Мигель Астуриас - Зеленый папа
Мейкер Томпсон, выступавший переводчиком, сообщил корреспондентам, что адвокаты ничего не знают о таких подробностях и считают интервью оконченным.
Лиценциат Видаль Мота, подкравшись к журналистам, отозвал в сторону знакомых и сказал:
— Я могу вас информировать… Сообщить имена, наследников… Но прежде — знаете ли вы, что этиадвокаты с лицами нечистокровных ангелочков зарабатывают тысячу долларов в минуту? — Он повторил, медленно, по слогам: — Ты-ся-чу долларов в минуту… Смотрите на часы… Глядите как следует на стрелку… Прошла одна минута… Тысяча долларов в карман двум ангелочкам… А старик Томпсон… Слыхали его историю?.. А-а, но это не для печати! Шепну вам на ушко, мальчики, — уж больно люблю я газетчиков! — старик Мейкер Томпсон отошел от дел как раз тогда, когда его в Чикаго хотели выбрать президентом. О"| ведь сел в огромную лужу… Его единственная дочка] Аурелия совсем сбилась с пути… Не ураганом ее смело,| а ураганищем… Потому и зовут старика Томпсона] «Папа», что он едва не стал Зеленым Папой… Мальчишка этот — не сын его, а внук и должен, по правилам, носить имя своего отца, Рэя Сальседо, одного археолога, который испарился, слепив крошке барельеф в животике…
— Ладно, лиценциат, давайте имена наследников…
— Они все тут, у меня в протоколе… Сейчас я вам дам их… Но не за ваши красивые глаза — ведь всякому приятно, когда его имя оттиснуто черным по белому… Я и хочу, чтоб вы сообщили, мол, лиценциат Рехинальдо Видаль Мота был приглашен удостоверить юридическую силу завещания на одиннадцать миллионов долларов… Итак, имена наследников… Вот они… Лино Лусеро, Хуан Лусеро, Росалио Кандидо Лусеро, Себастьян Кохубуль, Макарио Айук Гайтан, Хуан Состенес Айук Гайтан и Лисандро Гайтан… наследники этого скота гринго, не знавшего, куда деньги девать; единственное, что ему в голову взбрело, — завещать их неграмотным, паршивым оборванцам нашего побережья. Что им делать с такой кучей денег? Пропить! От пьянства сдохнуть! Проклятые, ведь захлебнутся в водке! И жен побросают!.. Теперешние-то им покажутся престрашными, лохматыми, вонючими и краснокожими. С полутора-то миллионами долларов, с миллионом пятьюстами тысячами долларов каждый, они захотят чего-нибудь получше — нежную кожу да рыжую косу, полный комплект.
В группе североамериканцев из-за сплошного гама нельзя было разобрать ни слова. Собеседники перебивали друг друга, говорили по двое и по трое сразу, словно держали пари или бились об заклад, кто скорее достигнет финиша, финиша беседы; но настоящего финиша не было, ибо кто-нибудь опять на лету подхватывал брошенное слово или сам говоривший никак не мог остановиться. Обменивались мнениями старый Мейкер Томпсон, адвокаты Досвелл, вице-президент Компании, управляющий округом Пасйфико и другие высокие чины местной администрации.
Голос старого Мейкера Томпсона перекрыл шум:
— Самое лучшее — вытащить наследников отсюда, оторвать от родной среды, пусть едут в США. Из взрослых я не знаю, что получится, хоть глянец на них и наведут, а вот их дети, воспитанные нами, изменят свой образ мыслей и вернутся сюда настоящими североамериканцами.
— Отлично, мы согласны, разумеется, согласны, — сказал вице-президент, — только это так трудно осуществить, что я и думать боюсь, если, конечно, вы не поможете нам. — Он снова поднял стакан виски, желая чокнуться с Мейкером Томпсоном. — Старый друг Компании, хоть и отстранившийся от дел, не может отказать нам в своей поддержке.
— Мистер вице-президент знает, что это невозможно, да тут вовсе и не требуется мое вмешательство. Сущий пустяк. Взрослым можно посоветовать обзавестись фермами, а детей отправить в школы, где им полностью перетряхнут мозги.
— Фермы… Фермы… Не слишком-то мне нравится, — сказал управляющий округом Пасифико, — это значит дать им в руки опасное оружие. Они научатся как следует обрабатывать землю и, обладая капиталом, больше не будут в нас нуждаться. Наука и капитал — хм! хм! Не вдохновляет меня, не вдохновляет… Пусть лучше путешествуют… Для меня двадцатое столетие — век не просвещения, а туризма… Их надо отвести в роскошный магазин, прилично одеть, обуть, снарядить всем необходимым и спровадить мир поглядеть. А так как им не надо учиться, они будут путешествовать, как все люди, которые живут, производят себе подобных и умирают: туристы, мотающиеся туда-сюда, как куклы. В этой суете люди стареют и обалдевают. Обалдевают… Не знаю, как перевести, но здесь именно так и говорят… От путешествий люди, которым учиться ни к чему, обалдевают…
— А их отпрысков — в школы, — заметил вице-президент.
