет, если вы явитесь! Я предстану перед ней в компании не одного даже, а целых двух князей, двоих приятелей, дружков…
Вечером того же дня мы сели в поезд.
«Красный осел» и впрямь оказался неплохой забегаловкой, там было вполне терпимо, а кухня так и вообще отличная. Старый Оппхофф вел себя гораздо учтивее, чем мы ожидали. Касательно Доротеи, в ней действительно что-то было (через несколько лет она замелькала в каких-то американских комедиях; настоящей звездой не стала, но тем не менее фигурировала там на вполне приличных ролях и свои достоинства умела выставить напоказ). Женомор провел у нее ночку-другую.
А вот Латюиль куда-то исчез.
Я же не покидал бара, терзаемый недоверием, а поскольку Женомор как ни в чем не бывало лез волку прямо в пасть, я поглядывал за клиентами. В «Красном осле» всегда ошивалось два-три типчика; один, звали его Боб, проводил там почти столько же времени, сколько я, а еще был здоровенный малый, метис по имени Ральф, он частенько к Бобу подсаживался. Но ничего подозрительного я не обнаружил. Ральф, как только входил, шел прямо к столу Боба и там располагался. Сразу заказывал два больших стакана и приготовлял себе убийственное пойло: по пинте имбирного пива, джина и портвейна. Уплетал две горячие колбаски, выбирая, какие побольше, и высасывал вторую порцию спиртного. Затем Ральф рассеянным жестом сдергивал фуражку, ставил локти на стол, обхватывал голову руками и засыпал мертвецким сном. Что до Боба, он, попыхивая своей носогрейкой, сидел боком к спинке стула, упершись головой в стену и уставясь перед собой расширенными зрачками неподвижных глаз.
Никогда я не видел, чтобы они перекинулись хоть парой слов. Платил всегда Боб.
Однажды ночью я поднялся в свой номер, большую желтую комнату с двумя узкими железными кроватями и щербатым ночным горшком посредине комнаты, и уже принялся раздеваться, когда вдруг дверь высадили плечом и ко мне бросился с объятьями Латюиль.
— Решено! Решено и подписано! — завопил он. — Свадьба завтра, старик дал согласие!
И закружился по комнате в бешеной джиге.
Назавтра мы с Женомором купили два смокинга, чтобы отправиться в качестве свидетелей на свадьбу. Позже я узнал, что Женомор дал жениху десять тысяч долларов.
Вечером в «Красном осле» закатили праздник. На нем были все: Ральф, Боб и другие завсегдатаи. Бар всячески украсили, развесили электрические гирлянды, поставили граммофон перед дверью и танцевали на набережной. Народу собралось немало: соседи, прохожие, негры и негритянки — всем хотелось поглазеть. Латюиль был на три четверти пьян, а Женомор как с цепи сорвался: он отплясывал с Доротеей, облапив невесту так, словно то был Олимпио. Я же держался чуть в сторонке, поскольку никогда не умел танцевать. Ужасно хотелось спать.
И вдруг завязалась жуткая потасовка. Я вскочил, перевернув стол. Ральф и Боб набросились на Женомора, схватили его за руки.
Раздалось два выстрела.
Стрелял Латюиль. У него в каждой руке было по револьверу, и он вопил:
— Морик, Морик, и ты, англичанин, живо сматывайтесь! Убирайтесь отсюда! Бегите прямо по набережной, через сто метров за газометром прыгайте в лодку, я там бу…
Я увернулся от веревки старика Оппхоффа, которой он попытался притянуть меня к столбу. Женомор меж тем дал деру. Я тоже пустился бежать, мчался за ним что было сил. Мы прыгнули в моторную лодку, а секунду спустя туда свалился Латюиль и оттолкнул суденышко от причала. По берегу сновали тени. Раздавались ругань и пальба. Затем мы услышали женский голос. Протяжный такой вой, словно корова замычала.
Мы выбрались из освещенного места в полную темень. Лодка скользила по воде. Латюиль запустил мотор.
— Скверная история, — буркнул он, — я ему успел все-таки кровь пустить.
Мотор урчал. За нашими спинами раздался залп из нескольких револьверов, но мы ушли уже довольно далеко. Латюиль прибавил скорость. Город казался теперь всего лишь светлым пятном.
Женомор и я, мы все еще не могли отдышаться после пробежки, у нас каждая жилка дрожала от возбуждения, а Латюиль уже описывал широкую дугу, пристраиваясь рядом с пароходом, спускавшимся к устью реки, чтобы выйти в открытое море. С судна нам бросили веревку, потянув за нее, мы вытащили веревочную лестницу. В нашей моторке уже вовсю плескалась вода.
— Поднимайтесь на палубу! — приказал Латюиль.
Как были — в смокингах и с непокрытыми головами — мы вскарабкались на борт.
С восходом мы вышли из эстуария, выбравшись из тинистых вод Миссисипи навстречу океанской волне. Итак, мы на борту «фрутера» — парохода, перевозящего фрукты; он направлялся в Тринидад.
События сменяли друг друга так быстро, что до нас не вполне доходило, во что мы вляпались.
Мы стояли на палубе, ежась от свежего ветра. Никто не обращал на нас внимания. Латюиль опять куда-то провалился. Надпись на спасательном круге сообщила, что мы на борту судна «Генерал Ханнах». Фруктовоз шел с сильным креном.
Наконец мы заметили капитана, спускавшегося с мостика. Латюиль улыбался и гримасничал за его спиной.
