Брайан Глэнвилл - Вратари — не такие как все
Когда мы приехали домой, мама была в ужасе. Ей уже позвонили те, кто был на игре, и я не знаю, что она ожидала увидеть. Она тут же затащила меня в постель, и должен признать, что я не очень-то сопротивлялся. Док дал мне с собой какие-то таблетки, я выпил их и уснул.
Проснувшись в воскресенье утром, я почувствовал себя куда лучше, и надо сказать, мне приятно было оказаться дома. Звонили ребята, босс, а позже зашел док. «Как дела? — спросил он. — Лучше? Этого я и боялся. Мораль уяснил? Боксеры никогда не лезут вперед подбородком, а вратари не должны лезть вперед головой, даже если она такая крепкая, как у тебя. Не болит? Отлично. Завтра на тренировку не идешь, в четверг во второй половине дня жду тебя в «Боро».
В субботу я снова был в порядке и играл. То есть, говоря, что был в порядке, я имею в виду самочувствие, но не игру. Как я уже говорил, когда теряешь уверенность, уходит и все ocтальное, потому что на этом уровне хорошего вратаря от плохого отделяет совсем немного, какие-то сотые доли секунды. Если ты пошатнулся, то тебе нужно двинуться назад, чтобы выпрямиться, и на это уходит время. А во вратарском деле время — это все.
Мы играли в гостях против «Манчестера Юнайтед», а такая игра никогда не может быть легкой, даже если в тебя ничем не швыряют со «Стретфорд Энда». Там и без того хватает Бобби Чарльтона, который может шлепнуть с любой ноги. Джорджа Беста, творящего такое, во что ты никогда не поверишь, пока сам не увидишь — а это будет уже поздно, — и Брайана Кидда, очень большого, сильного и всюду успевающего.
Именно на Брайане Кидде я и обжегся. Игра уже подходила к концу, и счет был 1:1. Томми Дугалл вывел нас вперед после того, как Боб скинул ему головой под удар, когда мы подавали угловой. Бобби Чарльтон сравнял ударом с левой с линии штрафной. Я ничего не мог увидеть и думаю, что ни один вратарь в мире не справился бы в такой ситуации, ни Гордон Бэнкс, ни кто-либо другой. А потом, во втором тайме, был момент, когда Рэй Макгроу и Брайан Кидд побежали за высоко отскочившим, от земли мячом — поле было очень твердым. Я думал, что Рэю удастся допрыгнуть до него и откинуть мне назад головой, но мяч перелетел их обоих и должен был угодить прямо мне в руки. Брайан Кидд тоже это увидел; он вдруг резко ускорился и взял меня наскоком. Он мчался очень, очень быстро. Я протянул руки к мячу, но он успел коснуться его за мгновение до меня, потом мы оба упали, а мяч закатился в сетку. Мне было тошно, честное слово.
Я знал, что босс мне скажет, — он это и сказал: что мяч был мой, что у меня было полчаса, чтобы дойти до него, что если бы я смотрел на мяч, а не на игрока, все было бы в порядке. Наверное, тут он был прав. Потом он добавил: «Вратарь, который совершает такие ошибки, не имеет права играть в футбол». В тот момент я его ненавидел. Я ничего не ответил, просто разделся и пошел в душ, но у меня не было ни малейшего желания когда-либо снова играть в его команде.
На следующую игру меня не поставили — впервые за все время. Я узнал это не от него, прочитал в газетах. Купил где-то в городе «Ивнинг Стэндард» и наткнулся: «Возможно, «Боро» даст передышку своему 18-летнему вратарю Ронни Блейку и вернет в состав бывшего голкипера первой команды Терри Моргана. Вот что сказал менеджер клуба Чарли Макинтош: «Ронни в последнее время преследуют травмы. Он постоянно играет в первой команде с семнадцати лет, а это огромная нагрузка для молодого вратаря. Наверное, пришло время отдохнуть».
Все это была полная чушь, но мне стало совсем плохо от того, что я узнал обо всем именно таким образом. На следующее утро я пошел на стадион — это была пятница — и, естественно, увидел в составе имя Терри Моргана. Моего не было даже в дубле.
Тут я, наверное, поступил немного опрометчиво, прямиком направившись в кабинет босса. Он, как всегда, сидел за столом.
— Что тебе надо? — спросил он, посмотрев на меня весьма недружелюбно.
— Трансфер, — ответил я.
— Не будь кретином. Никакого трансфера ты не получишь. Твой контракт заканчивается через два года, а после этого мы имеем права на тебя еще на четыре сезона. До тех пор, пока я здесь, ты тоже будешь здесь, — его слова меня очень расстроили.
— Какой смысл держать меня, если вы в меня не верите? — спросил я.