— Пожалуй, — согласился управляющий. — С детьми, как правильно заметил Мейкер Томпсон, хлопот не будет; мы воспитаем их, а когда они вырастут и приступят к делу, то будут уже святее самого Зеленого Папы…
И, довольный, расхохотался, хлопнув по животу старого Мейкера Томпсона, чтобы тот понял — речь идет о нем.
Мейкер Томпсон оценил остроту и добавил со смехом:
— Перещеголяют они Папу Зеленого, и папу-аса, и папугая, и всех прочих пап…
Но думал Мейкер Томпсон совсем о другом. Отстранившись от дел Компании, он часто размышлял об опасности, какую представляли для плантаций бартоломики. Сигатога — банановая хворь, болезни из Панамы, ураганы и бартоломики. Что такое бартоломики? Всего-навсего североамериканские Бартоломе де лас Касас[69]. Вот тот… тот самый… Чарльз Пейфер — будь он неладен, — убитый на Обезьяньем повороте вместо Ричарда Уоттона. И Лестер Стонер — Лестер Мид, или Швей, — типичный бартоломик. Если бы ураган не покончил с ним и его женой, кто знает, чем бы это… Бартоломики пробуждают к жизни вулканы, вулканических самоубийц. Так же, как японцы пользуются на войне живыми торпедами-смертниками, такой североамериканский благодетель вызывает к жизни вулканы-самоубийцы, будоражит сынов страны, которые его поддерживают, всяких там Лусеро, Кохубулей и таких смутьянов, как Манотас, братья Эскивели… Сколько верных ему людей погибло под таинственный клич «Чос, чос, мойон, кон…»; это, по словам мулата Хуамбо, его старого слуги, ничего не значит и значит все… Бартоломик обладает способностью пробудить этих людей, которым лень пошевелиться даже во сне — сон обращается в лень, — пробудить их вулканическую деятельность, и тогда каждый человек, обольщенный иллюзией, райской мечтой, ни разу не осуществлявшейся и неосуществимой, начнет извергаться, выбрасывая из своего пылающего нутра огонь, лаву, все, что несет погибель ему самому и всем, кто его окружает.
Хуамбо Самбито не сводил глаз с братьев Досвелл, и во взгляде его светились любопытство и суеверный страх, словно он и наслаждался дивным зрелищем, и боялся, не зная, ждать ли от этого чуда радости или беды. Он уже успел сообщить о гостях кухарке.
— И чего затевать суматоху из-за парней, родившихся близнецами… — буркнула кухарка, когда Хуамбо собрался было пойти посмотреть на них из сада.
Зазвенел звонок. Хуамбо ринулся в салон и не успел ей ответить, что ему «просто так, забавно поглядеть, как человек раздваивается».
— Хуамбо, — распорядился хозяин, — скажи, чтобы шофер доставил лиценциата домой. Кстати, убери грязные рюмки и стаканы и принеси еще виски.
Автомобиль направился к дому адвоката, который, зажав под мышкой протокол, подпрыгивал на заднем сиденье. Шофер объяснял, что трясет потому, что шины очень тугие, а улицы — сплошные рытвины.
Подъезжая к «Льяно-дель-Куадро», Видаль Мота увидел из автомобиля толпу у дверей своего дома. Что случилось? Помилуй бог, уж не хватил ли удар Сабину? Один раз ее чуть было не разбил паралич. Даже лицо перекосило. Или с племянником что-нибудь… Мячом заехали в глаз, не иначе… Ну и лоботряс!.. Не очень-то приятно сообщать его мамаше, что сынка подбили… А если не то… Если совсем не то… Вдруг это сбежались приятели поздравить с великим событием — составлением протокола, где на веки вечные записано по-испански завещание мультимиллионера…
Автомобиль остановился, и Мота выскочил из машины, едва успев сунуть шоферу несколько монет.
Сабина ждала его в дверях, бледная, словно застывшая, в своем затрапезном платье, которое в эту минуту, неизвестно почему, выглядело совсем выцветшим…
— Слава богу, приехал. Я уж не знаю, что и делать…
— Что случилось? Хорошо, что ты вышла меня встретить. Как увидел я людей, сердце сжалось: подумал, или ты свалилась, или тебя…
— Удар хватил, говори уж сразу. Заладил одно и то же. А вот не хочет господь бог горбатых могилой исправлять!
— Что случилось? Флювио ранен?
— Да… Нет, не он… Но твой Флювио, Флювио и его дружки, которые гоняют тут мяч палками, заварили всю кашу. Слава богу, никто не ранен.
— Тем лучше… — Ключи его зазвякали. — Пойду в кабинет, спрячу бумаги, а ты расскажи мне, что надо этим людям у моих дверей? Пойду спрячу протокол. Одиннадцать миллионов долларов! Голова идет кругом…