— Кто сказал, что я в тебя не верю? Ты сам не веришь в себя, вот в чем проблема. Поэтому ты и пропустил тот гол в субботу. Я это знаю, и ты это знаешь. Я хочу дать тебе шанс вновь обрести уверенность в себе. Пока она не вернется к тебе, ты никому не будешь нужен. Тебе будет только хуже.
Наступила небольшая пауза: я смотрел на него, он на меня. Говорить, похоже, было нечего. Я понимал, что он в чем-то прав, но все равно чувствовал себя очень плохо. Не надо было ему говорить это так, как он сказал.
— Тебе нужно отдохнуть, поэтому я не включил тебя в состав дубля. Если хочешь посмотреть игру, можешь прийти; если хочешь развеяться, можешь уехать. Увидимся в понедельник в Снэйрсбруке. — Когда я выходил, он крикнул мне вслед: — И ни слова прессе!
Вообще-то я поговорил с одним журналистом, но это было не для печати, и, естественно, я был осторожен в выборе собеседника; к тому времени я уже разбирался, кому можно доверять, а кому нет. С одним парнем из небольшой местной газеты у нас сложились хорошие отношения, он был довольно симпатичным малым. Когда он мне позвонил, я прямо сказал ему: «Я очень расстроен, но не хочу ничего говорить. Да, я понимаю, что играл неважно, но, по-моему, мне нужно дать еще один шанс вернуть свою игру». Он сказал, что все понял и не будет цитировать меня, и я знал, что он не обманет.
Телефон трезвонил и трезвонил весь вечер, так что в конце концов мне пришлось попросить Боба брать трубку и отвечать, что меня нет дома. Но потом раздался звонок в дверь, и вошли Берт Грей и Лью Прентис — эти двое ребят мне тоже нравились: они почти всегда были вместе. Лью держал в поднятой руке удостоверение, как полицейский.
— Сэр, — сказал он, — только несколько вопросов! Простая формальность! Ничто из того, что вы скажете, не будет использовано против вас!
— Или против Чарли Макинтоша, — добавил Берт.
— Ну, может быть, и против Чарли Макинтоша, — согласился Лью.
Мы вчетвером сели за стол, попили кофейку и проболтали до часу ночи. Они передали в свои редакции статьи по телефону, так что я все слышал. Моих слов там не было, они использовали то, что я говорил, в пересказе, стараясь изложить все точно. Не многие газетчики заботились об этом.
— Прошел слух, что ты просил трансфер, — сказал Берт.
— Ну, — уклончиво ответил я, — может, просил, а может, и не просил.
— Я точно знаю, что просил, потому что Чарли Макинтош сказал, что не просил!
— Судя по твоим словам, ты не очень-то любишь его, — сказал Боб.
— Да я его просто ненавижу! — уточнил Берт.
Это открыло мне глаза; раньше я считал, что пресса любит его — он все время ей что-нибудь рассказывал, его цитировали после каждой игры. Но теперь мы узнали о нем много нового. Берт сказал: «Он просто лжец», и начались истории про то, как он им что-то говорил, а потом выяснилось, что это неправда, как он вел себя в бытность игроком, как везде искал для себя выгоду. По словам Берта, в «Волках» его звали «А-что-мне-с-этого-будет Макинтош».
Я был рад, что мне довелось все это услышать, но увидел, как Боба Каллена их рассказы смутили. Как и все мы, он очень уважал босса, и у него не было повода менять свое отношение к нему. Пока не было.
— Ну, и что мне делать, как вы считаете? — спросил я их, напоследок, и Берт ответил:
— Оставайся. В любом случае, ты продержишься здесь дольше, чем он.
Я не стал спрашивать, что он имеет в виду.
Возвращение в дубль было ужасным, как будто тебя окатили ледяной водой. Хорошо еще, что большинства из тех, с кем я раньше играл, уже не было. Но все равно на меня смотрели как-то не так. Что же до настроения, то после того, к чему ты привык в первой команде, здесь чувствовал себя, как на кладбище: на трибунах почти никого, волнения ни малейшего, ничто не заставляет тебя сражаться на поле. Как будто все вокруг специально напоминает тебе, что тебя вышвырнули в отстойник, где ничто не имеет значения. Ты мог показать лучшую игру в истории мирового футбола, но за это все равно не получил бы больше пяти строчек в газете. Я был просто убит, честное слово. Признаюсь, временами я думал, что это конец, что мне никогда не вернуть былую форму, никогда не попасть в команду.
Мое изгнание получило широкую огласку. Попал я и в телевизор, а одна газета прислала ко мне девчонку для интервью — довольно милую куколку, которая не отрываясь смотрела на меня большими и круглыми, как блюдца, глазами. Но это слабое утешение в тот момент, когда разговор идет о том, как тебя вышвырнули из состава. На прощанье я сказал: «Приходите еще, когда меня возьмут в сборную», естественно, в шутку. Говорил-то я с усмешкой, но все равно проявил необычайную тупость, потому что она взяла да и вставила эти слова в интервью. В газете это выглядело чудовищно.
